ьмется штопать спальные мешки, которые порвала ночью. Мне бы не хотелось, чтобы наши мертвые друзья мерзли.
Щеки Богомоловой вспыхнули. Она с ненавистью посмотрела на Вика.
– Я вам не невестка! И никогда ей не стану! – Из ее рта залпом полетели ошметки сыра. – Семейка психов – вот вы кто! Самые настоящие сумасшедшие выродки! Да я лучше сдохну, чем проведу с вами хоть еще один день!
Прежде чем Вик успел что-либо сделать, Ника влепила учительнице оплеуху.
Ноги Богомоловой комично вскинулись, когда она опрокинулась на стуле. Схватив со стола пластиковую вилку, Ника оседлала упавшую соперницу. После первого же удара зубчики вилки сломались, а после второго сломался и сам черенок. Оба удара пришлись молодой учительнице в область ключицы.
Побледневший Марк сорвался со своего места. Попытался вмешаться. Чья-то рука саданула ему по лицу.
– Пап! Пап, разними их!
Но Вик уже и сам спешил туда. Женщины напоминали обезумевших кошек, выдиравших друг у друга клочья шерсти. В роли летающих клочков выступали волосы. Вик обхватил жену за талию и оттащил.
– Она беременна! Ника, она беременна, слышишь?! Оставь ее в покое!
И в который раз Вик оказался в перекрестье изумленных взглядов. Марк так и вовсе вытаращился с открытым ртом. Ника смотрела исподлобья. Вик мгновенно понял, что совершил страшную ошибку.
– Кто отец? – желчно поинтересовалась Ника, переводя дыхание и расправляя на животе сбившуюся спортивную кофту.
– Я пошутил. Это шутка, понимаешь? Значок сработал. Тише-тише! Но ты только подумай: в будущем она подарит Марку сына!
– Этого никогда не случится, – прохрипела Богомолова. Она сплюнула волосы с губ. – Ни в этой жизни, ни в следующей.
Ника яростно ощерилась, но осталась на месте.
– Еще как случится, сучка. Еще как.
Разумеется, ни о каком совместном завтраке не могло быть и речи. Молоденькая учительница, захватив тарелку, забилась в угол и лишь спросила, нет ли еще шампанского. Ника же получила швейный набор. Повязав на лицо платок, она отправилась зашивать спальники. Сам Вик остался с Марком за столом.
– Пап, я боюсь маму.
– Новую нам, увы, не раздобыть.
– А это правда?
– Что именно?
– Ну, что Юлия Алексеевна беременна. Я знаю, что это такое, и знаю, как ты любишь разыгрывать всех. Так что?
Вик пожал плечами:
– Надеюсь, я ошибся. Но всё в твоих руках. А завтра-послезавтра в наших руках будет буквально всё.
Снаружи опять заслышались шумы, но никому не было до них дела.
5.
Чайка была голодна, зла и напугана.
Ее головка склонилась набок, и темно-красная бусинка глаза уставилась на гребни волн. Солнце понемногу сбавляло обороты. К вечеру пляж должны были заселить люди – но сейчас там расстилалось лишь спокойное море. Чайка искренне недоумевала. Она сделала круг над местом, где не так давно чавкали, потягивали разноцветные жидкости и шумно рыгали.
Тоскливо вскрикивая, чайка направилась к «Первому межрегиональному Ейскому банку». Она не разбирала слов вывески, но прекрасно помнила, что в последние дни там было много народу. А где люди – там и еда. Каждые десять минут по ступеням банка кто-нибудь пробегал, вытирая салфеткой майонез или роняя чипсы.
Иногда чайка видела, как в глубине скользят какие-то голубоватые существа. Они вкусно пахли рыбой, буквально смердели чем-то липким и соленым. Но чайка так и не обзавелась огромным клювом, как у пеликана, поэтому приходилось только мечтать о такой добыче.
В основном существа кружили у банка. Правда, сейчас он находился под водой. Серебристая крыша давно скрылась из виду, но чайка не оставляла надежды, что кто-нибудь выберется на солнышко, растолкает метлой волны и сядет уплетать вкусный разноцветный пирог из хлеба, колбасы, горчицы, чипсов, сладкой ваты и всего, что чайке доводилось когда-либо пробовать.
В животе пискнуло, и чайка замолотила крыльями по воздуху. Клюнула себя в живот, пытаясь проколоть голод. Донельзя разочарованная, чайка полетела к последнему городскому строению.
К изумлению птицы, это здание тоже пропало. Крошечный ум чайки припомнил, что еще час назад здесь виднелся последний этаж с крышей. Сейчас всё забрали волны, гнавшие море куда-то на восток.
Чайка обиженно разоралась и втиснулась в лес антенн и половинки спутниковых тарелок, торчавшие прямо из воды. Покосилась на пятно помета и задумалась, так ли она голодна. Завертела головой. Нависали огромные белые облака. В три стороны расстилалось море. Позади темнели крошечные шапки холмов – но до них еще нужно было долететь. Чайка опять покосилась на помет.
Рядом захлопали крылья. На соседнюю антенну попыталась присесть еще одна чайка. Ее голодные глазки не отрывались от давно застывшего бело-желтого потека. Сидевшая чайка истошно завопила, прогоняя соперницу. Какое-то время они сражались. Наконец чужачка полетела прочь.
Чайка вздохнула. Да, это всего лишь невкусный помет. Но он был частью этого мира и являлся добычей.
А вся добыча принадлежала ей.
Глава 15. Гогланд IV
1.
Андрей сцепил руки на животе и задумчиво оценил лежавшие на них тени. Белый свет от потолочных ламп всячески имитировал день. Примерно тем же враньем занимались часы, утверждавшие, что сейчас полдень. Но кто вообще верит этим часам?
– Дорогой мой Тит, будь любезен, верни нас в реальность.
Тит, изучавший данные энцефалографа на другом конце лаборатории, поднял голову:
– Что именно вы хотите, чтобы я сделал, Андрей Николаевич?
– Погаси свет.
Откинувшись на стуле, ассистент дотянулся до выключателя. Лаборатория погрузилась в пасмурный полумрак. Казалось, в окна начало ломиться само небо, затянутое тучами. Андрей огляделся. В лабораторной тьме, напоминая медуз, плавали уродливые, разраставшиеся мозги, заселившие две огромные банки.
Андрей опять сосредоточился на своих руках. Полумрак почти полностью пожрал их.
– Что вы задумали, Андрей Николаевич?
– Жду непогоду на бережке. Кстати, можно вернуть освещение.
Свет вспыхнул, и Андрей налег на журнал записей.
«Обычно дни считает бог – и отсчет ведет от рождения сына своего. Думаю, в его календаре 23 августа тоже обведено кружком. Возможно, ради такого дела он вооружился большим маркером, которым уже нарисовал на наших лбах черные мишени.
Мы отрезаны и спасены. Так уж вышло, что мои заметки превращаются в записки выжившего. Выжили все мы – все, кто находился в этот момент на Гогланде. Разумеется, я не включаю в уравнение нашу храбрую лису-почтальона и шурина Паромника. Их мозги послужили общему благу, хоть я и уверен: в школе учителя считали совершенно иначе.
Остров пошел ко дну.
Но не так, как следовало бы ожидать».
Отложив ручку, Андрей задумался, стоит ли записать подробности разговора с нянечкой Ануш. Эта старая армянка жила на другом конце острова, и он звонил ей, чтобы узнать предел возможностей Донована.
Едва Щепин-Ростовский испустил дух, который до последнего удерживал где-то в кишечнике, они извлекли его мозг. Донован и Прима вели себя на удивление спокойно, словно и не они в какой-то момент пытались вырвать револьвер из рук Андрея, когда Мона, хмурая и решительная, держала в руке тяжеленную свинцовую пластину.
Пока готовилась кровяная питательная смесь, основным ингредиентом которой выступал мозг «почтальона домашнего», в лаборатории потемнело. С улицы донесся характерный шелестящий звук, предвещавший непогоду. Что-то вроде шума сильного ветра, пророчившего ливень.
– Гроза, – сказала Мона.
– Гроза, – согласился Тит.
– Ах, я так не люблю грозу. Она убивает цветы и портит вкус чая.
У Андрея тоже имелись соображения на этот счет. Он подошел к окну. По центральной лужайке скользили тени. Точнее, они струились в одном направлении. Трава была подозрительно сухой. Андрей посмотрел на небо. За оранжереей и выше, насколько хватало глаз, шевелилась гигантская стена воды. Она напоминала серо-синий холст, заслонивший собой весь мир, а вместе с ним и все мировые просторы.
Мона тоже выглянула в окно:
– Господи боже! Андрей, дорогой, мы живем или умираем? Если умираем, я бы хотела напоследок проведать оранжерею. Я так и не успела заменить разбитое стекло.
– Сейчас мы всё выясним, дорогая. Тит, какова площадь острова?
Тит, стоявший за плечом Андрея с потерянным видом, спохватился:
– Около двадцати квадратных километров, Андрей Николаевич. Извините, я тоже задумался о смерти.
– Ну-ну, негоже такому молодому человеку хоронить себя раньше своей собаки, – сказал Андрей и быстро добавил, обращаясь уже к жене: – Прости, Мона, я не со зла. – Опять повернул голову к Титу: – Мы же обеспечены проводной телефонной связью? Я к тому, что на острове раньше была своя узловая телефонная станция, так?
– Подать телефон?
– Да, будь любезен, Тит.
Заполучив старомодный темно-зеленый дисковый телефон, Андрей задумался. Спустя мгновение его палец начал набирать номер. Диск приятно зажужжал, отсчитывая цифры. В трубке заслышался надтреснутый старческий голос. Нянюшка Ануш занималась детьми острова, когда тех не с кем было оставить. Как правило, следила она строго и неусыпно, как древняя черепаха.
– Если ты еще хоть раз позвонишь мне, маленький сорванец, то я, клянусь, возьму свою старую клюку! И пну ей тебя прямо в чертовы колокольчики веселья!
– Добрый день, госпожа Ануш. Это Опарин, ваш медик. Рад слышать, что вы в добром здравии. Скажите, как у вас погода?
– А это не Зайка-Мазайка?
– Нет, это Андрей Опарин. Что у вас за окном?
– Что у меня за окном? Я вижу отмель, которой раньше не было. Вижу там пивные бутылки. Мой старик не мелочился и швырял их прямо в воду, как и еду, что я готовила. Он любил это дело: выпить и закинуть свою штуковину. А еще потемнело.
– Материк виден?
– А с чего бы это Зайке-Мазайке спрашивать о таком?
Андрей улыбнулся: