Их ждала могила. Они умирали оба, раздавленные своими же, немецкими, тягачами.
Десантники разделались с эшелоном за каких-нибудь 10—15 минут. Близость Борисовского и других гарнизонов противника заставляла их вовремя, не мешкая, отойти в леса южнее железной дороги. Забрав документы убитых, автоматическое оружие и боеприпасы, группа Спрогиса болотами и лесными тропами благополучно вернулась в лагерь отряда Сороки.
Узнав о случившемся, фашисты в Борисове подняли по тревоге весь гарнизон. Ярость их не знала предела. Такого еще никогда не было, чтобы в светлое время суток на виду у всей охраны был пущен под откос военный эшелон и по существу уничтожен целый артиллерийский дивизион вермахта, да еще вооруженный новыми пушками.
Вскоре по всей округе разнеслась радостная весть о диверсии на железной дороге и потерях среди оккупантов. Народ ликовал. Его уверенность в нашей неизбежной победе над врагом укреплялась.
Вернувшись на временную стоянку в лесу в районе высоты 180.0, Спрогис долго не мог уснуть. Он встал с постели, вышел из палатки и возбужденно ходил меж сосен. Бойцы тоже не спали, шумно обсуждая операцию. Участники диверсии припоминали ее детали и особо врезавшиеся в память картинки.
— А как здорово кувыркались вагоны! — услышал Артур Карлович из одной палатки, смонтированной из солдатских плащ-палаток. — Ну, прямо, как в кино. Один за одним — бум, бум… А фашисты вместе с вагонами и со всеми своими цацками — под откос кувырк, кувырк… Славное зрелище, скажу я вам.
— Братцы! А что с паровозом? Взорвался али скопытился? — донеслось из другой палатки.
— Разве то не все одно? Отвозился.
— А я как чесанул по дверям пассажирского вагона из пулемета, — узнал Спрогис голос старшего сержанта Завьялова в третьей палатке, — гляжу, в одном исподнем прыгает грузный офицер и прямо на меня. «О, майн гот! — кричит. — Спаси меня, фюрер!» Ну, я его в исподнем — в преисподнюю очередью из пулемета…
— А вот и врешь, — послышался голос переводчика Озола. — Он этого вовсе не кричал, про фюрера-то.
— А что же?
— Ругал на чем свет стоит охрану железной дороги, ему не до фюрера было. «Сволочи! — кричит. — Тыловые крысы! Вас всех повесить, расстрелять! Куда смотрит фюрер?»
— Вот видите: звал же фюрера. А говорите «нет».
— Тут уж не взывал к нему, а вроде бы упрекал. Это не одно и то же. Это уже звучит по-новому. За такие слова гестапо по головке не гладит никого.
— А я видел, браток, что и ты побледнел, когда толстяк-немец кинулся на тебя, — заметил кто-то из этой же палатки.
Бойцы захохотали. Завьялов смущенно отбивался:
— Ну, чего хохочете? А если бы на вас такого борова?.. Посмотрел бы я… Небось и про пулемет бы забыли, бросились бы в кусты. «Страх, он, — как дед мой говорил, — завсегда рядом с солдатом ходит, так и норовит прыгнуть в твою душу, а потом добраться и до пяток. Только вовремя надо его остановить». Вот я и остановил. Чего ж смеяться?
Бойцы умолкли. Но вскоре опять заговорили, припоминая каждый свое. Кто-то попросил переводчика Озола рассказать, о чем кричат фашисты, когда их бьют, и тот с готовностью заговорил:
— Разное приходит им перед смертью. Одни зовут маму, другие — господа бога, третьи — фюрера, надеясь, что он им поможет, последних, правда, немного. Больше таких, что клянут себя и Германию за то, что сунулись в Россию. Один из тех, кого мы вчера отправили на тог свет, перед смертью шептал: «О, если бы я знал! О, если бы предвидел такое!» И это, друзья, не случайно. Немцам вскружили голову легкие победы в Западной Европе, вот и полезли на нас. Надеялись, что их ждет тут легкая прогулка. А когда их встретили свинцом, когда получили кулаком в скулу, заныли: «О, майн гот!»
Спрогис слушал все эти разговоры с радостным чувством. Обойдя лагерь, он вернулся к своей палатке. Бойцы, однако, все еще не спали. Разговор постепенно сместился в будущее:
— Эх, братцы, рвануть бы еще эшелончик! — мечтательно вздыхал Толя Бубнов.
— Так тебе его и подставили: «Подрывайте, геноссе Бубнов. Милости просим». Впрочем, какой ты для них «геноссе». Бандит!
— Да… Теперь на то место и не показывайся. Между прочим, мне наплевать на то, как меня, хозяина своего дома, величают настоящие бандиты.
— Мне тоже.
— И мне…
— Зачем ходить на то? Разве к другим местам нет подхода? — вставил кто-то.
— Ну, конечно же, есть, братцы. Я знаю их!
— А не врешь, Березка? Ты сугубо гражданский человек, в армии не служил, соврешь — не дорого возьмешь, — пошутил кто-то.
— И что с того, что я не военный? Зато все тропки тут мои. Все знакомо. Скрытно проведу хошь на Славное, хошь в саму Оршу. А насчет вранья — у нас не принято. Не как у вас…
— До Орши нам, друг, далеко, а вот относительно станции Приямино надо подумать, так что ли, Буташин?
— Спрогису надо намекнуть о Приямино. Благо, и проводник есть — наш Березка.
Артур Карлович размышлял над услышанным целых два дня и принял негласное предложение. По его приказанию тщательно изучались подходы к станции, расположение охранников, огневых точек, маршруты движения. И не только в Приямино. Разведка велась и близ железнодорожного моста через реку Нача, у деревни Клади. Было решено нанести удар одновременно на станции Приямино, с целью вывода из строя станционных сооружений, и взорвать мост через реку Нача. Подготовка шла успешно и вскоре была завершена.
В Приямино и Клади вышли затемно, задолго до рассвета. Со Спрогисом отправились те же бойцы, которые участвовали в подрыве эшелона с пушками, — Сандыбаев, Буташин, Жуков, Болдин, Нина Шинкаренко, Бубнов, Маковец, Виноград и другие, а также взвод партизан из отряда Свистунова. С ними к этому времени наладилась настоящая боевая дружба.
На реку Нача подрывников Дмитриева и двух бойцов повел старший лейтенант Михайлов.
Удар на оккупантов обрушился в раннее предрассветное время. Из бесшумных винтовок были сразу же сняты часовые. Дорога к объектам оказалась открытой. В казармах безмятежно спала охрана. Десантники и партизаны перебили не сдавшихся в плен и приступили к главному — уничтожению основных объектов станции и взрыву железнодорожного моста. Как выяснилось, охрана станции Приямино и моста через Начу была небольшая, так как подходы к станции из-за отсутствия лесов были весьма трудными и рискованными, а мост находился под носом полицейского гарнизона. Немцы и не мыслили себе подобных дерзких действий десантников и партизан.
Спрогис и Сандыбаев заскочили на минутку в помещение дежурного по станции. Того на месте не оказалось, но сигнализация работала, телефоны были в исправности.
Через несколько минут начали ухать взрывы на станции. В дежурку вбежал разгоряченный Буташин:
— Товарищ командир! Стрелки взорваны, семафоры тоже, что делать дальше?
— Кончайте с водокачкой, мастерскими… Как было сказано!
— Есть!
Зазвонил телефон-запасник, висевший на стенке дежурки. Спрогис взял трубку. Говорил немец. Спрогис немного знал немецкий язык и по отдельным словам понял: в Борисове беспокоятся — почему молчит станция?
— Приямино занято. Капут! — ответил Спрогис по-русски.
— Вер ист дас? Кто ест капут?
— Фашистская Германия капут! Адольф Гитлер капут! И всех вас ждут только капуты, мерзавцы окаянные…
Разбитая о стенку трубка разлетелась вдребезги. Спрогис выбежал на перрон. На станции там и сям горели станционные постройки. От водокачки бежали, размахивая руками, трое бойцов.
— Ложись! Ложись! Счас грохнет! — кричали они встречным.
Спрогис упал меж рельсов, но глаза не закрыл, а смотрел из-под руки на гигантский кулак водокачки, устремленный в небо. Вначале водокачка вздрогнула, будто хотела подпрыгнуть, горячо обжегшись. Но вдруг под ней громыхнуло, взметнулся серый дым, смешанный с землею, и водокачка, кренясь набок, тяжело рухнула, взметнув тучи дыма и пыли. Бойцы и партизаны шумной толпой повалили к командиру.
— Сработали, как в аптеке!
— Молодцы, ребята! А теперь отходить немедленно, пока еще не наступил рассвет. — И он дал условный сигнал ракетой.
Нападение на станцию, сверх ожидания, удалось. Группа не потеряла ни одного человека, не считая трех легко раненных. Охранников же полегло более десятка. Еще не успели бойцы далеко отойти, как на подорванных стрелках с ходу свалился под откос товарняк, шедший из Крупки на Борисов. Более тридцати вагонов с различными грузами, награбленным зерном, лесоматериалами и скотом кувыркались у всех на глазах.
Станцию покидали с хорошим настроением. Перед этим Сандыбаев взобрался на крышу вокзала и водрузил небольшой Красный флаг.
— Пускай знают! — кричал он с князька. — Наша земля — всегда советская земля! Народ пускай порадуется — все равно им, гадам, капут!
По пути в лагерь на лесных ро́сстанях встретились с группой Михайлова. Бойцы, счастливо улыбаясь, доложили:
— Мост взорван. Охрана перебита. Казарма сожжена.
На шоссе Минск — Москва
Вскоре после совещания командиров отрядов и групп в штаб явилась Леля Колесова. Не успела как следует осмотреться, — сразу к Спрогису:
— Товарищ командир! В группе осталось мало девушек-десантниц. Самостоятельно действовать в тылу врага мы вряд ли сможем. Поговаривают, что вы нас скоро вольете в один из отрядов. Так разрешите нам напоследок сходить на шоссе Минск — Москва. Очень уж хочется посмотреть, кто по нему едет, как и зачем. Да и поохотиться за немчурой…
— Когда планируете свой «поход»? — без обиняков спросил Артур Карлович.
— Через два дня.
— Маршрут продумали?
— Да. Полпути пройдем лесными дорогами. А дальше — лесом, болотами, по бездорожью. На шоссе выйдем между населенными пунктами Крупки и Бобр.
— Проводник есть?
— Мы сами хорошо знаем эту местность и подходы к шоссе.
— Строго предупреждаю: действовать только из засады, и в затяжной бой не ввязываться! Вас мало. В два счета перебьют. Не унесете ног. Кстати, советую надеть все штатское.