И он дал мне еще кое-что. Правда, он предупредил, чтобы я никому не рассказывала об этом. Он сказал, что раз уж мне исполнилось двенадцать, то я достаточно взрослая. А я ответила ему, что уже знаю про опиум и что я с шести лет время от времени принимаю его.
Мне почему-то кажется, что он не поверил моим словам. Ну и пусть. Он всегда себя так ведет. С самого начала он знал, что я лгу, но продолжает делать вид, будто верит мне. В конце концов, я всегда признаюсь ему, что солгала, и рассказываю всю правду.
Итак, он дал мне его попробовать. Это было просто УДИВИТЕЛЬНО! Я попытаюсь поточнее описать свои ощущения. Кажется, что все плохое и страшное просто исчезает. Все, что делает тебя жалкой и ничтожной против твоей воли или глупой, потому что ты чего-то не понимаешь, — все это исчезает. Остаются же только приятные ощущения.
Я все понимаю, и мне все нравится. Я начала разговаривать со своим отцом, серьезно разговаривать. И он слушал меня и все понимал, потому что опиум проясняет сознание. Потом вошла какая-то дама — это было подарком для меня — и запела песню. Она так красиво пела, что я даже заплакала. На этот раз все было совсем по-другому. Я не слышала, как она тяжело дышала и путала слова, я не слышала шум, доносившийся с улицы. Я слышала только музыку, прекрасную, чистую и вдохновенную музыку, какой ее создал Господь.
Жаль, что нельзя принять немного опиума перед мессой. Представляю, как это было бы великолепно. Я тогда могла бы наслаждаться гимном, этой торжественной песней, прославляющей Господа нашего, а не слушать фальшивое пение сестры Кристины. Однако отец сказал, что я могу принимать опиум только в свой день рождения, что его принимают в особых случаях, поскольку он очень опасен.
Ух-ххх! Как мне не хочется ждать! Я просто не могу ждать до моего следующего дня рождения, ведь только тогда мне еще раз дадут опиум.
Глава 11
Война, несправедливая по самой своей сути, со временем покроет эту страну несмываемым позором. Я не знаю, и мне еще не доводилось читать о том, что… наш флаг должен стать пиратским флагом, который защищает эту позорную торговлю.
Утро началось со скорбного плача, и Чжи-Ган попытался спрятать голову так, чтобы не слышать этих мерзких звуков. В конце концов он прижался к мягкому женскому телу. Скорее всего, это была грудь. Он уловил знакомый мускусный запах. Так всегда пахло после того, как он всю ночь занимался физическими упражнениями (так они с Цзин-Ли обычно называли это). Чжи-Ган смотрел, как поднимается и опускается прелестная женская грудь, слушал ровное дыхание женщины. Когда же оно стало прерывистым, он подумал, что Анна, наверное, тоже сейчас проснется.
Громкие стенания, доносившиеся из соседней комнаты, не прекращались всю ночь. Вдовы губернатора Бая выполняли свою печальную и крайне утомительную обязанность. Такова была традиция. Чжи-Ган не мог дождаться, когда он сможет унести ноги из этой мерзкой дыры. И хотя ему не хотелось бросать то дело, которым он сейчас занимался, палач был готов в любую минуту уехать отсюда.
Он потерся лицом о большую и мягкую грудь Анны, которая казалась ему прекрасной, и довольно улыбнулся. В утреннем свете ее белая кожа была еще белее. В том месте, где он коснулся ее своей небритой щекой, она слегка порозовела.
Анна. Очаровательная Анна.
Чжи-Ган вспомнил все, что происходило ночью, и его захлестнули противоречивые чувства. Это была какая-то странная смесь восторга и ужаса. Правда, восторга все же было больше. Удовлетворив свои физические потребности, он расслабился, но его мышцы до сих пор болели от перенапряжения. Честно говоря, этой ночью он не делал ничего необычного. И все же такого ему еще никогда не доводилось переживать. Эта белая женщина была какой-то удивительно открытой и с готовностью соглашалась на все, что он ей предлагал.
В том, что происходило между ними, было нечто особенное. Чжи-Ган вдруг вспомнил все, что она говорила ему. Сначала ее речь была торопливой и сбивчивой, но постепенно Анна успокоилась и стала выражаться яснее и точнее. Она рассказывала ему о том, что она хочет и что чувствует, когда он прикасается к ней.
Иногда она говорила весьма странные вещи, у нее возникали какие-то необыкновенные ассоциации, но его это не раздражало. Наоборот, так было даже интереснее, более эротично, что ли. Чжи-Ган прекрасно понимал, что все эти ассоциации были вызваны у нее его ласками. Именно он направлял ее воображение. Он думал о том же, что и она. Он делил с ней каждое мгновение этой удивительной ночи, и сам получал необычайно острые ощущения.
Анна отличалась от всех женщин, к которым он когда-либо прикасался, и это делало ее по-особенному привлекательной. Признаться, он не ожидал, что с ним произойдет что-то удивительное. Он не думал, что эта ночь будет какой-то иной, не похожей на все другие ночи. Но оказалось, что голова Анны переполнена странными и удивительными мыслями, над которыми он готов думать долгими часами. Ее суждения относительно каких-то вещей, как показалось Чжи-Гану, никогда не могут наскучить, не говоря уже о занятиях с ней любовью. Он мечтательно смежил веки, вспомнив, как входил в нее раз за разом.
Эта было так заманчиво, что он поймал губами ее сосок и стал ласкать его до тех пор, пока он не затвердел. Анна немедленно откликнулась на его ласки, и он услышал ее прерывистое дыхание. Его рука, лежавшая на ее животе, скользнула вниз и оказалась между ее ногами. Он почувствовал, что ее лотос уже стал влажным. Она была готова к его вторжению.
Чжи-Ган сразу забыл обо всех ужасах утреннего пробуждения. Мир вокруг него перестал существовать, потому что сейчас он ощущал неповторимый аромат женщины, готовой отдаться его ласкам. А потом она снова заговорила, и он уже не мог делать вид, будто рядом с ним просто какая-то очередная любовница. Нет, она была особенной и говорила то, что ему еще никто никогда не говорил. И самое главное заключалось в том, что он страстно хотел ее. Хотел больше, чем дышать.
— Скажи мне еще что-нибудь, — пробормотал он, ложась между ее бедрами. Ему было неудобно передвигаться и одновременно ласкать рукой жемчужину инь. Однако он справился с этой нелегкой задачей, и Анна выгнулась, наслаждаясь ласками, которые дарила его рука.
— Твои пальцы открывают меня, — сказала она. — Я представляю это в своем воображении. Ты открываешь меня.
— Так обычно открывают лепестки бутона. Мне просто не терпится попробовать пыльцу, находящуюся внутри этого цветка.
Он почувствовал, что ее грудь затряслась от смеха.
— Я думаю, что это больше похоже на то, как открывают занавес перед бессмертным бассейном Венеры.
Чжи-Ган вошел в нее. Ему понравилось это сравнение, хотя он понятия не имел о том, кто такая Венера.
— А сейчас? — спросил он. — Что ты видишь сейчас?
Анна открыла глаза и, посмотрев ему прямо в лицо, прошептала:
— Тебя. Я вижу тебя и чувствую тебя внутри себя.
Сжав ягодицы, он начал совершать ритмичные движения — медленно и расслабленно. Ему не хотелось спешить. Он хотел послушать ее, хотел узнать, что она чувствует.
— Когда я проникаю в тебя и выхожу, то думаю о том, что ты сжимаешь меня, вытягиваешь жизненную силу из моего органа и наполняешь ею мою кровь, мое сердце, мой разум.
— А мне кажется, что ты забираешь меня с собой — втягиваешь меня в себя, а потом выталкиваешь обратно. И снова втягиваешь, а затем…
— …затем ты втягиваешь меня в себя, — сказал он.
— О да…
Он улыбнулся.
— Мне это нравится.
— Каждый раз, когда ты входишь в меня, ты втягиваешь меня в себя все больше и больше. Каждый раз, когда ты выходишь из меня, ты забираешь с собой какую-то часть меня. И эта часть с каждым разом становится все больше и больше.
Чжи-Ган покачал головой.
— Я — мужчина, который изливается в тебя. Моя жизненная сила становится горячей, она обжигает, она готова излиться, — сказал он и подумал: «Нет, еще не время. Скоро, очень скоро, но не сейчас. Она станет частью меня. Я стану частью…»
— Ты погружаешься в бассейн Венеры, — произнесла Анна, сладострастно выгнувшись. У нее внутри все сжалось. Она приготовилась принять его. — Я — вода, которая окружает тебя.
— Возьми меня, — хрипло произнес Чжи-Ган. Теперь он двигался еще быстрее, еще плотнее прижимался к ее бедрам. — Сожми меня, — пробормотал он, и она выполнила его просьбу. Ощущения были такими восхитительными, что он широко открыл глаза и откинул назад голову.
— Наполни меня, — тяжело дыша, прошептала Анна и задрожала. Сначала эту дрожь ощутил его орган, а потом жаркая волна начала подниматься все выше и выше, становясь все сильнее и сильнее. — Возьми меня.
— Куда? — задыхаясь, спросил он, пытаясь удержаться. — Куда мы с тобой направимся?
— Мы полетим!
— О да! — воскликнул Чжи-Ган и излился в нее. Казалось, что он отдал ей все свое тело, разум и волю. Его взор затуманился, и он унесся в небеса вместе с ней, ощутив необыкновенную пустоту и легкость во всем теле. Теперь он не чувствовал ничего, кроме этого бесконечного и мощного потока, который изливался в нее. У него появилось ощущение, что она очищает его, и он был несказанно рад своему неожиданному обновлению.
Наконец все закончилось. Его душа снова вернулась в тело, с глаз спала пелена, и он услышал, как гулко бьется сердце. Он снова стал самим собой и, отдышавшись, заставил себя открыть глаза.
Он упирался руками в матрас, поддерживая свое тело, а она лежала под ним. Ее лицо заливал яркий румянец, влажные алые губы были слегка приоткрыты. Ее веки вздрогнули, и она тоже открыла глаза. Она удивленно посмотрела на него и улыбнулась, все еще прерывисто дыша. Глядя на ее слегка подрагивающий живот, Чжи-Ган представил, как пульсирует сейчас ее лоно (он чувствовал это ночью), вдохнул исходящий от нее аромат, и понял одну простую истину: он вступил в половую связь с белой женщиной, наркокурьером. Она была связана с сетью торговцев наркотиками и живым товаром, которая опутала всю страну. Вместо того чтобы навсегда выбросить ее из своей жизн