В глазах его читался немой вопрос: это все еще так?
Руна сжала кулаки. Не стоило признаваться. До этого момента от унижения ее спасало только осознание того, что Гидеон ей, по-видимому, не поверил.
Не говори ему правду. Сделай все наоборот. Правда только убьет тебя.
Руна однажды уже ошиблась – ослабила бдительность рядом с Гидеоном – и в результате оказалась на платформе для очистки. Она не могла поступить так снова. То, что Гидеон не испытывал к ней отвращения, еще не означало, что он любил ее.
Может, его и влекло к ней, может, он чувствовал похоть, но это далеко не любовь. Тот, кто тебя любит, не станет плести против тебя интриги, не станет замышлять предательство, не станет охотиться на таких, как ты, сживая их со свету.
Руна отстранилась.
– Думаю, нам стоит сосредоточиться на…
Чуть дальше по коридору заплакал ребенок. Руна и Гидеон тут же повернулись к источнику звука – плач слышался из-за последней двери направо. Руна поспешила в детскую, Гидеон не отставал. Дверь была не заперта, и она шагнула внутрь.
Возле окна, глядя на гавань, стояла молодая женщина. Она держала на руках рыжеволосую малышку и укачивала ее, пытаясь успокоить. Значит, это и есть Мидоу. Так назвал ее Гидеон.
Заметив Руну, нянька застыла.
– Вы кто такие? – Она крепче прижала ребенка к себе. Девочка заплакала еще громче.
– Это капитан Шарп. – Руна двинулась ей навстречу. – А я… это неважно. У нас приказ доставить ребенка во дворец.
Нянька сделала шаг назад, будто старалась оказаться как можно дальше от Руны.
– Вам придется обсудить это с моей хозяйкой. Она законная опекунша ребенка.
Руна склонила голову к плечу. Законная опекунша?
После революции у ведьм стали частенько забирать детей и отдавать на воспитание в обычные семьи. При этом ребенок зачастую оставался в новом доме навсегда, поскольку мать либо убивали, либо вынуждали пуститься в бега.
Когда подобная практика только появилась, Руна была в ярости.
Та же ярость обжигала ее и теперь.
– У нас приказ от самого командира, – произнесла Руна, надвигаясь на няньку.
Женщина отступала, пока не дошла до самого окна. Кроватка стояла рядом, и игрушечные облака, подвешенные над ней, колыхались на ветру.
– Я… я не могу отдать ее вам без разрешения.
Руна, прекрасно осознавая, что времени у них в обрез, вытащила пистолет.
– Этот ребенок вам не принадлежит.
Спиной она чувствовала сердитый взгляд Гидеона и понимала, что благополучно сорвала их прикрытие.
Руне было плевать.
– Твоя хозяйка – воровка, а этот ребенок принадлежит своей матери.
Глаза служанки распахнулись при виде пистолета, потом скользнули к Гидеону, который встал плечом к плечу с Руной.
– Лучше сделайте, как она просит. – Гидеон протянул руки, намереваясь взять ребенка. Девочка таращилась на них полными ужаса голубыми глазами, и рыдания ее становились все громче. – Она и так непредсказуемая, а с пистолетом в руках вдвойне.
Руна окинула его свирепым взглядом и взвела курок. Она снова повернулась к служанке.
– У вас три секунды. Потом я выстрелю.
Женщина неохотно передала Мидоу Гидеону, и тот тут же закутал ее в свой мундир, чтобы «Ведьминская броня» защитила ребенка в случае опасности. Он отступил, и Руна услышала, как он потихоньку утешает девочку.
Едва они вышли в коридор, служанка закричала:
– Тут нарушители! – Ее визг прорезал тишину. – На помощь! НА ПОМОЩЬ!
Руна скривилась.
Скоро весь этаж заполонят гвардейцы.
Возвращаться тем же путем, каким они попали сюда, не представлялось возможным, и Гидеон бросился к лестнице для слуг. Руна побежала за ним, поминутно оглядываясь через плечо.
За ними уже спешили люди в форме.
– Беги! – крикнула она, подгоняя его.
Гидеон бросился вниз по лестнице. Она вела в подвал рядом с кухнями – по крайней мере, так Руна предположила, услышав грохот котелков и запах жареного лука.
Надеясь, что Гидеон знает, куда идти, Руна побежала за ним. По пути им то и дело попадалась ошеломленная прислуга, за спиной грохотали тяжелые шаги гвардейцев. Вслед за Гидеоном Руна миновала двойные двери, и они оказались в огромной столовой. Сквозь вытянутые окна в комнату струился солнечный свет, озаряя десятки столов, накрытых белыми скатертями. Двое слуг, заметив их, замерли у тележек с едой.
– Сюда. – Руна кивнула в сторону двери, ведущей в переднюю часть дома.
Они были уже на полпути, не обращая внимания на перепуганных слуг, когда дверь впереди распахнулась и в столовую ввалились гвардейцы. Гидеон замер. Руна, оглянувшись, увидела за спиной еще несколько преследователей – тех, кто шел за ними с третьего этажа.
Гидеон и Руна, не сговариваясь, покосились на окна. Даже если им удастся добежать до окна и распахнуть его, они не успеют выбраться – их схватят. Гвардейцы и так уже начали стрелять, в воздухе засвистели пули.
Одна попала Руне в плечо. Удар был такой силы, что она отшатнулась. Пуля отскочила, оставив лишь ощущение покалывания и, вероятно, синяк.
По крайней мере, «Ведьминская броня» держалась.
Руна тоже выстрелила, но не могла сказать наверняка, попала в кого-нибудь или нет, – она стреляла на бегу, следуя за Гидеоном к окнам.
Сам Гидеон одной рукой прижимал к себе ребенка, укрытого мундиром, а второй перевернул ближайший стол. Ваза с цветами с грохотом полетела на пол. Осколки и вода брызнули в разные стороны, на мгновение перекрыв дорогу гвардейцам. Гидеон проделал то же самое со вторым столом и на время вывел еще нескольких солдат из строя.
Он схватил Руну за руку, заставляя пригнуться, защищая от пуль. Скрывшись за перевернутыми столами, они на время оказались в безопасности – но в ловушке. Оба выхода перекрыли вооруженные гвардейцы, а до окон было не добежать.
Гидеон аккуратно высвободил Мидоу из-под мундира и передал Руне. Голос его звучал обманчиво спокойно.
– Держи ее. А мне дай свой пистолет.
Руна протянула ему револьвер и взяла девочку на руки, прижимая к себе и нашептывая слова успокоения, как прежде делал Гидеон. Пули все еще свистели в воздухе.
Когда же стрельба прекратилась, Гидеон встал с колен, поднял пистолет и выстрелил несколько раз в разных направлениях, а потом нырнул обратно.
Ему моментально ответили – новый залп был яростнее прежнего. Мидоу дрожала от страха. Руна крепко прижала ее к себе и начала напевать песенку – одну из тех, что в свое время написал Алекс, а Гидеон прикрывал их собой. Даже зажмурившись, Руна не могла игнорировать треск дерева, разлетавшегося под напором пуль, грохот выстрелов, отдававшихся от стен. Она отчаянно пыталась вспомнить заклинание, которое помогло бы им выбраться.
Вот только разум ее, казалось, сковало льдом. От страха она ничего не могла придумать.
Стрельба усилилась – видимо, прибыло подкрепление. Затянутая в перчатку рука Гидеона обхватила голову Руны, прижимая к своему плечу. Он пытался уберечь ее от опасности и спасти ребенка, зажатого между их телами.
Мидоу обвила Руну руками за шею и явно не собиралась отпускать.
– Скоро ты увидишь маму, – сказал Гидеон девочке. Голос у него был ласковый и уверенный, несмотря на то, что вокруг все разваливалось на части. Он будто бы точно знал, как утешить перепуганного ребенка, даже если ты сам напуган. Вероятно, ему было не впервой – в конце концов, из трех детей он был старшим. – Я не дам тебя в обиду. Обещаю.
Как можно было обещать такое? Они же были легкой добычей. Если им и удастся выбраться, то только в кандалах.
Вот только теплота его голоса, уверенность в его словах смирили даже страхи Руны.
Почему непременно надо быть таким чертовски героическим?
На мгновение она задумалась, каким он будет с собственными детьми.
Едва эта мысль пришла ей в голову, случилось нечто странное. Перед ее глазами подобно сну наяву промелькнул образ. Она вдруг увидела, как Гидеон играет с детьми, – увидела так ясно, что у нее перехватило дыхание.
В этом видении Гидеон казался постаревшим – лет на десять, не больше. Он гонялся за тремя детишками. Руна точно знала, что это его дети: у двоих были его глаза, у третьего – такой же сурово очерченный рот. Дети носились по полю, заросшему луговыми цветами, визжали, смеялись, пытались уклониться от его хватки, и Гидеон делал вид, что у них получается.
Этот Гидеон – мужчина, которым он станет в будущем, – улыбался так ясно, что у Руны защемило сердце. От его заразительного смеха у нее в горле вставал ком. Лишь однажды ей доводилось видеть его счастливым – пусть всего на мгновение, в ту ночь, которую они провели вместе в его постели.
Она не знала, что видит. Может, у нее разыгралось воображение. Может, она видела будущее – в конце концов, у некоторых ведьм есть и такой талант, но прежде подобного не случалось.
На ком, интересно, он был женат? Кто был матерью этих детей?
Если у него и была жена, Руна ее не видела.
Видение исчезло, будто его сдуло внезапным порывом ветра. Руна, совершенно сбитая с толку, снова оказалась в ловушке в столовой. Над головой по-прежнему гремели выстрелы – Бах! Бах! Бах! – так, что в ушах звенело, а в носу свербело от едкого запаха пороха. Со всех сторон доносились крики.
– Вот как все будет, – сказала Руна и только потом спохватилась, что озвучила собственные мысли. Она сидела, вцепившись в лацкан мундира Гидеона, прижавшись лбом к его плечу.
Он вопросительно склонил голову.
– Что?
– Ты и я. Ведьма и охотник на ведьм. – Она отстранилась, вглядываясь в его лицо и не выпуская при этом Мидоу. – Если мы с тобой будем вместе, они будут охотиться на нас до конца света. – Она взглянула на беззащитного ребенка, сжавшегося у нее на коленях, и добавила, уже тише: – На нас и на наших детей, если они родятся.
Гидеон, казалось, забыл про свист пуль. Он замолчал и воззрился на Руну. Рука его по-прежнему лежала у нее на затылке.