Возможно ли, что она ошиблась, что она заблуждается? При этой мысли сердце подпрыгнуло. Возможно, он любил ее мать очень сильно. А потом она умерла.
Вайолет почти пожалела его.
Она не знала, сколько времени простояла с этим кусочком ткани в руке, но в какой-то момент она осознала нечто странное.
Она могла слышать. Теперь – по-настоящему. Как будто тяжелые шторы, толстое оконное стекло и древние каменные стены исчезли. Она могла слышать, как трепещет крыльями воробей, взлетая с платана. Гортанный призыв канюка, зовущего подругу, кружащую высоко в небе. Полевую мышку, шуршащую в поисках пищи в кустах под окном.
Вайолет задумчиво посмотрела на вещи в своих руках. И тут трижды постучались в дверь: условный сигнал от Грэма. Неужели Отец уже вернулся? Вайолет посмотрела на свои часы. Едва минуло десять утра. Наверное, он уехал раньше, чем она полагала.
Ей очень хотелось взять перо и платочек с собой, но что, если Отец заметит пропажу? Тогда он догадается, что она побывала в его кабинете. Возможно – при мысли о том, что она собиралась сделать, сердце забилось сильнее, – он не заметит пропажу пера. Она просто возьмет его ненадолго, а затем вернет на место. В конце концов, оно долгие годы было в полном распоряжении Отца…
– Вайолет, – зашипел Грэм за дверью. – Ты там? Он вернулся! Быстрее!
Кровь у Вайолет бурлила от волнения; она положила платочек обратно в ящик, а перо сунула себе в карман. Она аккуратно закрыла за собой дверь отцовского кабинета и крадучись поднялась в свою комнату.
В качестве проверки она уселась на пол и вытянула из-под кровати шляпную коробку.
Внутри висела сотканная паутина, Золотце был жив-здоров, и судя по мертвым мухам и муравьям, которые усеивали его логово, аппетит у него был отменный. Он поднялся на лапки, моргнул ей всеми восемью глазками-бусинками и золотистой вспышкой взлетел в воздух. Приземлившись на плечо Вайолет, он прижался к ней, и она улыбнулась. В груди разлилось тепло и побежало дальше по венам.
Она чувствовала, будто ей сняли повязку с глаз. Она и не подозревала, насколько была оторвана от мира, – сейчас ее нервы будто звенели от пробегающего по ним электричества. Цвета будто стали ярче – мир за ее окном словно вспыхивал от солнечного света, – и пощелкивание хелицер Золотца было чудеснейшей музыкой для ее ушей.
Она снова стала собой.
Прежде чем спуститься вниз, Вайолет пригладила волосы и расправила одежду, посмотрев в зеркало, чтобы убедиться, что выглядит достаточно прилично. Она вспомнила, что сказал на днях ей Отец после ужина. Что он ожидает, что она будет жизнерадостна и любезна со своим кузеном Фредериком. Бр-р-р.
Спускаясь, она слышала громкий голос Отца в прихожей. Грубый смех разнесся по всему дому. Этот хохот был настолько громким, что Вайолет услышала, как испуганно щебечет живущее на крыше семейство синиц. Кузен Фредерик уже ей не нравился.
Войдя в прихожую, она увидела и самого владельца этого грубого смеха; это был молодой человек с военной выправкой и в форме песочного цвета. Увидев ее, он улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. Из-под офицерской фуражки на нее смотрели зеленые глаза. Ее любимый цвет. Отец, только что закончивший рассказывать какую-то скучную историю, хлопнул его по спине. Грэм неуклюже стоял сбоку, казалось, не зная, куда деть руки.
– Фредерик, – сказал Отец, – я хотел бы представить тебе мою дочь, твою кузину. Мисс Вайолет Элизабет Эйрс.
– Добрый день, – сказал Фредерик, протягивая ей руку. – Приятно познакомиться.
– Добрый день, – ответила Вайолет. Рука у него была теплая, с грубоватой кожей. Вблизи от него пахло каким-то пряным одеколоном. Почему-то у нее закружилась голова. Ей стало интересно, неужели такой и должна быть естественная реакция на молодого мужчину? Она таких не знала, за исключением Грэма и второго помощника садовника, Нила, – бледного парня с выступающими передними зубами, который погиб в битве при Булони.
– Вайолет, – сказал Отец, – ты забыла про вежливость?
– Простите, – опомнилась Вайолет. – Приятно познакомиться.
Фредерик широко улыбнулся в ответ.
Отец колокольчиком вызвал Пенни, которая, увидев Фредерика, покраснела и едва не забыла сделать реверанс. Отец попросил ее показать Фредерику его комнату. И сообщил, что ужин подадут в восемь.
– Не опаздывайте, – сказал Отец, глядя на Вайолет.
К ужину Вайолет надела свое любимое платье – тонкое шерстяное, зеленого цвета, с юбкой-солнцем и воротником «питер пэн». Карманов в нем не было, поэтому для надежности она спрятала перо среди пожелтевших страниц «Братьев Гримм». Она села напротив Фредерика и украдкой поглядывала на него. Она смотрела на четкую линию скул, на загорелые кисти рук с густыми черными волосками на фалангах – и голова у нее шла кругом. Он был так не похож на Отца, чьи руки напоминали сосиски, что его можно было отнести к другому виду. В кузене было что-то притягивающее и отталкивающее одновременно.
Она пыталась точно определить оттенок его глаз – решив, что они того же цвета, что паслен, который рос за буком, – когда он посмотрел на нее. Вайолет вздрогнула.
– Как поживают твои родители, Фредерик? – спросил Отец. Видимо, отцом Фредерика был младший брат Отца, Чарльз, которого они с Грэмом ни разу не видели. Судя по тому, как свободно разговаривали друг с другом Отец с Фредериком, они долгие годы вели оживленную переписку. Осознав это, Вайолет почувствовала себя не очень уютно. Почему до сегодняшнего дня Отец не захотел познакомить ее с единственным кузеном? Она снова подумала о том, что никто не приезжал к ним, о том, что ей было запрещено покидать поместье.
– Думаю, хорошо, насколько это возможно, – ответил Фредерик. – Нервы матери все еще прилично расшатаны после «Блица»[6]. Я все время говорю им уезжать из Лондона – там слишком много напоминаний, но они и слышать об этом не хотят. Я навещу их перед тем, как вернуться на фронт. Но сперва мне хотелось подышать деревенским воздухом.
– Ты вырос в Лондоне? – спросила Вайолет, обретя голос. Такая перспектива приводила ее в ужас. Все, что она знала о Лондоне, было почерпнуто из Диккенса и газет. В ее представлении это был задымленный город, в котором не было солнца и животных, за исключением рыскающих повсюду лисиц. – Какой он?
– Вообще, большую часть года я проводил в школе, – ответил Фредерик. – В Итоне, конечно. – Грэм напрягся и уставился в тарелку. – Но Лондон – чудесный город. Красочный и живой. Ну, или он был таким до войны.
– Но… разве там есть деревья? – спросила Вайолет. – Я бы не смогла жить без деревьев.
Фредерик рассмеялся и отхлебнул вина. Ярко-зеленый всполох его взгляда снова упал на нее, словно солнечный луч в лесу.
– Разумеется, – ответил он. – Более того, мои родители живут в Ричмонде, рядом с парком. Вы слышали о нем?
– Нет, – сказала Вайолет.
– Он прекрасен. Больше двух тысяч акров леса на окраине Лондона. Иногда там даже можно встретить оленя.
– Фредерик, ты уже думал, чем займешься после войны? – вмешался в диалог Отец.
– Ну, я планировал вернуться в Лондон, какое-то время снимать квартиру в Кенсингтоне – ну, если он вообще уцелел… моего содержания хватит на это. Я собирался написать книгу о войне, но сейчас…
– Точно! У тебя же и название уже имеется! Мучения в Тобруке? Ты писал об этом в последнем письме. Звучало многообещающе. Ты передумал?
– Ну, я еще не уверен, – начал Фредерик. – Я подумал, не поступить ли мне в высшую медицинскую школу. На войне всякого насмотришься… так много смерти. – Не отрывая взгляда от Вайолет, он продолжил: – Но и чудес тоже. Парни возвращаются чуть ли не с того света. В полевом госпитале доктора подобны… Богу.
Повисла неловкая пауза. Отец прочистил горло.
– Мне кажется, я просто пытаюсь сказать, – быстро добавил Фредерик, – что когда все это закончится, мне хотелось бы делать что-нибудь для того, чтобы жизнь людей становилась лучше.
– Благородное стремление, – Отец одобрительно кивнул.
– И ты сможешь заглянуть внутрь тела? – спросила Вайолет. – Узнать, как оно работает? Ну, если поступишь в медицинскую школу.
– Вайолет, – Отец нахмурился. – Подобный разговор за столом вряд ли подобает юной леди.
Фредерик рассмеялся.
– Я не возражаю, дядя, – сказал он. – Тем более юная леди права. Чтобы стать врачом, сперва я должен узнать, как устроено человеческое тело. Познакомиться с ним как можно ближе.
Он все еще смотрел на нее.
12Кейт
Набирая номер, Кейт задерживает дыхание.
Лучи заходящего солнца проникают в спальню, выхватывая пылинки. За окном виднеются далекие фиолетовые горы, окаймляющие долину.
Гудки все еще идут. Канада – пытается она сообразить – отстает на пять часов, так что там еще разгар дня. Мама наверняка занята на работе в больничной регистратуре. Скорее всего, она не ответит. Кейт даже хочет этого.
Не бери трубку.
– Алло?
Ее сердце замирает.
– Привет, мам, это я.
– Кейт? Слава богу, – мама говорит отрывисто, торопливо. Кейт слышит трели офисных телефонов на заднем фоне, обрывки разговоров. – Подожди секундочку.
Открывается, затем закрывается дверь.
– Извини, просто надо было найти место потише. Откуда ты звонишь? Что происходит?
– У меня новый телефон.
– Боже, Кейт, я чуть с ума не сошла. Около часа назад мне позвонил Саймон. Сказал, что ты исчезла, оставив свой телефон.
Чувство вины сдавливает грудь.
– Прости, нужно было позвонить раньше. Но, послушай, я в порядке. Мне просто… нужно было уехать.
Она замолкает. В ушах шумит от волнения. Какая-то часть Кейт хочет рассказать матери правду. О Саймоне, о ребенке. Но у нее не получается произнести нужные слова, протолкнуть их сквозь губы. Сломать стеклянную перегородку.
Он бил меня.
Она и так причинила матери столько горя. Даже теперь звук ее голоса уносит Кейт в прошлое – в те бесконечно тянувшиеся дни после аварии, когда мама практически не выходила из их с отцом спальни. Однажды, придя домой из школы, Кейт застала ее в рыданиях, с посеревшим лицом; кровать была завалена папиной одеждой.