И тут Кейт вспоминает, что в доме есть чердак. Кажется, она видела люк? В коридоре. Возможно, что-то найдется там.
Когда Кейт наступает на верхнюю ступеньку лестницы, та скрипит. Бог знает, сколько лет этой лестнице: она нашла ее на заднем дворе, ржавеющую, наполовину заросшую ползучим плющом. Не обращая внимания на протестующую ступень, она толкает крышку люка.
Чердак огромен – высоты почти достаточно, чтобы встать в полный рост. Она включает фонарик на телефоне, и темные очертания обретают форму.
Вдоль стен тянутся полки, на которых посверкивают законсервированные образцы насекомых. Чуть поодаль возвышается громоздкое бюро. Даже при свете фонарика оно выглядит исцарапанным и очень старым, возможно, даже старше остальной мебели в доме. В нем два ящика.
Она открывает первый. Он пуст. Затем она пытается открыть второй, но он заперт.
Тогда она снова открывает первый, тщательно шарит в глубине на случай, если что-то упустила, какую-то подсказку. Она резко выдыхает, когда ее пальцы касаются чего-то. Вытащив этот предмет наружу, она видит, что это тряпичный сверток. Кейт решает, что не будет разворачивать его здесь, в темноте. Что-то скрежещет по крыше, и у Кейт едва не выпрыгивает сердце из груди.
Она опускается в прямоугольник желтого света, крепко сжимая в руке сверток; его пыль въедается ей в кожу.
Она разожжет камин, заварит чашку чая, включит как можно больше лампочек. А потом посмотрит, что там, в этом свертке. Странно, что второй ящик оказался заперт. Как будто тетя Вайолет что-то прятала в нем.
13Альта
Я смотрела, как Грейс клянется на Библии говорить только правду и ничего, кроме правды. Обвинитель встал и медленно направился к ней. Я видела, что Грейс смотрит на меня.
Мне хотелось отвернуться, спрятать лицо в ладонях и свернуться калачиком, но я не могла. На меня смотрело слишком много людей. Я была главным зрелищем в Ланкастере. Мужчины в зале показывали меня женам; матери шикали на своих неряшливых детей. Отовсюду непрерывно доносились шепотки. Ведьма. Повесить ведьму.
Обвинитель приступил к делу.
– Назовите для суда свое полное имя, пожалуйста, – сказал он.
– Грейс Шарлотта Милберн, – едва слышно ответила она. Ее слова прозвучали настолько тихо, что он был вынужден попросить ее назвать себя еще раз.
– И где вы проживаете, госпожа Милберн?
– На ферме Милберн, вблизи Кроус-Бек.
– И с кем вы жили там раньше?
– С моим мужем. Джоном Милберном.
– У вас были дети?
Она помедлила. Рука непроизвольно легла на живот – на ней была зеленая шерстяная юбка, достаточно свободная, чтобы скрыть фигуру. Мысленно я просила ее не смотреть на меня.
– Нет.
– Будьте любезны, скажите суду, что выращивают на ферме Милберн: животных или растения?
– Животных, – ответила Грейс.
– Каких именно?
– Коров, – прошептала она. – Молочных коров.
– А как ваш муж стал владельцем этой фермы?
– Он получил ее в наследство, сэр. От отца.
– Получается, он жил на этой ферме с самого рождения.
– Да.
Один из судей прочистил горло. Обвинитель посмотрел на него.
– Прошу прощения, ваша честь, эти вопросы имеют прямое отношение к выдвигаемым против подсудимой обвинениям.
Судья кивнул.
– Продолжайте.
Обвинитель снова повернулся к Грейс.
– Госпожа Милберн. Можете ли вы сказать, хорошо ли ваш муж разбирался в коровах? Знал ли он их повадки и привычки?
Она помешкала.
– Да, конечно, сэр. Он знал, как обращаться с молочными коровами, это было у него в крови.
– И все коровы на вашей ферме были ему знакомы?
– Он каждый день водил их из хлева на пастбище и обратно, сэр.
– Понятно. Спасибо, госпожа Милберн. А теперь, госпожа, можете ли вы описать суду события первого дня этого, 1619 от Рождества Христова года?
– Да, сэр. Я проснулась на рассвете, как обычно, сэр, чтобы покормить кур и поставить вариться похлебку. Джон тоже уже встал, чтобы подоить коров и вывести их из хлева.
– Всем этим Джон занимался в одиночку или у него был помощник?
– Ему помогали, сэр. Сын Киркби приходит помогать… приходил помогать… Джону по вторникам и четвергам.
– И это был четверг?
– Да.
– Что было дальше?
– Я собиралась набрать воды из колодца, чтобы постирать одежду, сэр. Я взяла тазик и выглянула в окно. Я хотела посмотреть, много ли выпало снега, сэр, чтобы понять, нужны ли мне перчатки.
– И что вы увидели, госпожа Милберн, когда выглянули в окно?
– Я увидела, что коровы выходят из хлева, сэр, а с ними Джон и паренек Киркби.
– И как, по-вашему, выглядели коровы? Быть может, они показались вам беспокойными? Или в какой-то степени агрессивными?
– Нет, сэр, – ответила она.
Я знала, что последует дальше. У меня закружилась голова от страха, казалось, что я сейчас упаду в обморок. Я была благодарна, что никто не видит мои закованные в кандалы руки, вспотевшие и блестящие от пота. Я вытерла их о платье.
– Пожалуйста, продолжайте, госпожа Милберн.
– И вот, я смотрела в окно и выронила тазик, сэр. Он зазвенел настолько громко, что я подумала, сам Господь мог услышать этот кошмарный звук. Я наклонилась, чтобы поднять его. И в это самое время, когда я наклонилась к полу, снаружи раздался звук, похожий на гром. Я подумала, что, наверное, приближается гроза. И тогда я услышала, как кричит паренек Киркби.
– Кричит? И что же он кричал?
– Поначалу что-то, что я не могла разобрать. Просто какие-то звуки. Но потом он стал повторять имя моего мужа, снова, и снова, и снова.
– И что вы сделали тогда?
Стук сердца барабанной дробью отдавался в моих ушах. Зрение затуманилось по краям. Хотелось глотнуть воды. Хотелось, чтобы ничего этого никогда не было. Чтобы я оказалась в детстве, в безопасности, лазая с Грейс по деревьям. Чтобы я показывала ей зябликов и блестящих жучков и чтобы в моих ушах звучал ее чудесный смех.
– Я вышла наружу, сэр.
– И что вы увидели?
– Коровы разбрелись по всему полю. У некоторых тяжело вздымались бока, а глаза были налиты кровью, как будто они бежали. Молодой Киркби все еще кричал, склонившись над чем-то, что лежало на земле. Поначалу я не увидела Джона. Но затем я увидела, что он… мой Джон… это он был тем, что лежало на земле.
В голосе Грейс послышались слезы. Взяв носовой платок, она вытерла глаза. По рядам зрителей пробежал сочувственный ропот. Я почувствовала на себе их взгляды, снова раздались шепотки. Ведьма. Шлюха.
– И можете описать суду состояние вашего мужа в тот момент, госпожа Милберн?
– Он был… его было не узнать, сэр, – Грейс замолчала, облизнув губы, чтобы успокоиться.
– В каком смысле?
– Его руки и ноги были вывернуты, сэр. И его лицо. Оно… его больше не было.
Воспоминание подступило словно тошнота к горлу. Это лицо, все в синяках и ошметках плоти, будто в малиновом варенье. Без зубов. Одна глазница пустая, из нее что-то сочится.
– Мой Джон был мертв, сэр. Его больше не было с нами.
На последнем слове ее голос сломался. Она тихонько заплакала, склонив голову в белом чепце, ссутулив плечи от горя.
Зал суда был потрясен. Мужчины утешали плачущих от сопереживания жен. Присяжные видели перед собой картину истинного горя. Даже судьи глядели сочувственно.
Обвинитель, несомненно, понимая это, мягко продолжил:
– Госпожа Милберн, расскажите, пожалуйста, что произошло дальше.
– И в этот момент я увидела, что она бежит ко мне со стороны деревьев.
– Кто? – спросил обвинитель.
– Альта, – тихо сказала Грейс.
– Госпожа Милберн, пожалуйста, укажите на нее залу суда.
Она посмотрела на меня и медленно подняла руку. Даже со своего места я видела, как дрожат ее тонкие пальцы. Она показала на меня.
Зал разразился криками.
Один из судей призвал к порядку. Постепенно крики затихли.
Обвинитель продолжил.
– Вы удивились, увидев Альту Вейворд? – спросил он.
– Все было как в тумане, сэр. Я не могу вспомнить, что я почувствовала, увидев ее. Я была… не в себе.
– Но разве не было необычно увидеть обвиняемую на краю вашего поля, когда едва рассвело?
– Не так уж и необычно, сэр. Все знают, что она любит гулять очень рано.
– Значит, вы видели ее раньше? Как она гуляет утром, вблизи вашей фермы?
– Да, сэр.
– Регулярно?
– Я бы так не сказала, сэр, – я увидела, как Грейс снова облизала губы. – Но я видела ее раз или два, сэр.
Обвинитель нахмурился.
– Продолжайте, пожалуйста, госпожа Милберн. Что случилось после того, как вы увидели обвиняемую на краю вашего поля?
– Она бросилась ко мне, сэр. Она спросила, что случилось. Я не помню, что я ей ответила, сэр. Я была так… потрясена, понимаете? Но я помню, что она сняла свой плащ и накрыла его тело, и затем велела пареньку Киркби привести лекаря, доктора Смитсона. И она отвела меня внутрь, чтобы я ждала его там.
– И как скоро прибыли доктор и сын Киркби?
– Довольно скоро, сэр.
– Доктор что-нибудь сказал вам?
– Только то, что я и так уже знала, сэр. Что Джона больше нет с нами. Что его уже не вернуть.
Маленькая голова снова склонилась. Плечи задрожали.
– Спасибо, госпожа Милберн. Я вижу, как вам тяжело от того, что приходится заново переживать эту трагедию. Благодарю вас за мужество и помощь в этом деле. Мне необходимо задать вам еще несколько вопросов, прежде чем я отпущу вас.
Он прошелся взад-вперед перед возвышением, а затем заговорил снова.
– Госпожа Милберн, как давно вы знаете обвиняемую, Альту Вейворд?
– Всю свою жизнь, сэр. Как и почти все остальные в деревне.
– И каков был характер ваших отношений?
– Мы были… дружны, сэр. В детстве.
– Только в детстве?
– Да, сэр. Пока нам не исполнилось тринадцать.
– И что же случилось, когда вам исполнилось тринадцать, что ваша дружба миновала?
– Дружба что, сэр?