Фредерик, тяжело дыша, перевернулся на спину.
Вайолет почувствовала, что из нее что-то вытекает. Она просунула руку меж ног, а потом посмотрела на нее: она была липкой от крови и чего-то еще, чего-то белого, будто слизь улитки.
Горихвостка снова запела, будто ничего не случилось.
– Нам лучше вернуться, – сказал Фредерик. – Слушай, ты выглядишь немного растрепанно. Мы скажем твоему отцу, что ты упала, хорошо? Повезло, что рядом был кузен и помог тебе подняться.
Она полежала еще немного, приходя в себя, наблюдая, как он пробирается сквозь деревья. Затем она медленно натянула колготки (ей было невыносимо прикасаться к собственной коже) и с трудом встала. Что-то блеснуло в траве. Опустив глаза, она увидела, что ее кулон развалился и стал похож на два ржавых крыла. Именно это, а не что-то другое, вызвало первые горячие слезы на глазах.
Ожерелье ее мамы. Он сломал его.
Видимо, от кулона отломился небольшой кусочек и упал на землю. Подняв его, она обнаружила, что это крохотный ключ с зазубренными краями. Получается, на мамином ожерелье висел вовсе не кулон, а медальон, с таким маленьким замочком, что она не заметила его. Ключ сиял ярче поношенного медальона – похоже, его годами не извлекали на свет божий.
Пробираясь сквозь лес и прислушиваясь к будто бы чужому звуку собственного дыхания, Вайолет крепко сжимала ключик в ладони. Неужели мама была последней, кто касался его? Но даже эта мысль не принесла ей успокоения.
К тому времени, как они вернулись, Отца и Грэма уже не было на лужайке, и складные стулья тоже унесли. В прихожей вовсю пахло чем-то, что миссис Киркби готовила на ужин – каким-то жареным мясом. Желудок Вайолет сжался.
– Думаю, я поднимусь к себе и прилягу перед ужином, – сказала она. Ее мысли будто уплывали, и речь звучала невнятно и неповоротливо.
– Отличная идея, – сказал Фредерик. – Я и сам как разбитый. Ты меня изрядно умотала. Надеюсь, ты получила удовольствие.
Она направилась к лестнице, сглотнув подступившую к горлу желчь. Цветные витражи, подсвеченные сзади вечерним солнцем, невозможно ярко сверкали, отбрасывая на паркет кровавые отсветы. В голове загудело, и ей пришлось схватиться за перила, чтобы не упасть. Лестница показалась ей длиннее и круче обычного, будто бы Ортон превратился в кошмарную изнанку самого себя.
Оказавшись в надежных стенах своей спальни, она попыталась смыть странную липкую субстанцию над старым эмалированным умывальником. Затем она переоделась в ночнушку. Скомкала испачканное нижнее белье и порванные колготки и засунула их между матрасом и рамой кровати. В голову пришла мысль, что шелковая сорочка, сшитая в качестве приданого на свадьбу, теперь бесполезна.
Прежде чем лечь в постель, Вайолет достала из тайника между страницами «Братьев Гримм» перо – она полагала, это было перо Морг. Она аккуратно положила перо на подушку, рядом с маминым ожерельем и ключиком. Она смотрела на них, а глаза застилали слезы, так что иссиня черный цвет пера сливался с золотым.
Когда раздался гонг, призывающий к ужину, она зажмурилась. Ей казалось, что комната кружится, будто карусель. Наверное, она уснула, потому что следующее, что она осознала, – няня Меткалф зовет ее, держа в руках поднос с чаем и тостом.
– Извини, – сказала Вайолет, сев на кровати, и быстренько спрятав свои сокровища под покрывало. – Я неважно себя чувствую.
– Это все жара, – сказала няня Меткалф. – Скорее всего, ты заработала солнечный удар. Нужно было надеть шляпу. Много воды, немножко еды, хорошенько выспаться – и утром будешь как новенькая.
Вайолет слабо кивнула.
– Фредерик спрашивал о тебе, – сказала няня Меткалф. – После ужина спустился в комнату для слуг. Хотел узнать, не загляну ли я к тебе. Милый парень, правда?
– Да, – сказала Вайолет, – очень милый. – Она все еще чувствовала на себе кислый запах его пота.
– Что это у тебя в волосах? – Няня Меткалф потянулась и достала что-то из-за уха Вайолет. Это была та самая примула, которую сорвал Фредерик.
– Очень красиво, – сказала няня Меткалф. – Но будь аккуратнее и не испорть простыни. Цветы оставляют пятна, знаешь ли.
Вайолет провалилась в сон без сновидений, а когда проснулась – с первыми птицами, ее тело было сковано болью.
Одевалась она медленно. В зеркале отразилось бледное землистое лицо, как у немощных из книг. Она чуть ли не пожелала стать немощной (наверняка есть способ такою стать), чтобы не выходить из комнаты всю оставшуюся жизнь. Тогда ей больше не придется видеть Фредерика.
В столовой пахло завтраком. Отца не было видно за «Таймс» (на первой полосе значилось «Танкер “Кентукки” потоплен у Мальты»), а Грэм забрасывал еду в рот за романом Диккенса. Омлет на их тарелках застыл, окрасившись в оранжевый. Тоненькие ломтики бекона на тарелке (последние остатки Джемаймы, мрачно подумала Вайолет) были похожи на обгоревшую кожу.
Фредерика не было. Постепенно стук ее сердца выровнялся.
Пошатываясь, она уселась за стол.
– Хорошо вчера погуляли с Фредди? – спросил Отец из-за газеты. Вайолет вздрогнула.
– Да, спасибо, – сказала она; а что еще она могла сказать? Даже если бы она знала слова, чтобы описать, что случилось, Отец ничего не должен узнать. Она точно знала, что он посчитал бы, что она сама виновата. Возможно, так и было? Надеюсь, ты получила удовольствие. Должно быть, он думал, что она хотела, чтобы он сделал это. Вайолет подумала, что ее сейчас стошнит. Как она сможет посмотреть ему в глаза?
– Кстати, он вернулся в Лондон, – сказал Отец. – Отправился утренним поездом. Я сам проводил его до станции. Он передавал тебе прощальный привет, Вайолет.
– О, – сказала она, не зная, что она должна чувствовать… облегчение? Огорчение? Ей вспомнился цветок примулы со смятыми лепестками.
– Прекрасный молодой человек, – сказал Отец. – Напоминает мне меня в молодости. Надеюсь, он выживет в этой войне.
Грэм закатил глаза. Она попыталась улыбнуться ему, но ее щеки были словно сделаны из каучука.
– Что с тобой случилось? – спросил Грэм.
На миг ей показалось, что он видит – и все видят – это позорное воспоминание, что свернулось клубком внутри нее и будто гниет.
– Ничего, – быстро ответила она.
– Я имею в виду, что случилось с твоим лицом? На нем огромное красное пятно.
– О, – она и забыла про укус, – кто-то меня укусил… Наверное, мошка.
Отец перевернул страницу, не проявив никакого интереса.
– Ха, – сказал Грэм, – но они же никогда тебя не жалят! Зато от меня эти чертовы твари не отстают. Может быть, я им надоел, и они решили попробовать что-то новенькое.
– Следи за языком, Грэм, – сказал Отец.
– Кто знает, – сказала Вайолет. – Может быть, так и есть.
27Кейт
Двести фунтов.
Кейт пересчитала снова, просто чтобы убедиться. Банковский счет пуст, так что у нее есть только эта кучка банкнот, которую она до сих пор прятала за подкладкой в сумочке. Ей нужно продержаться, пока она не найдет работу. Несколько раз, гуляя по деревне, она проходила мимо «Книг и подарков Киркби». Но так и не решилась зайти.
Она должна что-то предпринять… ведь нужно покупать еду, оплачивать счета… в почтовом ящике тети Вайолет начали появляться толстые коричневые конверты; на последнем грозными красными буквами написано «СРОЧНО».
Некоторое время спустя ее взгляд падает на томик на одной из полок тети Вайолет: «Британский садовник».
Выглядывая в сад из кухонного окна, она чувствует глубокое сомнение. Сад сильно зарос, в нем полно неизвестных ей растений: огромные зеленые трубы тянутся в небо, борясь за место с какими-то волосатыми стеблями, на листьях которых кивают фиолетовые бутоны. Она не уверена, что справится. Но ребенку нужны питательные вещества, витамины. Из овощей и зелени, вроде той, что заполнила сад тети Вайолет.
Так что Кейт должна попытаться.
День жаркий, почти середина лета. Она снимает в спальне джинсы и топ – оба уже становятся тесными и неудобными – и надевает найденный в шкафу холщовый комбинезон. Она выбирает одну из шляп тети Вайолет: соломенное чудище с пушистым пером, заправленным под ленту. В шкафчике под раковиной лежат садовые перчатки, а к задней стене дома прислонена лопата.
Она делает глубокий вдох и выходит наружу, с «Британским садовником» под мышкой.
Она трогает гладкие формы броши в кармане, размышляя о том, что нарушает единственное правило, которое установила сама для себя. Но довольно тяжело чувствовать себя в опасности, когда солнце золотит растения и цветы, когда так чисто журчит ручей. Ей даже нравится слушать птиц – ей хотелось бы, как в детстве, различать их по голосам.
Гортанное, почти человеческое карканье пронзает ледяной иглой ее позвоночник.
Она смотрит вверх. Сердце начинает биться быстрее, когда она видит, что с самой верхней ветки платана за ней наблюдает ворона. На миг Кейт замирает в страхе, что одно резкое движение – и на нее обрушится водопад когтей и перьев. Но ворона просто перемещается по ветке, на ее крылья маслянистым блеском ложится солнце.
Отгоняя воспоминания, Кейт сопротивляется желанию снова потрогать брошь. Сосредоточиться. Ей нужно сосредоточиться на поставленной задаче.
Сверяясь с книжкой тети Вайолет по садоводству, она узнает, что зеленые трубки – это ревень, а растение с волосатыми стеблями – это дикая морковь. Она выкапывает их из земли, дивясь, что стебли ревеня такие нежные, а морковь – такая бледная и мохнатая. Теперь она сможет делать супы и салаты. Голод грызет ее: тяга к пище, рожденной в земле, так сильна, что Кейт почти трясет. Она смотрит вниз, на морковь в руке. Какая-то часть нее хочет съесть морковь прямо сейчас: обсосать землю и стиснуть челюсти до хруста, почувствовать, как свежесть врывается в рот. Она понимает, что ей это действительно необходимо. Это необходимо ее ребенку.
Она глубоко вдыхает, выдыхает и кладет морковь в корзину.
Она видит и травы: шалфей, розмарин, мяту. Она собирает и их. Часть растений она не может опознать по книге, поэтому оставляет нетронутыми: под платаном обнаруживается кустистое растение с длинными стеблями и желтыми соцветиями, напоминающими скопления крошечных звездочек.