– Ты уверена?
– Определенно.
– Спасибо, мам.
– Я люблю тебя, Кейт.
Кейт смаргивает набежавшие слезы. Когда они говорили это друг другу в последний раз? Наверное, когда Кейт была еще подростком. И это была вина Кейт: она ни разу не ответила матери. Ей было невыносимо слышать эту фразу – слова о любви, которую она не заслужила. Но сейчас эти слова тут как тут, и губы сами собой произносят:
– Я тоже люблю тебя, мам.
Она останавливается на зеленой коляске с сегментированным капюшоном, напоминающим гусеницу. Она улыбается, представляя свою дочь внутри такой коляски. Часть Кейт хочет, чтобы малышка осталась в ее животе подольше – в тепле и безопасности. Так у них все общее, даже бегущая по венам кровь. Но все же Кейт уже ждет не дождется, когда сможет взять ее на руки, вдохнуть ее запах, погладить крошечные пальчики.
Положив руку на живот, она заказывает коляску. Вводит адрес, номер своей новой дебетовой карты. Электронный адрес для получения квитанции.
Покупка завершена, и Кейт улыбается. Свистит чайник, и она медленно идет снимать его с плиты, сгибаясь под тяжестью живота.
Потягивая чай, она смотрит в окно, наблюдая за воронами на платане. За их темными плавными движениями на фоне белого снега.
Кружка выскальзывает у нее из рук и разбивается об пол.
Электронный адрес.
Она вбила старый электронный адрес. Тот, что привязан к «Айфону».
Ее «Айфон» остался у Саймона. Он увидит квитанцию.
Она тычет в экран «Моторолы», кровь пульсирует в венах. Трясущимися пальцами она открывает новый браузер, затем почту.
Пожалуйста, Господи, нет.
Страница не загружается. Она снова и снова перезагружает ее.
Наконец она загружается. На адрес уже пришло подтверждение покупки, и там ее адрес, ее новый номер, все. Даже изображение улыбающегося малыша.
Она удаляет его. Замирает на мгновение, по спине бежит холодок.
Если он видел его… тогда он знает о ребенке.
И он знает, где она.
Наклонившись над раковиной, она ополаскивает лицо водой. Шок от ледяной воды приводит ее в чувство.
Как долго это письмо пролежало во входящих – три минуты? Сейчас вторник, два часа. Разгар рабочего дня. Он вряд ли увидел письмо. Она спохватилась вовремя.
Все в порядке. Он не знает, где она.
Кейт смотрит вниз.
– Не переживай, – говорит она своему животу. – Я не подпущу его к тебе.
Снаружи все то же тревожащее затишье, что и вчера вечером. Кейт не нравятся темные, слишком низкие тучи. В них есть что-то зловещее.
Пока Кейт, закутанная в несколько слоев одежды, втискивается в машину, она успевает вспотеть. Сиденье отодвинуто в самое дальнее положение, и она еле дотягивается до руля.
Сердце бешено стучит, когда она сворачивает на шоссе А66, проезжая мимо заснеженных полей. Вдали сверкают серебряные вершины гор.
Она глубоко дышит, пытаясь успокоиться. Она в безопасности. Ребенок в безопасности.
Прямо сейчас ей нужно сосредоточиться на дороге.
Она едет в дом престарелых в Бексайде – навестить Фредерика. На самом деле она сама не знает, чего ждет от этой встречи: когда она в последний раз видела его несколько месяцев назад в Ортон-холле, он уже был практически не в себе. При воспоминании об этом ее гложет чувство вины. Ей следовало рассказать об этом кому-нибудь: о мертвых насекомых повсюду, о животном запахе в комнате, в которой он жил… и о самом Фредерике. Она вздрагивает, вспоминая его глаза. Пустоту в них. Но все же. Она не может заставить себя пожалеть его.
Снова всплывают слова Вайолет.
Воспоминания об этом отравляют меня.
Кейт представляет, как он забаррикадировался в этом плесневеющем кабинете, а снаружи все кишит насекомыми, они носятся по коридорам поместья, как одна огромная сверкающая змея.
И та непонятная фраза, которую он произнес перед тем, как она ушла.
Она наконец освободила меня.
В газетной статье говорилось о тысячах и тысячах насекомых. Естественная среда обитания этих насекомых-вблизи воды, они редко оккупируют помещения. Так что это нашествие не было естественным явлением.
Ты отравил мою жизнь, я отравлю твою.
Кейт догадывается, что случилось. Но ей нужно знать наверняка.
Дом престарелых «Плющ у ворот» не совсем соответствует своему названию. Внушительные железные ворота лишены всякой зелени. И здания, даже издалека, выглядят казенно: серый камень, узкие окна.
– «Плющ у ворот», – неприветливо доносится из домофона на входе.
– Здравствуйте, – говорит Кейт. – Я… я приехала навестить родственника, Фредерика Эйрса.
– Тогда вам лучше поторопиться, – говорит голос с ноткой раздражения. – Часы посещений подходят к концу.
Ее направили в общую комнату, или, согласно табличке на двери, «комнату Скафелл»[12]. Комната оформлена в невзрачных персиковых тонах, и только пейзажи гор на стенах хоть как-то оправдывают название. Желудок Кейт сводит от комбинации запахов прогорклого масла и хлорки, к которым примешивается слабый запах мочи. Фредерик сидит в углу, в инвалидном кресле, вдали от остальных обитателей. Подойдя к нему, она понимает, что он спит: голова запрокинулась, под полупрозрачными веками подрагивают глазные яблоки.
Мелькает мысль, что, может, ей лучше просто уйти и вернуться в другой раз. Но она понимает, что другого раза может и не случиться: ребенок будет здесь уже скоро – он на пути в этот мир, тогда как Фредерик уходит из него.
Возможно, это последний шанс получить хоть какой-то ответ.
Она опускается на стул рядом с его креслом и наклоняется к нему.
– Здравствуйте, – говорит она негромко. – Фредерик?
Он медленно открывает глаза. Сперва взгляд затуманен, расфокусирован, но затем его глаза наполняются ужасом. Она трогает лацкан своего жакета, тут же вспоминая, как он отреагировал на ее брошь в прошлый раз, – но сейчас пчелка лежит в кармане. И тут до Кейт доходит. Он смотрит на ее ожерелье. На ожерелье тети Вайолет.
Фредерик отшатывается от ее стула и кричит так, что сердце Кейт замирает.
– Убирайся! – визжит он, брызгая слюной. – Тебя не должно здесь быть!
К ним бежит санитар – молодой, с яркой россыпью прыщей на щеках, персиковая униформа болтается на его тощей фигуре.
– Ну же, ну же, Фредди, старина, – говорит он. – Давай-ка вернемся к тебе в комнату.
Он вывозит инвалидное кресло в коридор, на ходу оглядываясь на Кейт.
– Что вы сделали, что он так расстроился? – бросает он ей через плечо.
– Я… ничего, – отвечает она, до сих пор ошеломленная вспышкой Фредерика.
– Постойте-ка, вы та женщина, о которой он все время говорит? Валери или что-то похожее?
– Вайолет?
– Да, точно. Послушайте, я не знаю, что между вами произошло, но с тех пор, как он здесь, он все время говорит о вас. Вы что, его внучка?
– Нет, я…
– Так вы даже не родственница. Честно говоря, мисс, думаю, вам лучше уйти. Сегодня суббота. Часы приема все равно заканчиваются в четыре.
Санитар увозит коляску, и Кейт слышит, как он успокаивает Фредерика.
– Все в порядке, старина. Ты просто немного испугался.
– Но это была она, – Кейт слышит его глубокий судорожный вздох. – Это она послала их. Она послала насекомых.
Когда Кейт выезжает из «Плюща у ворот», начинается снегопад.
Она так рассеянна, что у нее дважды глохнет мотор. К счастью, в долине почти нет машин. Оба раза, прежде чем ей удается снова завести двигатель, ее пробирает паника, и по мере того, как она поднимается от живота, через сердце к горлу, она все нарастает.
Он думает, что нашествие насекомых вызвала Вайолет.
Она вспоминает кое-что еще из того, что он сказал, когда она была в Ортон-холле. Что насекомые умерли в августе.
Как и Вайолет.
Снегопад становится сильнее: он уже такой плотный, что дорогу едва видно. Радио прерывается от помех, и Кейт прибавляет звук, чтобы услышать прогноз погоды. «Сильный снегопад… – говорит диктор. – Движение нарушено…» Сигнал пропадает.
Внутри бурлит паника. Ей не следовало выезжать из дома. Вдруг она подвергает ребенка опасности?
Она проезжает мимо леса, деревья припорошены инеем. Лес. Тот, где ей было настолько не по себе, перед этим жутким визитом в Ортон-холл. В груди бурлит страх, руль внезапно стал скользким. Она вспоминает чувство клаустрофобии от плотной стены деревьев, за которой почти не было видно света.
Кейт заставляет себя смотреть прямо вперед, на отражающую свет фар линию дороги, которая изгибается прочь от леса, исчезая в белесой дымке. Ветер ревет. Нужно включить противотуманные фары, но она с ужасом понимает, что забыла как. Пальцы скользят по рулю, затем по приборной панели, и она ненадолго отрывает взгляд от дороги. Вот. Кнопка нашлась. Она поднимает глаза обратно; яркие лучи выхватывают останки животного, разбросанные по дороге – матовый окровавленный мех, бледные конечности. Невероятно яркая кровь на фоне снега.
Кейт кричит. Теряет управление. Машина несется вперед, деревья скребут крышу, бьют лобовое стекло – шум оглушителен.
Все становится белым.
Сердце колотится в груди. Не сразу Кейт понимает, что съехала с дороги в лес, что переднее сиденье усыпано льдом вперемешку с осколками лобового стекла.
Ветер воет в зазубринах, оставшихся от лобового стекла. Кейт всю трясет. Ей так холодно.
О боже. Ребенок.
Она кладет руки на живот, мысленно умоляя свое дитя подать хоть какие-то признаки жизни.
Пожалуйста. Пошевелись. Дай знать, что ты в порядке.
Но ребенок не двигается.
Ей нужна помощь. Морщась от резкой боли в плече, она изворачивается, чтобы достать телефон с пассажирского сиденья. Пожалуйста, Господи, только бы он не сломался.
Когда она видит, что экран цел, ее охватывает облегчение. Облегчение сменяется ужасом, когда, разблокировав экран, она видит единственную полоску связи, которая мерцает пару секунд, а затем исчезает.