Давай, Кейт. Давай же. Вот на чердаке уже половина лестницы. Слава богу, что здесь так много места. Она отползает как можно дальше вглубь чердака и тянет лестницу изо всех сил. Ей слышно, как снаружи ходит Саймон, время от времени останавливаясь. Она представляет, как он заглядывает в окна, пытаясь разглядеть, где она.
Сколько секунд у нее есть, прежде чем он доберется до задней части дома и обнаружит другую дверь? Пять; или десять, если повезет. Руки у нее горят, но раздается скрежет – она наконец втащила лестницу внутрь. Кейт успевает захлопнуть люк как раз в тот момент, когда распахивается задняя дверь.
43Вайолет
Вайолет сидела на своем буке, глядя на долину. Далеко внизу золотой ниткой сверкал ручей. Она видела лес, словно синяк на земле. Затем ее подхватил воздух. Она летела – прочь, все дальше и дальше.
Сновидение померкло, Вайолет плавно скользнула в свое сознание. Ветер стих до слабого посвистывания. Одеяла пропитались кровью.
Она стала сниться мне-уже выросшая темноволосая красавица, но одинокая и истекающая кровью в нашем коттедже.
Это и была та самая судьба, которую предвидела ее мать. Та самая судьба, которую она так хотела изменить, и все сделала ради этого – даже отдала свою жизнь. И все напрасно.
Свеча еще горела, дрожащим голубым огоньком. Вайолет было холодно, очень холодно.
Она подняла свечу и откинула покрывало.
Сработало.
Больше внутри нее ничего не осталось от Фредерика. Она свободна.
Ей потребовалось много времени, чтобы встать. Ноги подкашивались, а комната расплывалась перед глазами. Вайолет так устала. Она подумала, что, наверное, лучше лечь обратно и поспать. Закрыть глаза и снова оказаться на своем буке, почувствовать на лице солнце и ветер. Но эта штука, эта штука, которая появилась от Фредерика… Вайолет нужно избавиться от нее.
По стеночке она добралась до кухни. Ей было нужно попить и поесть. Трясущимися руками она набрала воду из ведра и выпила ее. Потребовалась целая вечность, чтобы открыть одну из консервных банок с ветчиной. В этот момент рука соскользнула, и металл прорезал ладонь; побежал ручеек яркой крови. В голове зашумело, и она тяжело села за стол. Кровь на ночной рубашке уже начала засыхать и темнеть, превращаясь в коричневые разводы, как на карте.
Ветчина влажно белела в банке. Она напомнила ей о спорах. Вайолет отпихнула банку. Ветер снова разгулялся, и некоторое время она сидела, прислушиваясь. У ветра был странный высокий тон, почти как у человеческого голоса. «Вайолет, – казалось, говорил он. – Вайолет».
44Кейт
Кейт прикладывает руку ко рту, зализывая кровь.
Внизу скрипят половицы – это Саймон обходит коттедж.
– Кейт? – зовет он. – Я знаю, ты здесь. Давай, Кейт, тебе от меня не спрятаться.
Ей слышно, как он открывает шкафы и снова захлопывает их. С кухни доносится звук разбившегося фарфора. Саймон громко выругивается.
Она слышит, как со щелчком открывается задняя дверь. Он снова ищет ее в саду. Пользуясь возможностью, Кейт дрожащими пальцами зажигает свечи. В оранжевых отблесках пламени проступают очертания чердака. Бюро. Полки со стеклянными банками, в которых законсервированы насекомые. В окружении вещей тети Вайолет Кейт чувствует себя хоть немного, но сильнее.
Ей нужно дозвониться до полиции. Она достает телефон и набирает 999, прислушиваясь, не возвращается ли Саймон. Связь на чердаке плохая, и звонок обрывается после первого гудка.
Тихо ругаясь, она пробует снова.
– Экстренная помощь, какая служба вам нужна?
Кейт открывает рот, чтобы ответить. Она снова слышит щелчок задней двери.
– Алло? Какая служба вам нужна?
Теперь шаги уже в коридоре. Вот они остановились. Она прерывает звонок. Снизу не доносится ни звука, ей слышно только биение собственного сердца. Кейт думает, что Саймон, должно быть, прямо под ней. Она судорожно глотает воздух. Что, если он слышит ее?
Должно быть, он смотрит на люк. Гадает, куда он ведет. Гадает, не ведет ли он к ней. Слезы застилают глаза, когда она вспоминает каждый раз, когда он бил ее. Она трогает шрам на руке. Она потеряла столько лет. Шесть лет она пресмыкалась перед ним, позволяла ему называть себя бесполезной, глупой. Ничтожной. Страх сменяется горячей вспышкой ярости.
Он больше не причинит ей боль. Не причинит. Она ему не позволит.
И она не позволит ему даже приблизиться к своему ребенку.
Шаги возобновляются. Судя по звукам, он идет в гостиную. Слабый скрип – это он устраивается на диване. Она рисует в воображении эту картину: он сидит, уставившись в окно, и ждет, когда она вернется домой.
Медленно и осторожно Кейт изменяет положение тела. Она смотрит на экран: одна полоска, и та мерцает. Ей нужно позвать на помощь – надо было набрать 999 сразу, как только она получила сообщения, но в тот момент она плохо соображала из-за паники и необходимости спрятаться. А сейчас слишком поздно звонить. Саймон услышит и поймет, где она прячется.
Вытерев кровь о штаны, Кейт быстро набивает сообщение для Эмили.
Пожалуйста позвони в полицию. Агрессивный бывший парень в коттедже. Прячусь на чердаке.
Кейт затаила дыхание.
Сообщение не доставлено.
Она пытается повторить отправку, но снова и снова высвечивается это холодное безликое предложение.
Придется рассчитывать только на себя.
Должно же быть на чердаке что-то, что можно использовать, чтобы защититься. Что-то, что можно использовать как оружие. Если бы она догадалась захватить из гостиной кочергу.
Она поднимает свечу и оглядывается в поисках какого-нибудь ломика, клюшки… хоть чего-нибудь.
Свет падает на бюро, выхватывая из темноты золотистые ручки.
Кейт замечает кое-что, чего не видела раньше.
Она подползает к бюро, как можно медленнее и осторожнее, стараясь дышать как можно тише.
На ручке запертого ящика выгравирована буква «В».
Она вытаскивает из-под рубашки ожерелье и снимает его. Гравировка та же самая.
Кейт ощупывает кулон. В нижней части есть крошечная, едва заметная выпуклость. Затаив дыхание, она нажимает на нее. Ничего не происходит.
Она нажимает снова.
На этот раз кулон со щелчком открывается. Это вовсе не кулон. Это медальон. Внутри скрученный листок бумаги. Она осторожно достает его, и под ним обнаруживается маленький золотой ключик.
Бумага выглядит белой и свежей, как будто листок поместили в медальон недавно. С колотящимся сердцем Кейт разворачивает его.
Почерк изменился: стал более четким, элегантным, но тонкие плотные завитки из записки, найденной в «Братьях Гримм», легко узнаются.
Тетя Вайолет.
Надеюсь, она сможет помочь тебе, как помогла мне. Все, что написано. Никакого намека на то, кто такая эта загадочная «она». Но осторожно поворачивая ключ в замке, Кейт думает, что уже знает.
Она вытягивает ящик буквально по миллиметру, с ужасом представляя, что будет, если он скрипнет и выдаст Саймону ее убежище. Она почти не дышит, пока вытаскивает ящик настолько, что уже может заглянуть внутрь.
Она вынимает ее из ящика, вдыхая немного затхлый запах старинной вещи. Когда она берет книгу в руки, по крыше стучат первые капли дождя.
Кожаная обложка, мягкая и потертая. И очень старая на вид. Ей не одна сотня лет.
Кейт открывает книгу. Бумага – нет, это не бумага, теперь она понимает, что это пергамент – очень тонкий. Почти прозрачный, как крылья у насекомых.
Буквы корявые, чернила выцвели, так что с ходу не разобрать, что написано. Кейт подносит свечу ближе, и слова складываются. Когда она прочитывает первую строчку, сердце начинает биться быстрее.
«Десять дней они держали меня там…»
45Альта
Вчера я ничего не написала. Я приготовила пергамент и чернила, но слова так и не пришли ко мне.
Ночью мне приснилась мама, то, что она сказала, умирая. Потом мне приснилось, что я снова в темнице Ланкастера и надо мной нависла тень смерти. Когда я мирно проснулась в своей постели под утреннее пение птиц, я была готова расплакаться от облегчения. И вот, закутавшись в шаль, я села писать дальше.
Чтобы рассказать эту историю, как она есть, я должна доверить бумаге некоторые вещи; и мама не одобрила бы, что я это сделала. Вещи, о которых она предупреждала не говорить ни с кем, потому что это может грозить нам разоблачением. Я должна рассказать об обещании, которое дала, и о том, как я его нарушила.
Я решила, что спрячу эти записи под замок и прослежу, чтобы их никто не прочитал, пока я не покину эту землю и не присоединюсь к маме в следующей жизни. Возможно, я оставлю их своей дочери. Мне нравится представлять это: длинную линию женщин Вейворд, тянущуюся после меня. Мама говорила мне, что у всех Вейворд первой всегда рождается девочка. Вот почему у мамы была только я, как и она была одна у своей мамы. В мире уже достаточно мужчин, так она говорила.
Мне было четырнадцать, я недомогала от первой женской крови, когда она рассказала мне, что на самом деле значит быть Вейворд. Была осень, прошел год с тех пор, как к нам в полночь постучалась та семья, с тех пор как мама отпустила свою ворону. И еще больше с того последнего прекрасного лета с Грейс.
Мы с мамой шли по лесу в сумерках, собирая грибы, когда встретили кролика в капкане. Его несчастное тельце было разодрано и окровавлено, глаза подернулись болью, но он был еще жив. Я упала на колени, замарав платье, которое мама выстирала только вчера, и провела своими маленькими пальчиками по его боку. Шерсть была влажной, сердечко билось слабо и медленно. Я чувствовала, что он боится смерти, но и ждет ее. Тогда его страдания закончатся. Таково естественное течение жизни.
Мама оглянулась вокруг, внимательно разглядывая темные силуэты деревьев, как будто хотела увериться, что мы одни. Затем наклонилась и положила свою руку на мою.