и дерева и сделал небольшой крест, вкопав его в землю в том месте, где похоронил спору, внизу у ручья. Вайолет думала попросить его убрать крест, но не стала.
Отец вернулся с доктором Рэдклиффом.
– Кажется, она вполне поправилась, – сказал доктор Рэдклифф Отцу. – Если желаете, можно забирать ее домой.
Доктор Рэдклифф ушел, оставив Отца, Грэма и Вайолет наедине. Они сидели молча, слушая шум двигателя.
– Я уверен, ты понимаешь, – начал Отец, глядя на стену, мимо Вайолет, – что я не могу позволить тебе вернуться в мой дом после того, что ты сделала. Я договорился, что ты отправишься в пансион в Шотландии. Ты пробудешь там два года, а после этого я решу, что с тобой делать.
Вайолет услышала, как Грэм прочистил горло.
– Нет, – сказала она прежде, чем ее брат открыл рот. – Боюсь, это неприемлемо для меня, Отец.
У него едва не отвисла челюсть. Он выглядел, будто она дала ему пощечину.
– Прошу прощения?
– Я не поеду в Шотландию. Более того, я вообще никуда не поеду. Я останусь прямо здесь.
Произнося эти слова, Вайолет почувствовала, как внутри нее что-то закипает, как будто под ее кожей зажужжало электричество. Перед ее мысленным взором вспыхивали образы – ворона, прорезающая воздух, блестящие от снега крылья; спицы вращающегося колеса. На миг она закрыла глаза, сосредоточившись на этом чувстве, пока оно практически не предстало перед ее глазами: мерцающее внутри нее золото.
– Это не тебе решать, – сказал Отец. Окно было открыто, и в комнату влетела пчела; ее крылья отливали серебром. Она подлетела к отцовской щеке, и он отмахнулся от нее.
– Это уже решено.
Вайолет встала, глядя своими черными глазами прямо в водянистые отцовские. Он моргнул. Пчела вилась у его лица, уворачиваясь от его рук, и она увидела, что на носу у него выступил пот. Вскоре к этой пчеле присоединилась другая, и еще одна, и еще, и вот уже кричащего и ругающегося Отца окружило мерцающее рыжевато-коричневое облако.
– По-моему, будет лучше, если ты уйдешь прямо сейчас, Отец, – тихо сказала Вайолет. – В конце концов, ты сам сказал, я дочь своей матери.
– Грэм? – в голосе Отца звучала паника, и Вайолет улыбнулась.
– Я тоже остаюсь, – сказал Грэм, скрестив руки на груди.
Вайолет услышала, как Отец сглотнул, словно задыхаясь. Несколько пчел были уже в опасной близости от его рта.
– Отец, ключ от входной двери, пожалуйста, – сказала Вайолет. Ключ с глухим лязгом упал на деревянный пол.
– Спасибо, – сказала она ему вслед, когда Отец, преследуемый пчелами, захлопнул за собой дверь.
Вайолет протянула руку, и одинокая пчела села на ее ладонь.
– Ты ведь не боишься? – спросила она, обернувшись к Грэму. – Теперь они не укусят тебя.
– Я знаю, – сказал Грэм.
Он обнял ее. Некоторое время они стояли, слушая, как затихает гул автомобиля.
50Кейт
В коридоре до Кейт доносятся звуки из комнаты – будто град бьет в окна. Но сквозь приоткрытую дверь спальни она видит, что это не град; это клювы.
За окном в свете луны летают сотни птиц. Она замечает металлический блеск вороньих крыльев, желтый глаз совы. Красную грудку малиновки. Птицы мечутся и бьются о стекло. А вокруг падает снег, стелется поземкой. Крики птиц отдаются в ушах у Кейт. Она знает, что все они здесь из-за нее.
Дверь в гостиную слегка приоткрыта. Саймон яростно кричит. Ему не слышно шагов Кейт: все перекрывает поднятый птицами шум.
Она толкает дверь. Саймон стоит посередине комнаты лицом к окну. В стиснутой добела руке трясется кочерга. На мгновение она замирает, глядя на напряженную спину под тонким шерстяным свитером. Кожа на его затылке покрыта мурашками от страха.
У окна неистовствуют птицы. По стеклу серебристой паутинкой уже пошли трещины. В дымоходе что-то скребется.
– Саймон, – говорит она. Но он не слышит.
– Саймон, – повторяет она, на сей раз громче; она старается, чтобы в ее голосе не было слышно страха.
Отблеск на светлых волосах – он обернулся.
Сердце Кейт колотится. Красивые черты его лица искажены от злости, губы растянуты в оскале. При виде ее на его лице проступает шок. Она знает, что выглядит совершенно иначе, чем он привык: огромный живот, стриженые волосы, накидка тети Вайолет, вышитая бисером. Затем он щурится, глаза гневно сверкают.
– Ты, – шипит он.
Увидев, что он двинулся к ней, Кейт судорожно вздыхает. Она пытается отступить к двери, но ее тело слишком неповоротливо, а он слишком быстр.
Он впечатывает ее в стену так сильно, что слой пыли кружится в воздухе так же, как снег за окном.
– Ты думала, что можешь уйти? – орет Саймон, на его лицо садятся пылинки. – Ты думала, что можешь уйти с моим ребенком?
Кочерга падает на пол, а затем его рука оказывается на ее шее и давит, сжимает, как тиски.
В ее животе разрастается тяжелый, холодный ужас.
Мысли вспыхивают и тут же гаснут. Цвета внезапно становятся ярче, несмотря на то что зрение затуманивается по краям. Она видит золотые крапинки на его синих радужках. Красную сетку вен на белках его глаз. Она чувствует его горячее влажное дыхание.
Вот и все, думает она, когда легкие начинают гореть от недостатка воздуха. Конец. Даже если он оставит ее в живых – он может, ради ребенка, – это будет не жизнь, а клетка. Неожиданно она думает о деревенской тюрьме: холодные серые камни, смыкающаяся вокруг нее тьма.
Он что-то говорит, но она слышит лишь удары по окну и царапанье по крыше.
Он повторяет свои слова – громче и ближе, усиливая хватку вокруг горла. Ожерелье тети Вайолет впивается в шею.
– Без меня ты – ничтожество, – говорит он, и эти слова звенят в ее черепе.
Паника нарастает. Только это не паника, теперь Кейт знает это. Это ощущение никогда не было паникой. Что-то просится наружу. Злое, горячее и яркое. Не паника. Сила.
Нет. Она не ничтожество.
Она Вейворд. И она носит следующую Вейворд. Кейт берет себя в руки, пылая до последней клеточки, и думает: «Сейчас».
Окно разбивается, на пол сыпется водопад осколков. Комната темнеет: через разбитое окно, через камин в нее врываются пернатые тела.
Клювы, когти, сверкающие глаза. Перья, касающиеся ее кожи. Саймон кричит, рука выпускает ее горло.
Упав на колени, она хватает воздух, одной рукой придерживая живот. Что-то касается ее ног, и она видит, что по всему полу расползается черная волна пауков. В окно продолжает литься поток птиц. И насекомых: вот мелькают голубым красотки, вот мотыльки с оранжевыми глазами на крыльях. Крошечные, почти прозрачные поденки. Яростный золотой рой пчел.
В плечо впивается что-то острое – когти. Она оглядывается на иссиня-черные крылья с белыми отметинами. Ворона. Та самая, которая наблюдала за ней с самого первого дня. Глаза наполняются слезами, и с этого момента она знает наверняка: в этом доме она не одна. Здесь Альта – в танцующих по полу пауках. Здесь Вайолет – в поденках, блестящих и переливающихся, словно какая-то огромная серебряная змея. И все женщины Вейворд, начиная с самой первой прародительницы, – они тоже здесь.
Они всегда были с ней и всегда будут.
Саймон корчится на полу и кричит. Она практически не видит его за хлопающими крыльями птиц, которые царапают и клюют его; насекомые облюбовали открытые участки кожи. Его лицо скрыто за пестрыми крыльями ястреба-перепелятника, стая скворцов уселась на его грудь, их макушки отливают фиолетовым. Коричневый рябинник щиплет его за ухо, паук кружится по горлу.
В воздухе летают перья: маленькие, белые, золотистые и пестрые. Опалово-черные.
Она поднимает руку – луч света попадает на розовый шрам, и все существа отступают. По полу разбрызганы темные капли.
Саймон прижимает испещренные порезами руки к лицу. Когда он неуверенно отводит руки, на месте левого глаза она видит сочащуюся кровью розовую плоть. Он шарахается от Кейт, когда она подходит к нему с вороной на плече.
– Убирайся, – говорит Кейт.
Существа покидают комнату следом за Саймоном.
Волосы Кейт шевелятся от дуновения ветра, поднятого их крыльями. Сначала насекомые. Потом птицы. Будто по договоренности.
Она смотрит на пол. Он усеян сверкающим стеклом, перьями и снегом, будто драгоценными камнями. Это самое прекрасное зрелище, которое она когда-либо видела.
Осталась только ворона. Она примостилась на подоконнике, склонив голову набок. Словно раздумывая, улетать или нет.
Снаружи раздается рев двигателя; хлопают двери машины.
Звонит звонок, сразу раздается яростный стук – дверь трясется.
– Открывайте, это полиция!
– Кейт? Ты там? – в голосе Эмили слышен страх. Эмили. Кейт улыбается. Ее подруга.
– Мы вынуждены выбить дверь, – говорит полицейский. – Все назад.
Ворона в последний раз смотрит на нее. Кейт видит, как она взлетает в лунное ночное небо. Свободная.
51Альта
Проснувшись сегодня утром, я на миг забыла, где нахожусь. Пришлось ущипнуть себя, чтобы увериться, что я в безопасности, что темница и зал суда остались в прошлом вместе с тем морозным зимним утром, когда деревья были покрыты инеем.
Но в окне сияло солнце, яркое, будто золото. Я чувствовала запах весны: в саду уже вовсю цвели нарциссы и колокольчики. И пока я пишу, прямо сейчас рождаются ягнята: мокрые и растерянные, они жмутся к своим матерям, просят вернуть их в то темное, теплое место, где ничто не причинит им боли.
Иногда тот день так ясно встает у меня перед глазами, что кажется, будто все это происходит прямо сейчас, и что вся моя жизнь происходит именно в это мгновение, и все, что я могу сделать, чтобы спрятаться от этого, – залезть под одеяло и рыдать. Мне, как тем ягнятам, так хочется в теплое место, где ничто не причинит мне боли. Хочется к маме.
Мама. Надеюсь, она поняла бы меня. Возможно, было бы лучше, если бы они признали мою вину и даже повесили, лишь бы в ее глазах я была невиновна.