ру его виски и делаю большой глоток.
– Возможно, я могу тебе кое-что предложить, – говорю я.
– Вот как? – оживляется Мейсон.
– Но это не так-то просто. Мне нужен водитель, здоровяк, взломщик и кто-то, кто шарит в сигнализациях. И определенное оборудование.
Мейсон ухмыляется:
– Какое еще оборудование?
– Я пришлю тебе список, – отвечаю я. – Завтра.
Этот парень – мастер на все руки. Если я опишу, что мне нужно, он сможет собрать это в два счета.
– Данте – твой здоровяк? – спрашивает он.
– Возможно.
Не уверен, что смогу втянуть в это брата. Он стал слишком консервативным. Пожалуй, лучше обрадовать его в последний момент, когда все уже завертится.
– Я так понимаю, взломщик – это ты, – говорит Мейсон.
– Разумеется.
– Джонси может справиться с сигнализацией.
– Ага, если снова принимает свои лекарства.
– А что с водителем?
В этот момент в гостиную заходит Камилла Ривера. Выглядит она паршиво – кудрявые волосы спутались, под глазами темные круги, а на лице застыло такое выражение, словно девушка стала свидетельницей автомобильного взрыва.
– Скоро узнаем.
Я перехватываю Камиллу у пивной бочки. Она налила себе бокал дерьмового пива и теперь пьет его залпом.
– Ты откуда? – спрашиваю я.
– Не твое дело, – резко отвечает девушка.
Она допивает пиво и наливает еще один бокал, наполовину заполненный пеной.
– А ты спешишь, – отмечаю я, глядя на то, как второй бокал исчезает в ней так же быстро, как первый.
– Я не нуждаюсь в твоих комментариях, Неро, – говорит она, осушая бокал. – Ты последний человек в мире, кто может читать мне лекции о вреде алкоголя.
Обычно в этот момент я велю собеседнику заткнуться. Но не сегодня. Я вижу, как сверкают яркие слезы в уголках глаз Камиллы. За все годы, что мы знакомы, я видел ее в гневе, волнении или стрессе. Но никогда не видел ее в слезах. Ни разу.
И с этой картинкой явно что-то не так. Словно льву состригли его гриву. Я испытываю чувство, которого всегда избегаю, – жалость.
– Что происходит? – спрашиваю я. – Что случилось?
– Тебе-то что? – кричит Камилла. – Хватит изображать участие! От этого только хуже.
Ее крик привлекает внимание окружающих, но мне все равно.
Девушка пытается уйти, но я хватаю ее за руку и тяну обратно. Я разворачиваю Камиллу к себе, и ее тело прижимается к моему. В доме жарко, как в аду, но кожа Риверы еще жарче. Кровь бурлит в моих венах, когда я, ощерившись, требую ответа: «Объясни мне, что происходит!»
Она гневно смотрит на меня своими большими темными глазами.
– Отпусти меня, Неро!
– Не отпущу, пока не объяснишь!
– Она сказала: «Отпусти», – прерывает нас мужской голос.
Сраный Джонни Верджер. Он проталкивается к нам, изображая из себя рыцаря на белом коне. На угрюмом лице парня читается решимость снова вступить в драку. Мне приятно видеть, что его нос все еще размером с грушу, а под глазами переливаются фингалы.
– Как лицо, Джонни? – спрашиваю я, не отпуская Камиллу.
– Лучше, чем станет твое, – рычит он.
Нас обступает толпа. Я вижу Беллу и Беатрикс в одних купальниках. Лицо Беллы светится предвкушением грядущей драки.
Камилла переводит взгляд с меня на Верджера.
– Мне не нужна твоя помощь, – говорит она Джонни.
– Этому говнюку давно пора преподать урок, – говорит тот. – Пусть держит свои руки при себе.
– Может, научишь этому свою девушку, – презрительно усмехаюсь я. – Она трогает руками… и ртом… все что захочет…
Джонни с ревом бросается на меня.
Я отпускаю Камиллу и убираю ее с дороги, чтобы ей случайно не перепало. Пока я швыряю девушку на ближайший диван, мясистый кулак прилетает мне в левое ухо. Я слышу хлопок, и перед глазами вспыхивают огни.
Я падаю на спину, и Джонни пытается наброситься на меня сверху, но я со всей силы бью его пятками в живот, отталкивая. Затем я мгновенно вскакиваю, даже не касаясь руками пола. Я бегу на Верджера, пока он продолжает барахтаться на спине, дважды бью ему по лицу и разок в живот.
Во мне просыпается жажда крови. Я почти не чувствую, как кулаки касаются его плоти, хотя вижу каждый удар. Я хочу бить сильнее и сильнее. Я хочу превратить его в кашу.
Джонни замахивается в ответ. Я уклоняюсь от первого удара. Второй прилетает мне в челюсть. Боль поражает и ослепляет.
Твою мать, как же я люблю это. Только в такие моменты я чувствую себя по-настоящему живым. Искренним. Я ненавижу этого ублюдка, а он ненавидит меня. Мы хотим разорвать друг друга на части.
Победить его – значит доказать, что я лучше. Умнее, быстрее, сильнее.
Я не раз убивал, когда не было выбора. Но это моя работа, и она не приносит удовольствия.
Драка – это совсем другое. Настоящее веселье. И я чертовски хорош в этом. В схватке один на один я практически непобедим.
Джонни крепкий парень. Достойный противник. Когда он ударяет снова, прямиком в грудь, я почти чувствую к нему уважение.
Но я все равно разделаюсь с Верджером.
Я уклоняюсь от его следующей атаки, а затем опять толкаю парня в грудь ногой, отчего тот влетает спиной в бабушкин сервант. Стеклянные двери разлетаются вдребезги, осыпая Джонни дождем из осколков.
В этот момент меня, словно поленом по голове, бьет полинезиец. Я не ожидал этой атаки и никак не мог к ней подготовиться. Мой мозг почти вылетает из башки, и я даже не чувствую, как падаю на пол. Только я стою на ногах – как уже лежу лицом в грязный ковер.
Я слышу крик – возможно, это Камилла. Полинезиец несколько раз пинает меня, смещая пару органов. Будь я в сознании, ощущал бы дичайшую боль.
Но я слышу только крик Ливая: «Я говорил не драться в доме!»
Затем я проваливаюсь в темноту.
Я прихожу в себя на какой-то застекленной веранде. Над моей головой кусок неоновой вывески и край какой-то высотки. Остальное – лишь темное летнее небо, затянутое облаками. Плотный от влажности воздух похож на дымку.
Я почти отключаюсь снова, но тут слышу раскат грома. Этот звук приводит меня в чувство.
Кто-то губкой умывает мое лицо. Прикосновения не грубые – они нежно и осторожно смывают кровь с моих ран.
Так умывала меня мама, когда я болел.
Лишь она видела меня таким. Беспомощным. Уязвимым.
Я пытаюсь сесть. Камилла опускает меня назад со словами: «Расслабься».
Я лежу на каком-то дерьмовом матрасе прямо на полу, без намека на кровать. В крохотной комнате пахнет сыростью. А еще – мылом и бензином, прямо как сама Камилла. Я вижу в углу стопку книг в мягких обложках и пару растений в горшках. Вот уж кому тут раздолье.
Это ее комната. Самая жалкая комнатушка, что мне доводилось видеть.
Камилла стоит на коленях у постели. Перед ней миска с водой, красной от моей крови. Девушка выжимает губку, окрашивая воду еще сильнее.
– Меня ударил тот полинезиец? – спрашиваю я.
– Его зовут Сионе, – сообщает мне Камилла.
– Черт возьми, таких ударов я еще не получал.
– Я удивлена, что у тебя во рту остались зубы, – говорит она.
– Хотя забудь. Думаю, Данте бьет не хуже. Если разозлится.
– Похоже, ты часто вызываешь у людей такие эмоции, – отмечает Камилла.
Мне кажется, я вижу тень улыбки на ее губах. Должно быть, девушку забавляет, что я в кои-то веки получил по заслугам.
– Как я здесь оказался? – любопытствую я.
– Я притащила, – хмурится Камилла. – А ты не самый легкий парень, кстати.
– Полегче, чем трансмиссия, – ухмыляюсь я.
– Ненамного, – отвечает она.
С минуту мы молчим. Тишину нарушает стук дождя о стеклянную крышу. Я смотрю наверх, наблюдая, как разбиваются капли о стекло. Вскоре их становится слишком много. Стук превращается в дробь, которая звучит то сильнее, то тише. Этот звук успокаивает.
– Я люблю летний дождь, – говорит Камилла.
– Должно быть, тебе нравится эта комната.
– Да, – с вызовом отвечает она.
Я снова оглядываюсь. Маленькая комнатушка, видавшая виды. Но я могу понять, как ее можно любить. Это крохотный островок личного пространства. Место, которое принадлежит только Камилле. Одновременно внутри и снаружи. Под дождем, но под защитой.
– Почему ты всегда такой? – спрашивает девушка.
– Какой?
– Жестокий.
Я вспыхиваю. Мое лицо пульсирует, особенно в тех местах, куда меня били. Ребра ломит. Должно быть, Сионе сломал парочку.
Я хочу ответить что-то хлесткое, чтобы наказать Камиллу. Она не имеет права меня судить. Задавать вопросы.
Но в кои-то веки я усмиряю себя. Девушка увезла меня с вечеринки. Притащила сюда и попыталась умыть. Не Мейсон и не Белла, а именно она. Я не ждал помощи от Камиллы. Но она все равно сделала это.
Я смотрю на девушку. Смотрю по-настоящему в этом сумрачном, искаженном потоками дождя свете. Ее кожа будто сияет изнутри. Спутанные от влажности кудряшки обрамляют голову, словно безумный нимб. Огромные темные глаза полны грусти. Я вижу в них настоящую боль.
У нее есть все причины быть несчастной – Камилла бедна, ее мать ушла из семьи, отец едва содержит автомастерскую, а она сама вынуждена в одиночку воспитывать малолетнего преступника.
Но, кажется, ничего из этого не беспокоило девушку раньше. Что же стало последней каплей?
– Что сегодня случилось? – спрашиваю я. – Почему ты такая грустная?
Камилла сердито выжимает губку, избегая моего взгляда.
– Я не грустная, – отвечает она.
Даже когда она говорит это, по ее лицу идеально ровными дорожками катятся две слезы.
– Расскажи мне, что случилось.
Это не приказ. Это просьба. Однако Камилла качает головой, и слезы капают ей на колени.
– Нет, – отвечает она. – Это не твое дело. И я не доверяю тебе.
– Что ж, – говорю я. – Должно быть, это разумно. Мне не стоит доверять.
Камилла смотрит на меня с подозрением, будто думает, что я дразню ее.
– Я не какой-то там хрупкий цветочек, – говорит она. – Я выросла в том же Олд-Тауне, что и ты.