– Около года.
– Боже. Я живу в своей квартире почти всю мою жизнь, и мне кажется, у нас висит одна-единственная картина.
Патриша смеется.
– Я всегда говорила себе, что хочу собственную квартиру, никаких соседей. С камином, славной коллекцией обуви и потрясающим видом.
Она отодвигает прозрачные занавески, чтобы показать мне окно.
– Зацени, – с гордостью говорит она.
И действительно, ее окно выходит на просвет среди многоэтажек, в котором открывается вид на Линкольн-парк.
– Идеально, – отвечаю я.
Патриша отпивает вино, довольно глядя на зеленые вершины деревьев.
– Вот почему ты всегда мне нравилась, – говорит она. – Ты настоящая трудяга. Как и я. Мы знаем, что должны делать. Сомневаюсь, что Мейсон когда-нибудь дорастет, чтобы быть человеком, на которого я смогу рассчитывать.
– Но он заботится о тебе, – говорю я.
– Я знаю, – отвечает Патриша. – Но я все пытаюсь его изменить. Ты же знаешь, что из этого никогда ничего не выходит.
– Тебе виднее, – отмечаю я, делая глоток. – Кажется, самые продолжительные мои отношения длились месяц.
– Почему? – спрашивает Патриша, ставя свой бокал на кофейный столик. – Ты же очень красивая, Камилла. Как бы ты ни пыталась это скрыть.
– Не знаю, – качаю я головой, стесняясь посмотреть ей в глаза. – Просто всегда по уши в работе и семье.
– Это нормально жить иногда для себя, – замечает Патриша. – Вся моя семья – полные неудачники. Но это не мешает мне следовать своей цели. Я продолжаю трудиться. Откладывать деньги. Работать над собой. Если они хотят оставаться в своем болоте, это их проблемы.
– Ты права… – говорю я, крутя тонкую ножку своего бокала между пальцами. – Но у меня все сложнее… Вику и папе нужна моя помощь. И они заслужили ее. Отец всегда работал на износ. Ему просто не везло.
Патриша сочувственно кивает.
– Так! – объявляет она. – Сегодня мы в любом случае повеселимся. Ты не захватила, во что переоденешься?
– Нет… – отвечаю я, оглядывая свои джинсы и футболку. – Я собиралась быть в этом.
– На пляже? – Девушка качает головой, затем хватает меня за руку и тащит в свою спальню. – Пойдем, глупышка. Наденешь что-то из моего.
Шкаф Патриши организован так же аккуратно, как и ее квартира. Она перебирает вешалки, вытаскивает несколько вещей, подносит их ко мне и вешает обратно. В конце концов девушка достает короткий комбинезон с принтом, напоминающим мне подушки на ее диване.
– Надень это, – командует она.
– Не-а, – качаю я головой. – Без обид, но этот комбез напоминает мне одежду для малышей. Кстати, как в нем ходить в туалет?
– Просто спускаешь вниз, – смеется Патриша.
– Типа, целиком?
– Ага.
– И остаешься голышом?
– В общем, да.
– И как мне провернуть это на пляже?
– Просто… красота требует жертв, – сообщает мне Патриша.
– Кажется, оно того не стоит.
– Даже ради Неро? – спрашивает девушка, бросая на меня коварный взгляд.
Боже, похоже, она не собирается сдаваться.
– Особенно ради него, – отвечаю я.
– Брехня! – говорит Патриша. – Я знаю, что между вами двумя что-то происходит. Вдруг ни с того ни с сего ты ходишь по вечеринкам. Он спасает тебя от копов…
Я сжимаю губу, словно это поможет мне лучше врать.
– Выкладывай! – требует она.
Бокал вина был вовсе не дружеским жестом. Этой девушке впору вести допросы для ЦРУ.
– Ладно! – выпаливаю я, как под пытками. – Мы целовались.
– Я так и знала! – ликующе шепчет она.
– Но не более того, – поспешно добавляю я. – И вряд ли это когда-нибудь повторится.
– Вряд ли… – повторяет Патриша.
– Скорее всего, нет. Определенно не повторится.
– Точно, – ухмыляется она. – И?
– И что?
– Он правда на вкус как вишневый пирог?
– Нет, – смеюсь я. – Но пахнет он потрясающе…
– Боже, я согласна… – стонет Патриша. – Я как-то примерила в школе его куртку. Мне хотелось остаться в ней жить.
– Запах его пота просто сводит с ума. У меня всякий раз кружится голова.
Приятно кому-то в этом признаться.
Патриша в восторге от того, что ничто человеческое мне не чуждо. Хоть иногда.
– Решено, – говорит девушка. – Сегодня ты будешь при полном параде. Сделаем из тебя настоящую красотку.
Я даю увести себя в ванную, где Патриша час возится с моим лицом и прической.
Волосы – это самое сложное.
– Ты как-то ухаживаешь за ними? – спрашивает Патриша.
– В смысле… расчесываю?
– Боже, крошка, не говори мне, что ты их расчесываешь.
– Ну… мне вроде как это необходимо.
– О боги. Никаких расчесок. Максимум гребень с широкими зубьями. А что насчет кондиционера? Шелковое полотенце для волос?
– Я использую шампунь-кондиционер…
Патриша вскрикивает, словно я в нее выстрелила.
– Ты просто убиваешь меня, – шипит она.
С тонной несмываемого кондиционера и бесконечным запасом терпения Патрише удается справиться с моей шевелюрой и превратить ее в нечто, действительно похожее на прическу, – во всяком случае, она уже меньше торчит во все стороны.
На мое лицо тоже уходит немало времени – макияжу предшествует увлажнение кожи и коррекция бровей.
Пока девушка наносит мне на нижние веки и щеки увлажняющий крем, я изо всех сил пытаюсь не заплакать. Еще никто и никогда так не ухаживал за мной. С такой любовью и нежностью.
– В чем дело? – спрашивает Патриша.
– Прости, – хлюпаю я. – Просто… э-э… моя мать никогда не учила меня заботиться о волосах и все такое.
Патриша ставит баночку с кремом и обнимает меня.
– Прости, – продолжаю я. – Я знаю, что это глупо. Я взрослая и могла бы сама все разузнать…
– Вообще без проблем, – говорит Патриша. – Только покажи мне, как поменять масло в машине, потому что я ни разу не делала этого с тех пор, как купила ее.
– Договорились, – соглашаюсь я и крепко обнимаю девушку.
– Отлично, – наконец говорит Патриша, закончив колдовать над моим лицом. – Смотри.
Она поворачивает меня лицом к зеркалу.
Странно, но я не вижу никакой разницы – это все та же я. Только другая версия меня, сияющая, как гребаный ангел. Легкий блеск на губах и щеках, немного подводки для глаз и грива мягких, вьющихся локонов, темных у корней и карамельных на концах, там, где их ласкало солнце.
И даже комбез выглядит чертовски привлекательно. Узорчатые полосы зеленого, голубого и кремового цветов смотрятся красиво и по-летнему, но не аляповато. Рукава спадают с плеч, оголяя их.
Еще Патриша дает мне сандалии и серьги-кольца с бисером, и внезапно у меня получается стильный наряд.
Затем девушка собирается сама, и это занимает в четыре раза меньше времени, хотя результат столь же сногсшибательный. Она надевает широкий белый топ и шорты, в которых ее ноги кажутся длиной в милю, и собирает волосы в свой фирменный конский хвост.
– Черт возьми, – говорю я. – Как тебе удается делать людей такими сексуальными?
– Да вообще! – широко улыбается подруга. – Во мне умер звездный стилист.
К пляжу Кэти Остерман мы подъезжаем на машине Патриши. Дорога занимает всего пару минут, потому что пляж находится на другой стороне Линкольн-парка. Уже почти полночь, и я немного озадачена, потому что городские пляжи к этому времени обычно закрыты. Не говоря уже о том, что костры и алкоголь там запрещены вовсе.
– Нас не выгонят? – спрашиваю я Патришу.
– Не-а, – мотает она головой. – Вечеринку устраивает Майли Келли. Ее отец – глава департамента парков. Так что, если никого не убьют, проблем не будет. И даже тогда… зависит от того, кто убийца.
На пляже действительно никого, но мы беспрепятственно спускаемся к воде. Я вижу вдалеке костер, уже полыхающий на песке, – сначала он напоминает факел, а затем, когда мы подходим ближе, маяк, который выхватывает силуэты сгрудившихся вокруг.
Я оглядываюсь на Линкольн-парк. С воды открывается удивительный вид, и город предстает как слоеный пирог – сначала полоска пляжа, затем густой зеленый парк, а над ним возвышаются колья центральных небоскребов. Странное зрелище из трех несочетаемых видов.
Не менее странно видеть пляж таким пустынным. Я слышу, как волны мягко бьются о берег. Я вижу, как светят звезды на темном небосводе.
Сложно узнать кого-то у костра. Все сияют оранжевым светом, освещающим лишь часть лица. Выделяются только Ливай и Сионе, потому что белые волосы Каргилла не спутаешь ни с чем, как и комплекцию полинезийца. Силуэт рядом с ними, наверное, тот придурок Пол. Заметив Эли Браун, я машу девушке.
Она неторопливо подходит к нам.
– Пива? – предлагает Эли, протягивая каждой по бутылке.
– Спасибо, – говорит Патриша и открывает пробку ключами.
– А ты выглядишь иначе, – говорит Эли, не сводя с меня свой мечтательный взгляд.
– Спасибо, – говорю я. – Патриша меня принарядила.
– Нет, дело не в одежде, а в твоем лице. Ты кажешься взволнованной.
Я только что внимательно осматривала других гостей в поисках Неро. Теперь я заливаюсь краской от своей предсказуемости.
Я не вижу его нигде. Зато вижу того русского, с которым встречалась Белла, – Гришу Лукина. Он присел на корточки на песке и играет в кости с парой других парней. Либо это алкоигра, либо он пьет всякий раз, как проигрывает, чтобы подбодрить себя.
Из портативной колонки играет Nobody’s Love. Кто-то сидит на пыльных от песка лежаках, другие – на расстеленных полотенцах в мексиканском стиле. Пара девушек танцует, покачиваясь под музыку.
В воздухе витает умиротворение. Может, потому что нет ни Неро, ни Беллы. Только Беатрикс, которая кажется куда менее агрессивной без своей шайки. Она даже легонько машет нам с Патришей рукой.
Одна из девушек принесла пачку маршмеллоу. Беатрикс пытается поджарить зефирку на костре, но пламя слишком высокое, и та немедленно обугливается. Девушка вскрикивает и отдергивает ветку от костра, швыряя почерневшую липкую массу в сторону Ливая и Сионе. Зефирка чуть не задевает ботинок Каргилла, падая на песок у его ног.