И все же я замечаю, что он дышит чуть тяжелее, чем обычно, и потеет от жары в мастерской.
– Включить вентилятор? – спрашиваю я.
– Не, – отвечает он. – Здесь же прям бесплатная сауна. Что хорошо скандинавам, хорошо и нам.
И все же я приношу газировку из холодильника.
Пока мы пьем, я слышу, как звякает колокольчик на двери в мастерскую. Новый клиент.
– Я посмотрю, – говорю я отцу.
Я спешу ко входу, оставляя газировку на приемной стойке. У нас нет администратора – стойка лишь создает видимость. А еще порой отец использует ее, чтобы разобрать все накопившиеся счета и квитанции, которые мы все время оставляем на потом.
Я вижу мужчину в обтягивающей белой футболке и кепке с эмблемой «Чикаго Кабс»[13], просматривающего нашу стопку журналов о классических автомобилях.
Услышав меня, он поднимает голову. Я вижу квадратную челюсть, загорелое лицо и дружелюбную улыбку.
Черт.
Это офицер Шульц. Я отвлеклась на коробку передач со своим отцом и совершенно про него забыла.
– Камилла, – говорит он, – рад видеть тебя снова.
Жаль, не могу ответить тем же.
– Офицер Шульц.
– Зови меня Логан.
У меня нет особого желания так его звать, поэтому я просто киваю.
– Значит, вы с отцом владеете этой мастерской? – говорит он, оглядываясь.
– Ага.
Нашу приемную нельзя назвать симпатичной. Она крохотная, грязная и на редкость уныло украшенная – пара выцветших постеров и одинокий фикус, который мы вечно забываем поливать. И все же мне не нравится его снисходительный тон и вид, с которым Шульц явился сюда, словно желая пометить территорию в том единственном месте, которое принадлежит мне.
– Ты живешь в квартире на втором этаже?
– Да.
– И твой брат Вик тоже?
– Ага.
– Он ходит в школу в Окмонте?
– Да. Это его последний год.
– Я тоже там учился, – говорит Шульц и засовывает руки в карманы джинсов, отчего его грудные мышцы напрягаются под белой обтягивающей футболкой. Сегодня он не стал надевать свою форму. Возможно, чтобы притупить мой страх. Но это не поможет, как и светская беседа.
– И я, – отвечаю я.
– В каком году ты закончила?
– В 2013-м.
– Вот как. А я в 2008-м. Похоже, мы разминулись.
– Да, похоже на то.
Мой отец выглядывает из мастерской.
– Помощь нужна? – спрашивает он.
– Нет! – быстро отвечаю я. – У меня все под контролем.
– Хорошо. Зови, если что-то понадобится. – Папа дружелюбно кивает Шульцу, не догадываясь, что этот чувак здесь для того, чтобы хорошенько испоганить жизнь его детям. Полицейский салютует в ответ.
Я жду, пока папа уйдет, а затем без особой радости снова обращаю свое внимание на Шульца.
– Давайте ближе к делу, – говорю я.
– Разумеется, – непринужденно улыбаясь, соглашается он. – Давай. У тебя было обнаружено сто четырнадцать таблеток дури.
Черт.
– Я отметил в отчете, что остановил автомобиль для проверки и обнаружил рюкзак. Но полиция Чикаго может по-разному подходить к процессу задержания преступника.
– Что это значит?
Он пристально смотрит на меня своими ярко-голубыми глазами, продолжая приветливо улыбаться.
– Что ж, представь, что хранение наркотиков – это твоя задолженность. Ты должна штату Иллинойс четыре года. Но ты не принесешь никакой пользы обществу, если будешь сидеть в тюрьме. Наоборот, обойдешься налогоплательщикам в кругленькую сумму. Так что по отношению к добропорядочным гражданам этого штата будет справедливо, если ты отработаешь свой долг как-то иначе.
Мне не нравится, что он стоит так близко, глядя на меня сверху вниз.
– И как же мне это сделать? – спрашиваю я.
– Ну… ты слышала когда-нибудь о тайных осведомителях?
Да. Как я уже сказала, я посмотрела немало серий «Закона и порядка». Я знаю, кто такие тайные осведомители.
– Вы хотите, чтобы я доносила, – сухо констатирую я.
– Я предпочитаю называть это «оказание помощи полиции в задержании опасных преступников».
Опасных преступников, которые перережут мне горло, если узнают, что я общаюсь с копом.
– А вы слышали когда-нибудь выражение «доносчику – первый кнут»? – спрашиваю я.
Он наклоняет голову набок, оценивающе оглядывая меня с ног до головы, хотя видит перед собой лишь спецовку.
– Как насчет выражения «не роняй мыло»? – тихо и насмешливо спрашивает Шульц. – Вряд ли ты оценишь федеральную тюрьму, Камилла. Женщины там ничуть не лучше мужчин, а порой и хуже. Они любят, когда к ним попадают юные симпатичные девушки. Стекаются к ним, как рыба к наживке, даже не утруждают себя соблюдать очередность.
У меня по коже бегут мурашки. Ненавижу, когда мне угрожают. И особенно меня бесит, что это все из-за какого-то сраного пакетика клубных наркотиков. В этом городе люди пачками убивают друг друга на улицах. А он привязался ко мне, потому что кучке богатых детишек нравится ловить кайф и танцевать под дерьмовую музыку.
– И что я должна делать? – цежу я сквозь зубы. – Носить жучок и все такое? Я незнакома с настоящими преступниками. Только с кучкой идиотов, которые любят ловить кайф. И мы даже не друзья.
– Откуда взялась эта наркота?
– От Ливая Каргилла, – без колебания отвечаю я. Я не испытываю ни малейших угрызений совести, выдавая этого парня после того, как он завербовал моего брата толкать для него наркоту. – Он живет…
– Я знаю, где он живет, – прерывает меня Шульц.
– Если вы и так про него знаете, то для чего вам я?
– Чтобы подобраться к нему ближе, – отвечает полицейский. – Выяснить, где он достает товар. Разузнать имена всех продавцов и поставщиков. Доложить мне.
– Я, блин, не Пуаро! – кричу я. – Откуда мне все это знать?!
– Разберешься, – говорит Шульц без тени участия и вручает мне визитку. На обратной стороне написан его личный номер. – Запомни этот номер. Привыкай на него звонить. Теперь мы будем часто видеться.
Я подавляю стон. Я бы предпочла видеть его в последний раз. Да и Ливая тоже, раз уж на то пошло.
– А что, если я не смогу предоставить информацию? – спрашиваю я.
– Тогда ты попадешь в тюрьму, – холодно отвечает Шульц. – Как и твой брат. Не забывай, что у него в кармане тоже были таблетки. Он достаточно взрослый, чтобы его судили как совершеннолетнего.
Я сжимаю губы, чтобы не ляпнуть ничего лишнего. Я слишком зла – разумеется, мы с Виком всего лишь инструменты для офицера Шульца. Ему плевать, как это отразится на нас, главное, добавить еще одну строчку в свой отчет.
– Запомни этот номер, – повторяет Шульц.
– Я занесу его в телефонную книжку, – отвечаю я. Чтобы никогда не снимать трубку, увидев на экране твое имя.
– Отлично. У тебя найдется еще газировка? – спрашивает он, кивая головой в сторону полупустой бутылки на приемной стойке.
– Нет, – лгу я. – Закончилась.
Шульц усмехается. Он знает, что это неправда.
– Приятно было повидаться, Камилла, – говорит он. – Надо встречаться почаще.
Я стою, скрестив руки на груди, пока он не уходит.
Когда я возвращаюсь в мастерскую, папа спрашивает:
– Чего он хотел?
– Ничего, – отвечаю я. – Уточнял направление.
Папа качает головой:
– Туристы.
– Ага.
– Что ж, он хотя бы фанат «Чикаго Кабс».
– Это единственная причина, по которой я ему ответила.
Папа смеется, смех переходит в кашель, который никак не прекращается. Когда он наконец стихает, отец выглядит иссиня-бледным.
– Ты в порядке, пап? – спрашиваю я.
– Конечно, – отвечает он. – Правда, мне, пожалуй, надо немного прилечь. Если ты справишься сама с этими тормозами.
– Без проблем, – говорю я. – Я со всем разберусь.
– Спасибо, солнышко.
Он медленно поднимается по лестнице в квартиру.
Я провожаю его с тяжелым сердцем.
Неро
Когда я спускаюсь к завтраку, Грета уже напекла к кофе свежих бискотти и приготовила фритату с красным перцем, воспользовавшись железной сковородой, которая, пожалуй, даже старше ее самой.
Грета предлагает мне еду, но я хочу только кофе.
– Тогда мне больше достанется, – говорит Данте и накладывает себе вторую порцию фритаты.
Отец сидит на другом конце стола и читает газету. Должно быть, мы единственная семья, которая все еще выписывает прессу и единолично держит на плаву «Чикаго Трибюн» и «Дэйли Геральд».
– Я могу открыть их у тебя на планшете, – говорю я papa.
– Я не люблю планшеты, – упрямо отвечает он.
– Нет, любишь. Помнишь, как ты бесконечно играл в ту игру, где нужно расстреливать зомби горошком?
– Это другое, – бурчит papa. – Если ты не испачкал руки типографской краской, считай, газету ты не читал.
– Как хочешь, – отвечаю я.
Я отхлебываю кофе. Это настоящий кофе – темной обжарки, горьковато-сладкий, приготовленный в трехкамерной алюминиевой гейзерной кофеварке. Грета может сварить и капучино, и маккиато – стоит только попросить, – потому что она гребаный ангел.
На самом деле наша экономка не итальянка, но этого никогда не скажешь по тому, как она готовит отцовские любимые традиционные блюда. Грета появилась в этом доме даже раньше, чем papa женился на нашей матери. Она помогала нас всех растить. Особенно после того, как mama умерла.
Грета полновата, а в ее волосах еще остались рыжеватые пряди, напоминающие о ее безумной юности, про которую наша экономка может рассказывать бесконечно, стоит ей выпить немного лишнего. С тех пор как Аида съехала, Грета – единственная, кто вдыхает жизнь в этот дом.
Данте просто сидит за своим концом стола и поглощает завтрак, словно оголодавшая бессловесная скала. Papa не издает ни звука, если только не увидит в газете что-то шокирующее. Себастиан живет на территории университета и заглядывает домой только в выходные.
Никогда бы не подумал, что буду скучать по Аиде. Она всегда была как раздражающий мелкий щенок, тявкающий под ногами. Куда бы мы ни направлялись и что бы ни делали, она следовала за нами и влипала в неприятности.