– …С самим собой, да. Я, к сожалению, уже могу догадаться, что ты скажешь, и это меня пугает.
– Ты сейчас говоришь буквально как Соня.
– …Так что давай поговорим серьезно, без этой твоей необязательной лирической болтовни.
– Ты как журналист хочешь меня прижать и раскрыть.
– Я как журналист хочу, чтобы ты объяснил, что Ерофеев должен был делать. Пересесть на то, что эвфемистически?..
– Да нет, конечно. Даже Довлатов, переехав в Америку, не пересел на то, что эвфемистически… И умер от очередного запоя.
– Но ты же сам говоришь, что от зависимости нельзя избавиться, ее можно только изменить, уменьшив вред.
– Я так не говорю. Так говорю не я, а нормальные наркологи.
– Ты общался с такими?
– Нет конечно.
– Почему «конечно»?
– Ну мне, слава богу, ни разу не понадобился нарколог.
– А тот психиатр, который вылечил тебя от депрессии?
– Ну он был и нарколог тоже, но мы про это не говорили.
– Откуда тогда ты знаешь, что они так говорят?
– Ну потому что есть два подхода. Первый – это если мы думаем, что нужно напечатать на бумажке слова, что наркотики вредны, и их никому нельзя, и от этого все перестанут их употреблять. Второй – если мы все-таки догадываемся, что наркотики не побеждаются печатанием на бумажке слов об их вреде, и начинаем думать, как в борьбе с наркотиками уменьшать вред от них. Ну или, для начала, хотя бы не увеличивать.
– В смысле не увеличивать?
– Разве сидеть в тюрьме не вреднее для здоровья, чем употреблять то, что эвфемистически?..
– …Опять твой излишний оптимизм! Бесконечный, необоснованный, в чем-то даже наглый оптимизм…
– Ну а куда нам дальше двигаться с сегодняшней логикой? Запретить бухло и сажать людей за стакан вина?
– Этого не будет никогда, ты знаешь.
– Даже не знаю, как и благодарить.
– Так что должен был делать Ерофеев?
– Не знаю. Наверное, ничего нельзя было сделать, и это и страшно.
– А Довлатов?
– Довлатов мог бы попробовать пересесть. Ну и разговор у нас – советы мертвым писателям.
– То есть, нравится Довлатов?
– Конечно, а кому он не нравится.
– И ты хотел бы так же?
– Умереть от запоя в расцвете таланта?
– Прости, я, конечно, имел в виду, хотел бы ты такой же славы и народной любви, как у Довлатова?
– Конечно, хотел бы, а кто бы не хотел. Только, конечно, при жизни. И еще, если можно, без хлеба.
– При жизни без хлеба это как?
– Без наркомании и запоев.
– А так разве бывает?
– Не бывает, но мы должны к этому стремиться.
– Как бы ты хотел умереть?
– Глубоким, всем надоевшим стариком, чтобы обступившие меня взрослые дети и молодые внуки вздохнули с положенной грустью, но главным образом с облегчением. Мол, пожил дедушка – всем бы так, но уже достаточно. Такая эмоция чтобы у них была.
– То есть ролевая модель – все-таки Толстой?
– Да как ты надоел со своим Толстым.
– Он твой вообще-то.
– Толстой вообще-то не очень хорошо умер.
– Но ты хочешь быть стариком?
– Конечно. Мне стало интересно представлять, как это – быть стариком. Мне даже само слово «старик» кажется не грубоватым, а наоборот, таким ласково-уважительным. «Холстомера» он написал именно стариком. И у меня мурашки, даже когда я просто ставлю рядом два этих слова: «холстомер» и «старик». Он ведь про себя это написал.
– Смотри. Толстой написал «Холстомера» в пятьдесят восемь лет, и ты говоришь «старик».
– Ну по тем временам конечно.
– А Довлатов умер в сорок восемь, и ты говоришь «в расцвете сил».
– «В расцвете таланта» я говорю.
– Неважно. Всего десять лет разницы.
– И?
– Как бы ты хотел – как Довлатов или как Толстой?
– Можно я немного сокращу? Я просто могу сразу вам дать красивый закругляющий конец для этого эпизода.
– Давай! А потом выпьем.
– То есть, понравился коньяк?
– Пацаны сбегали за новым, нормальным. Но я тебя, конечно, угощу.
– Конечно, мой-то, который не очень, уже выпили…
– Давай свой красивый закругляющий конец. Раз, два…
– Я бы хотел состариться с Соней и жить с ней у моря. Необязательно за границей, если к тому времени не запретят жить у моря у нас, я бы, конечно, хотел жить у моря у нас. Краснодарский край отлично подойдет, главное, чтобы не в самом Краснодаре…
– Так, ты сейчас что-то обижаешь краснодарцев, не подходит для красивого закругляющего конца.
– Да не обижаю я! Я просто ферму хочу, поэтому говорю, что не в Краснодаре, не в городе…
– И без этого вот «запретят жить»! А то вдруг слово «запретят» тоже запретят.
– Я просто говорю, что при прочих равных я хотел бы жить у нас.
– Давай уже красивый закругляющий конец.
– Я бы хотел состариться и жить с Соней у моря. Чтобы у нас была ферма, и она выращивала бы там свой виноград, а я бы выращивал свое, то, что…
– Эвфемистически…
– …Да. И мы бы так презрительно посматривали на огороды друг друга. Но я бы у нее, конечно, воровал виноград по ночам, а она бы на меня ругалась, что его нельзя есть, потому что он для вина.
– «Это на Новый год».
– Да-да. Однажды, в самом начале, мы накупили на Москворецком рынке винограда, объелись, и Соня сказала, что все равно будет ночью вставать и «воровать» его из моего холодильника. У меня до сих пор мурашки от этого «воровать». Как у Чехова в «Мужиках», кажется: «…ели утром, в обед и вечером, ели помногу, и потом еще ночью вставали, чтобы поесть». Такая вот непонятная мечта, прикинь.
– Всё! Пацаны? Нормально? Давайте коньяк. Вот это я понимаю коньяк, а не то что у некоторых. Кстати, как ты думаешь, Толстому понравилась бы собянинская Москва? Яндекс в Хамовниках, вот это все?
– Нет конечно. Да даже не собянинская, а все эти девушки с губами и ногтями. Он ругался бы страшно.
– Но все всё равно кайфовали бы от такого пиара, да?
– Да… Ровером яндексовским присылали бы ему подарочки. А на ровер даже он не смог бы ругаться, у него же дизайн специальный, антивандальная милота. Чтобы его по возможности никто не обижал.
– Блин, антивандальная милота…
– Да не, он в деревне бы так же жил и оттуда бы так же ругался.
13:44 Отрицательность
– И как мы будем выбираться из этого Орехова-Зуева?
– По карте, как ты говоришь.
– Иван, у меня предел. Надо заканчивать эту нашу эпопею.
– Одиссею. Я чувствую себя виноватым перед тобой за то, что мы здесь оказались.
– Давай уже не чувствовать, а думать. Как отсюда выбираться?
– Сядем опять на следующую электричку.
– С которой нас опять ссадят?
– Не ссадят. Мы спрячемся от контролеров, знаешь же как? Когда перебегают из вагона в вагон и как бы обходят их сзади. Мне всегда это претило, но сейчас…
– Почему билеты оказались вчерашние?!
– А вот этого даже я не знаю.
– Ты покупал когда билеты, они нормальные были?
– Откуда я знаю? Ты всегда проверяешь дату на билетах на электричку? У меня есть теория. Но ты будешь ругаться.
– Ну?
– Это из-за того, что ты со мной споришь, что сегодня – это завтра. А я говорю, что сегодня – это еще вчера.
– И ты меня так «наказал»?!
– Слушай, Лёня, я не меньше тебя хочу в Москву. У меня же еще интервью, ты не забывай.
– А когда у тебя интервью?
– Завтра. Думаю, к ночи будем дома, и все успеется.
– А почему ты такой спокойный?
– Потому что я всю жизнь так живу.
– Как? В электричке, которая едет в обратную сторону, с билетами, которые оказываются вчерашними?!
– С препятствиями, как мы с Соней это называем. Найти дорогу непросто, но все-таки можно, но это мало что значит. Главная сложность – вернуться, пройдя по пути.
– Так. Тут есть каршеринг. Вон там, возле «Магнита» машина должна стоять. Пошли.
– А если там опять будет какой-нибудь Василий?
– Каршеринг это не такси. Я буду за рулем.
– Точно. Хорошо. Видишь, я не спокоен. Я тоже напуган и плохо соображаю. Пошли.
– Почему так получилось с билетами?
– У тебя разве никогда не было такого, что происходит что-то, чего не может произойти?
– Дай подумать. Подумал. Нет.
– А у меня масса примеров.
– Давай мы сейчас дойдем до машины, убедимся, что она не… Что может произойти такого, чего не может произойти?
– Самое банальное – она не откроется.
– Еще?
– Не заведется.
– Еще?!
– Не поедет.
– Это все решаемо. Что такого волшебного, в твоем стиле, может произойти с каршеринговой машиной?
– Я не знаю. Я ведь даже не вожу. Ну, например, она не поедет, если мы будем сидеть в ней вдвоем. А если кто-то из нас выйдет, она поедет. Бывает, что машине не нравится конкретный человек, и она не хочет с ним ехать. А с другим нормально. Вопрос – кто это будет. Учитывая, что я не вожу…
– И вот когда она откроется, заведется и поедет, ты мне расскажешь свои примеры.
– Ну если она поедет, это еще тоже ничего не значит.
– Что еще может быть?
– Она поедет не туда.
– Я буду за рулем и поеду туда.
– Если ты заметил, мы всю нашу эпопею, как ты говоришь, попадаем не туда. Мы попали не туда даже в том случае, когда должны были попасть не туда.
– Вон она стоит. Пошли быстрее. Куда «не туда не туда» мы попали?
– Мы же должны были вместо Москвы приехать в Петушки. Ну, по законам жанра. А высадили нас почему-то в Орехове-Зуеве. Тут, конечно, мило, но…
– Да где тут мило?!
– А вот, смотри, напротив «Магнита» – сразу «Пятерочка». Я люблю, когда можно выбирать. Не когда нужно, а когда можно. Да и вообще тут уютно. Мы тут ездили к Сониной подруге Саше в гости на дачу. А она там с кучей детей живет, своих и не только. Их было человек, наверное, десять, они попросили мороженку, и я с ними пошел, и, как король мороженки, сказал в магазине: каждый выбирает свое. И они выбрали. Рублей на пятьсот выбрали. Но дети себя тоже чувствовали, как короли. Ведь все любят выбирать, даже мороженку, не говоря про серьезные вещи. Вот и машина твоя.