– Да. Но как ты можешь так легко отменять свое прошлое? Неужели там не было ничего хорошего?
– Там почти все хорошее было. Университет, друзья, девушки. Но я был неблагодарен и не воспринимал это. А как только стал способен воспринимать и быть благодарным, сразу появилось много хорошего. Хотя оно и раньше всегда было. Такая вот нехитрая мораль.
– Извини, что заставил тебя играть в эту игру.
– А мне понравилось, кстати, давай еще. Только если вы не на каждой карточке написали «ПШИК». Про который я, кстати, так и не рассказал. Вы же до сих пор не знаете значение этого термина. А все. Карточка уже у меня. Живите теперь с этим.
– Блестящий обман. Тогда, пацаны, записывайте еще на одну карточку: «ДЕВУШКИ».
– О боже.
– А как ты хотел?
– Только дайте мне поспать пару часиков.
– Мы уже сами замучились ждать, пока ты предложишь.
16:06 Мимо праздника
– Иван, зря я с тобой не поспорил на десять кулей шишек. Потому что вот – МКАД! Москва!
– А ты не видишь эту толпу и полицейские машины?
– Митинг, наверное.
– А ты давно видел митинги?
– Ну, или праздник какой-нибудь муниципальный. Рядом с праздником всегда много полицейских машин.
– Давай свернем и спрячемся.
– Да зачем? Дорога же не перекрыта. Просто стоят на обочине. Авария, скорее всего.
– И поэтому толпа народа? Сворачивай в лес, пожалуйста, Лёнич. Давай спрячемся.
– У тебя паранойя?
– У меня паранойя только у трезвого. Если я чего-то боюсь, значит, это на самом деле страшно. А сейчас я очень боюсь. Сворачивай в лес, пока не поздно.
– Слушай, ну не смешно уже. Я устал и хочу домой.
– Ты видишь? Видишь?
– Да. Что там происходит?
– Давай мы узнаем об этом потом.
– А куда тут сворачивать?!
– Разворачивайся!
– Права отберут.
– Ну ты видишь, что полиция сейчас занята?
– Ладно. Спрячемся в лесу. Может, новости скоро будут.
– Как ты собрался среди всех последних новостей найти новость об этом? Она затеряется.
– Мы тоже затерялись. Сейчас, может быть, это и к лучшему.
– Кажется, ты начинаешь что-то понимать.
– Кроме одного: что это за туман? Он рассеялся на пять минут, как будто специально, чтобы мы увидели это. А сейчас опять затягивает.
– Разъяснило.
– Чего?
– Когда туман рассеивается или гроза проходит, у нас говорят «разъя́снивает». Но сейчас еще рано так говорить.
– У этого всего должно быть какое-то объяснение.
– Ты так говоришь, как будто у всего остального, что сейчас происходит, есть какое-то объяснение.
– Сейчас встанем в лесок, успокоимся и подумаем.
– А что тут думать. В Москву нам сейчас не надо. Хотя мы туда и не можем.
– Ты можешь хоть что-нибудь объяснить?
– А ты?
– Я же не ты, со мной раньше не происходило того, чего не может происходить…
– Это ты со мной связался потому что. Я Соне тоже постоянно так говорю. С теми, кто связывается со мной, начинает происходить то, чего не может происходить.
– Я уже понял… Ты не боишься за нее?
– Боюсь, но так, нормально. Боялся бы по-настоящему, если бы она собралась в Израиль.
– Мы с Таней тоже думаем, но насчет Германии.
– Этого я тоже боюсь.
– Почему?
– Если все уедут, то кто останется?
– Да не уедут все. Даже мы с тобой не можем сначала уехать из леса, а потом вернуться в него.
– Вот этого я всю жизнь и боюсь. Что сначала надо будет уехать, а потом придется вернуться. Возвращаться – вообще самое лучшее, но для этого надо сначала уехать. А это всегда тяжело.
– Мысли Ивана опять пошли.
– Потому я и уговариваю тебя съездить, чтобы потом испытать удовольствие вернуться. Путь важнее цели. Поиск ценнее клада.
– Так, все. Здесь встанем. Успокоимся и подумаем, что делать дальше.
– А что ты машину почти на дороге поставил? Загони ее поглубже в кусты.
– Я сейчас тебя загоню поглубже в кусты. Что делать будем?
– Что? Пойдем искать.
– Что искать?
– То, что сначала поехали искать. Мы вернулись в начало пути.
– Ты поехавший?
– А что? Ты посмотри, место самое подходящее. Вроде лесок, но и город близко. Забор какой-то непонятный бетонный. Тропинка, и вон арматура торчит, как та, об которую я тогда ботинок порвал. Пошли. Все равно до вечера мы в Москву не попадем.
– Да почему до вечера?
– Потому что утро иногда наступает совсем не тогда, когда ты его ждешь.
– Все, я правда в последний раз с тобой езжу.
– Ты же знаешь, все так говорят – «в последний раз».
– Ладно, пошли опять в лес, там безопаснее. А как ты собрался искать?
– По ощущениям, по приметам. Бутылки, бумажки, пачки из-под сигарет.
– А найдем опять коньяк или орешки.
– И то хлеб.
– Кстати, вот что-нибудь поесть бы найти.
– Я не хочу, у меня бухло, наоборот, отбивает аппетит.
– Я рад за тебя. А я бы поел чего-нибудь.
– Орешки остались, пощелкай их.
– А как их щелкать, ты говорил?
– Не как семечки, а поперек. Но я сам никогда не умел, просто расковыривал их.
– Еда, которую нужно еще расковыривать…
– Я с детства привык, что еду нужно добывать.
– Вот я, кстати, всегда удивлялся: вроде унылый подмосковный лесок, а на пятьсот метров вглубь зайдешь – и уже какая-то сказочная тайга.
– Не, тайга не сказочная, в смысле не страшная. А тут опять сказочный лес, да.
– Вот, кстати, насчет «сказочный»: знакомые рассказывали, что находили случайно у себя в подъезде. А чтобы так, канонично, в лесу случайно найти и украсть чужой клад – не думал, что может такое быть.
– Ну, ты знаешь, что я сейчас скажу, да?
– Да. Но ты же все равно скажешь.
– Могу не говорить. Могу про девушек рассказать.
– Про каких?
– Про своих. Когда мысли страшные, я всегда начинаю о женщинах думать.
– Так ты про девушек или женщин хочешь рассказать?
– Могу и о тех, и о тех. У меня их, оказывается, много было. Это мне Соня потом объяснила. Видимо, чтобы мне совсем грустно не было оттого, что женился.
– Давай остановимся на чем-то одном.
– В общаге была общая кухня на этаже. Кирич мне там объяснял, какие пельмени лучше жарить, а не варить.
– Ты же про девушек хотел? А, ты подходишь к этому.
– Да.
– Только можно, пожалуйста, без кулинарных метафор.
– Слушай, давай машину хотя бы листьями забросаем. Она же у нас каршеринговая, платить потом за нее.
– Сейчас тебя листьями забросаю.
16:49 «Крейцерова соната»
– Я тоже женился в тридцать пять и тоже на Софье. А до тридцати пяти – тоже пьянство и разврат, конечно.
– Так про пьянство или про разврат ты сейчас хочешь?
– Сейчас про свадьбу, ты же спрашивал.
– Таак. Значит, ты женился как Толстой?
– Не совсем. Я недавно снова перечитывал «Крейцерову сонату». Страшное произведение, конечно.
– Напомни вкратце нашим зрителям сюжет.
– Ну какой там сюжет. Человек, больше всего в жизни любивший женщин и плотскую любовь, в старости лишился ее, но не разлюбил.
– Кого?
– Любовь. Именно плотскую.
– Оок.
– И тогда от обиды и раздражения он написал, что плотская любовь – это плохо. А женщины главное зло.
– А, ты про самого Толстого.
– Конечно.
– Мне кажется, ты упрощаешь. А как же тонкость чувств, сложность переживаний, всякие оттенки, свойственные русской классике?
– Мне кажется, ты просто не читал.
– Я прочту обязательно. Я так понимаю, через «Крейцерову сонату» ты подходишь к своей свадьбе.
– Нет. Просто грустно стало от этой «Сонаты». Видно, как он хочет этой плотской любви, этих женщин, которых с таким омерзением описывает. «Эти голые плечи, руки, почти груди». Вот что, по-твоему, значит «почти груди»?!
– Я думаю, по смыслу там «почти голые груди». Как бы сокращенно.
– Нет! Это именно часть женской груди́, где уже начинаются гру́ди! Я прямо вижу это место, а значит, и он видел! А ты видишь?
– Сейчас нет. Вообще да.
– И он мучился страшно оттого, что в старости мог видеть и осязать эти «почти груди» только в воображении. И мстил им этой «Крейцеровой сонатой». Как бы говорил ею: смотрите, они плохие, плохие, потому что мне их больше нельзя. Как все завязавшие люди, осуждал то, с чем завязал. Я боюсь превратиться в такого чувака, который осуждает бухло и меланхолию. То есть то, с чем я завязал.
– Не думаю… Хорошо, я прочитаю обязательно эту «Сонату». Но уже пора переходить к вашей свадьбе.
– Поставьте в описании ссылку на сайт tolstoy.ru. «Весь Толстой в один клик» можно погуглить в Яндексе. Я все тома Полного собрания сочинений оттуда качаю.
– Ты опять немного отвлекся.
– Я это все к тому, что он написал «Крейцерову сонату» в шестьдесят шесть лет, и значит, ее нужно обязательно перечитывать в шестьдесят пять плюс, чтобы не мучиться так же, как он. Просто отпустить то, что само неизбежно уходит. Отпустить то, что все равно нельзя удержать. То есть, применить мой любимый принцип неделания ненужного. Непротивления ненужному деланием. Нужно просто не делать ненужного. Не осуждать женщин и плотскую любовь, а вспоминать о них иногда с восторгом и благодарностью.
– Ты хочешь сказать, что тоже, как Толстой, больше всего в жизни любишь женщин и плотскую любовь?
– Да.
– Пацаны, я надеюсь, вы хорошо засняли эту эффектную паузу. Это самый короткий ответ за все наше интервью.
– А поженились мы в МФЦ где-то на Шаболовской. Выбрали свободное МФЦ более-менее в центре, получилось тридцатое апреля. Ровно за день, «чтобы не маяться» – это Соня внезапно настояла, даже у нас в деревне не было такой деревенской приметы. А, когда подавали заявление через «Госуслуги», платить пошлину в триста рублей пришлось почему-то Соне, «невесте». Я потом долго смеялся над ней за эти триста рублей и за то, что «Госуслуги» назвали ее «невестой».
– Мне казалось, здесь должна быть эффектная романтичная связка про то, что из всех женщин ты выбрал именно ее.