– Коньяк, то есть спирт, это и так яд.
– …Либо я просто поехавший, и тогда все, я сдаюсь.
– Да перестань, ты что, вставай! Простудишься на земле сидеть. Бывает такая погодная аномалия, что летом идет снег. Так, как бы впроброс, поэтому и называется «крупка». У нас в Бохане знаешь какой снег был однажды на 9 мая! Пойдем назад по следам! Дойдем до машины и доедем до дома!
– Снег засыпает наши следы.
– Так мы новые натопчем! Пойдем, пойдем, туда, назад. Слушай, Лёнич, ты меня пугаешь. Мне правда сейчас стало страшно. И холодно.
– Только сейчас стало?
– Хорошо, ты прав. Правда непонятно, куда идти, тем более под таким аномальным снегом. Но у меня есть план. Только не шути эту очевидную незамысловатую шутку.
– Я похож на человека, который собирается пошутить очевидную незамысловатую шутку?
– Я, например, когда слышу от Сони совсем незамысловатую шутку, то всегда даю ей возможность сделать вид, что этой шутки не было. Такая супертонкая вежливость Ивана. У меня же вообще с вежливостью не очень…
– Какой у тебя план?
– Я бы хотел, чтобы у меня был план конца, конца этого пути. Но у меня пока есть только план середины пути.
– Ну?
– Мы сейчас насобираем веток, разожжем костер и пересидим, пока кончится снег.
– Как ты собрался разжечь костер?
– Я не хотел тебе говорить… Но у меня с собой есть жидкость для розжига мангала.
– Откуда?
– Я с дачи захватил, пока ты не видел… Ну, ты же ругаешься всегда, когда я начинаю на шашлыках костры свои жечь. Я ведь немножко пироман. «Мне снятся ядерные зимы, сорок пятый, Хиросима, вы замерзли, я купил на всю зарплату керосина» – знаешь такую песню? Хорошая.
– Зачем ты с дачи захватил жидкость для розжига?
– Ну… Я подумал, что она может пригодиться. И оказался прав. Если вдруг придется от кого-нибудь защищаться, из нее можно сделать бутылку с зажигательной смесью. Хотя это и есть бутылка с зажигательной смесью…
– Дрова быстро собирай!
– …Ладно, да, я хотел предложить тебе сделать костер и посидеть. Я понимал, что ты не согласишься, но все равно захватил. А сейчас как бы сама жизнь нас заставляет.
– Дрова!
– Нормально тут, кстати, всяких веток. Сейчас сделаем костерок и посидим, погреемся. Повспоминаем. Ха. Лёнич, помнишь, я тебе говорил, что мы найдем?
– Что ты нашел?
– Ну что-то… найду. Скотч к дереву примотан, прикинь. Ну точно, здесь клад.
– Что там???
– Коньяк. Опять «Коктебель» из «Пятерочки», да что ты будешь делать…
– Дай сюда!
– Пей, пей, грейся.
– Нет, сначала ты попробуй. Вдруг он тоже отравленный. Что я несу… Прости.
– Да ладно. Но попробовать дай. Нормальный коньяк, как предыдущие. Но надоел уже этот «Кокте́бель», честно говоря.
– «Коктебе́ль».
– Хоть бы что-нибудь другое положили. Ты разжигаешь уже? Дай я!
– Уйди. Жидкость всю сожжешь зря. Еще неизвестно, сколько нам здесь сидеть. И сколько потом идти.
– Горят, надо же… Вот из этой ветки побольше можно как бы скамеечку сделать. Посидим, погреемся, хорошо будет, уютно. Слушай, а пахнет как приятно, чувствуешь? Как будто это…
– Как будто ты нашел наконец тот клад, из-за которого мы здесь оказались, но не заметил и бросил его в костер. Я шучу, сиди! Куда ты в костер полез.
– Вот, ты уже шутишь. Но шутка, конечно, такая, незамысловатая.
– Ничем не пахнет. Просто дым от сырых веток.
– Вообще, мне сегодня весь день… всю ночь кажется, что этот туман – это не туман, а дым. Как в десятом году был. Я тогда университет закончил и жил с Данилой на Лосе, недалеко от того места, где мы вошли в этот лес вчера… сегодня. Напомни, потом расскажу. И как в августе в двадцать втором году недолго был дым, помнишь? Мы тогда с Соней в Ясной Поляне были. Это тоже надо отдельно рассказывать. Но только от него не задыхаешься, а просто ничего не видишь. И да, периодически кажется, что он пахнет приятно, как клад.
– Может, поле где-то недалеко жгут.
– Ты думаешь?
– Да успокойся ты. Шучу я. Мне вот кажется, что я с ума сошел. Но я же тебя этим не достаю.
– А доставай меня чем хочешь, я все твои темы с радостью поддержу! И успокою, если смогу.
– Мне кажется, я сошел с ума.
– Мне кажется, сейчас многим так кажется. Забей. Это нормальное состояние. Я тебе хочу еще кое в чем признаться.
– Ты еще с дачи что-то захватил? Не покрывалко случайно?
– «Покрывалко», как я уже говоришь… В общем, когда снег только пошел, а костра еще не было, я видел тени.
– Какие тени?
– Белые. Но ты не пугайся, это, конечно, из-за усталости и стресса просто мерещится.
– Какие белые тени?
– Ну вот вокруг нас, по краям, мелькали и шевелились белые тени. Такие, помнишь, как мы думали, что в накидках, на лошадях? Только уже не на лошадях, а пешком.
– Иван. Перестань пожалуйста. Сейчас ты их видишь?
– Да нет, ты что! Они уже ушли. То есть, в свете костра их не увидишь. Я поэтому так люблю огонь, потому что с ним светло и не страшно. О, сейчас про ночничок в детстве и про пшик с Соней расскажу.
– Иван.
– Ну в смысле, их и не было, конечно! Соня мне говорит: используй свои недостатки как преимущества. Ну, она не совсем так говорит, это я уже сам сформулировал. Я ведь тоже кое-что могу сам сформулировать. Она говорит, что мне идет такой образ: «Я слышу голоса, я вижу тени».
– А голоса ты сейчас не слышишь?
– Не. Только твой. Голоса это с похмелья. Не, с похмелья не голоса, а стремная музыка.
– А тени?
– Тени как раз с похмелья. Но мы же сейчас выпили, так что нет. А похмельные кошмары – это когда спать не можешь, а кошмары все равно видишь. Хочешь, расскажу свой самый любимый кошмар?
– Иван, давай сменим тему.
– Хорошо. Но просто из него потом будет выход на хорошее, на Ульяну. Он просто происходил, ну, сюжет кошмара, на той же улице, где мы с Ульяной были счастливы. Возле общаги. Они никак не связаны, просто такая странная ассоциативная связь. Короче, голая женщина-лиса без костей…
– Иван, я сейчас уйду.
– Нет, все, я молчу! Не уходи, пожалуйста. Это же самое грустное вообще в жизни, когда люди уходят. Не умирают, а именно уходят. Я тебе про Ульяну хотел рассказать, а жили мы в общаге, а в той же общаге мне снилась женщина-лиса без костей… Все, все, молчу!
– Про Ульяну лучше давай.
– Хорошо. Но только я хочу тебя предупредить. Я буду рассказывать, а ты ни в коем случае не засыпай. Потому что можешь замерзнуть в снегу насмерть. У меня отец так замерз. А я вообще всегда мерзну. Сейчас нужно очень осторожно обращаться с огнем. И с холодом.
– Ты тоже, главное, не усни и не замерзни.
– Не, я-то не усну, у меня же вообще с детства трудности с засыпанием. Ох, столько всего во все стороны нужно тебе рассказать… С чего начать?
– Начни с того, что не кидай сразу все ветки в костер.
– Тогда я немножко жидкостью…
– Не жги всю жидкость. Без нее страшно остаться.
– Не, страшно, когда белые тени и похмельные кошмары, а ты один. А сейчас хорошо, тепло, спокойно. И мы не одни. То есть, вдвоем.
– Экономить нужно всё. Ветки, жидкость, сигареты, зажигалки, телефоны.
– Про зажигалки тоже надо рассказать. Блин, теперь эта песня в голове вертится… «Моя страна – бухой ребенок, наблевавший в варежку, ей холодно в снегу, и я, бензином обливаясь, жгу».
– Это кто, опять Скриптонит?
– Нее, ты что, Хаски. Они разные совсем.
– У него тоже ничего не понятно?
– У них по-разному непонятно. У Хаски может быть непонятно звучание, но если разобрать слова, то открывается сложный и связный текст. А у Скриптонита, если посмотреть в интернете текст, то понятнее он все равно не станет… Но Скриптонит – это чистая музыка, абсолютная органика без лишних слов и примесей. «Ты хотел только чистый, потом была смесь». Ну я вижу, тебе неинтересно. Варежки бы сейчас. Как в детстве, на резиночках.
– Про Ульяну я дождусь или нет сегодня?
– Соня тоже мне так в последнее время говорит. Они же похожи.
– Кто?
– Соня и Ульяна.
– Соню я знаю, про Ульяну давай.
– В общаге была общая кухня…
– Подожди, а от кого ты собрался защищаться этой бутылкой с зажигательной жидкостью?
– Ну вот, например, от белых теней.
– Но их же нет.
– Но мы же от них защитились.
18:18 Ульяна
– В общаге была общая кухня на этаже.
– Откуда могли украсть пельмени прямо из кастрюли?
– Ну это такое анекдотическое стереотипное представление об общаге. Но вообще да, могли. У моего друга Кирича однажды украли пельмени, но не из кастрюли, а со сковородки, жареные. И вот на этой кухне я впервые увидел Ульяну. Она ходила туда-сюда, между комнатой и кухней, с маленькой кастрюлькой, на которой были нарисованы синие цветочки.
– Как трогательно.
– Да. Но заговорить с ней я, конечно, не решался.
– Почему «конечно»?
– Ну она была дико сексапильна, я не мог на нее даже просто спокойно смотреть.
– Понимаю. Какая она была?
– Она была миниатюрная. И дико сексапильная. Ну когда тебе девятнадцать, а ей восемнадцать, какая она может быть? Сейчас она, конечно, тоже, наверное, такая, но тогда…
– Не будем вставать на этот шаткий лед…
– …Тонкий.
– …Тонкий лед сравнений и договариваний. Женщины остаются прекрасными всегда.
– Это правда.
– Ты взял мою фразу.
– Мне кажется, только мы с тобой знаем, что это твоя фраза. Я Соню спрашиваю, ты узнаешь, что он – это ты? Ну в смысле, что ты – это он? А она говорит: просто пиши.
– Ну потому что ты для своего этого романа берешь только неочевидные мои фразы. А очевидно моих, по которым меня узнают, как будто стесняешься.
– Я не стесняюсь. Некоторые слова нельзя говорить.
– Это правда, как ты говоришь.
– Это ты говоришь «это правда».
– Теперь мы оба так говорим. Но все-таки еще и стесняешься?
– Жизнеподобие всегда нереалистично. Если описывать все как было, никто не поверит. Как никто не поверит, если рассказать, что в твоем интервью вы с твоим гостем реально два часа пятьдесят две минуты спорите сложн