ой победы этого типа ждать пришлось совсем немного.
Позвольте мне, читатель мой,
Заняться старшею сестрой.
Свершилось! На страницы пушкинской поэзии выходит, без сомнения, самый пленительный образ. И принципиально, что образ вводится в повествование на демонстративном противопоставлении его литературной традиции (в том числе и собственной), он с самого начала глубоко оригинальный.
Представление Татьяны Пушкин начинает с комментария к выбору имени героини.
Ее сестра звалась Татьяна…
Впервые именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
Пушкинское слово бывает функционально неодинаковым. Здесь сколько угодно прямых и точных обозначений, исчерпывающих содержание предмета; авторитет таких обозначений непререкаем. Но часто поэт имеет дело с предметом сложным, многозначным; здесь слово схватывает какую-то одну сторону предмета; нужно видеть это и не растягивать смысл таких слов до универсального значения.
Пример перед нами. Пушкин действительно «впервые» (и единично) вводит в свою поэзию имя Татьяны. А вот попытки извлечь из этого реального факта нечто большее некорректны. В. А. Кошелев показал, что литературным это имя становится не впервые, а нередкие трактовки этого имени как простонародного сильно преувеличены[89].
Уже самим представлением читателю героиня выделена. Взятая высокая нота не опустится до самого конца.
Рисунок судьбы Татьяны, на первый взгляд, контрастен: на фоне резких зигзагов судьбы Онегина он воспринимается стабильным, последовательным. Впрочем, по крайней мере один перелом судьбы бросается в глаза; он настолько крут, что сам поэт (правда, со ссылкой на Катенина) признал «слишком неожиданным и не объясненным» «переход от Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме». (В скобках можно заметить, что это суждение вызвано пропуском первоначальной восьмой главы, но смирение Пушкина перед претензией Катенина нарочито: пропущенная глава посвящалась путешествию Онегина, но вовсе не объяснению перемен в Татьяне)[90].
Мир Татьяны, несомненно, более устойчив, и сами изменения имеют характер не столько приобретения новых черт и качеств, сколько переакцентировки постоянных компонентов; тем не менее эти изменения существенны.
Как и в судьбе Онегина, в судьбе Татьяны есть возможность выделить предысторию: все то, что предшествовало ее встрече с Онегиным и что сформировало ее характер.
Доминанта личности Татьяны состоит в том, что она являет собой тип романтического мировосприятия. Татьяна живет преимущественно в иллюзорном, созданном ее воображением мире. С миром реальным она поддерживает лишь необходимые бытовые отношения.
Отнюдь не редкое включение имени пушкинской героини в контекст с понятием «романтизм» принимает обычно отчетливый смягчающий оттенок: Татьяну вроде бы и называют романтической героиней, но тем не менее среди романтиков отводят ей особое место[91]. Дело в том, что одинаково звучащий эпитет «романтический» бывает образован от двух существенно различающихся понятий — «романтизм» и «романтика». В первом случае имеется в виду человек романтического мировосприятия, во втором — человек повышенной мечтательности, эмоциональности, устремленный к идеалу. В разговоре о Татьяне чаще встречается второе значение эпитета. Вернее утверждать, что образ Татьяны Лариной романтичен в полном объеме содержания этого понятия.
Романтизм — это не только тип художественного сознания, реализуемый в сфере искусства. Это и тип жизненного поведения, причем наблюдается полная аналогия между поведением реальных людей и родственных им литературных героев: Татьяна прямым образом строит свою жизнь по книжным образцам. Источником романтизма Н. А. Гуляев считает «субъективные стремления людей ко всему возвышенному и благородному», а характерными чертами романтического мировоззрения — субъективизм мышления, отрицание существующей действительности и противопоставление ей мира, творимого фантазией[92]. Разумеется, конкретный материал художественного образа дает возможность уточнений и детализации.
Романтический стиль — это не только сознательно выбранный способ поведения, но и предрасположенность натуры. Поведение Татьяны несет черты странности «от самых колыбельных дней». «Как лань лесная боязлива», она не умеет ласкаться к родителям, чуждается детских забав, сторонится даже сверстниц, но и наедине не общается с куклами, т. е. избегает приготовления «к приличию» уклада жизни взрослых. «Серьезное поведение в детстве, отказ от игр — характерные черты романтического героя»[93], — свидетельствует Ю. М. Лотман.
Юной Татьяне свойственны и другие романтические черты: «задумчивость», высокоэмоциональное отношение к природе и (последнее по счету, но первое по важности) особый стиль чтения: «Ей рано нравились романы; / Они ей заменяли всё…» Важное слово тут произнесено — замена. Выясняется: в жизни Татьяны есть два мира — реальный и книжный (идеальный). Как это происходит? Понятно: когда человек книжку читает, он и живет в мире книги. Но тут другое, большее: Татьяна продолжает жить в мире книжных образов и тогда, когда просто живет! Романы заменяют Татьяне всё не потому, что Татьяна много времени проводит за книгами, но потому, что она продолжает книжно мыслить и в остальное время.
В жизни Татьяны много предпосылок романтического поведения; стиль чтения создает решающее качество — романтическое «двоемирие». Слово не для Татьяны придумано, это термин, объясняющий своеобразие романтизма. Романтики резко критически воспринимают действительность и противопоставляют ей мир воображения. С помощью мечты романтики переносятся в будущее или погружаются в прошлое, в дорогие воспоминания. Но от реальности уйти нельзя. Поэтому возникает совмещение, наложение одного на другое («двоемирие»). Писатели-романтики изображают явления как жизнеподобные, но если присмотреться, можно обнаружить, что фактически изображается мир мечты.
Возьмем совсем простую сценку: «Она любила на балконе / Предупреждать зари восход…» Солнцу, небосклону, ветру, деревьям, цветам нет никакого дела, наблюдают за ними или нет. «Равнодушная природа» — сказано в одном из стихотворений Пушкина. Но Татьяна, наблюдая движение утра, одухотворяет природу, наделяет ее своей поэтичностью и лиричностью. Она не просто внимает картинам, а ведет с ними диалог. Она не переживает, а сопереживает. Вот чем объясняется, что можно говорить о «двоемирии», в котором и которым живет Татьяна, хотя внешне Татьяна живет обыкновенной жизнью.
В. А. Кошелев выделяет значимый фрагмент романа:
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала
И изъяснялася с трудом
На языке своем родном,
Итак, писала по-французски.
«Чисто бытовое недоумение» остается: «И как сумела она овладеть французским языком — для того, чтобы на нем свободно разговаривать, надобно, по крайней мере, с детства жить в его атмосфере…»[94]. В шутку предложу версию: Татьяне достались остатки французомании ее матери; реально же такая деталь не прописана. Кто учил Татьяну французскому — вопрос открытый. Выделенное явление В. А. Кошелев (как и Ю. М. Лотман) истолковывает единственно верно: дело «не в Татьяне — дело в несформированности самой русской „почтовой прозы“, в том, что русский „метафизический язык“ еще не сложился…»[95]. На это не раз сетует и Пушкин.
Что касается владения Татьяной бытовым русским языком, тут, настаивает В. А. Кошелев, сомнений быть не может. И свой вопрос в эпизоде гадания: «Как ваше имя?» — Татьяна произносит, конечно, без французского акцента. Свободным, выразительным русским одарил поэт Татьяну в ее отповеди Онегину.
Любя реальные рассветы, бродя по реальным паркам, полям, лугам, лесам, Татьяна живет в иллюзорном мире. Ей мало «друга», ей нужен непременно герой, книжный герой. Кого она полюбила? Скучающего русского помещика — соседа Онегина? И да, и нет. Появлению героя предшествует мечта о герое. «Душа ждала… кого-нибудь, / И дождалась… Открылись очи; / Она сказала: это он!» Сама вспышка любви в Татьяне — это результат узнавания идеального в реальном: «Ты чуть вошел, я вмиг узнала…» И знаменитое письмо Татьяны придумано прежде, вычитано прежде, чем написано: в «опасной книге» Татьяна находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты,
Вздыхает и, себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть,
В забвенье шепчет наизусть
Письмо для милого героя…
Совершенно изумителен этот сплав «своего» и «чужого», когда в «чужом» видится «свое», но и «свое» даже не ищет собственного проявления, а довольствуется «чужим»[96].
Романтический тип поведения Татьяны — следствие ее натуры, но не побочных обстоятельств. Задумчивость и мечтательность нельзя рассматривать как своего рода компенсацию непривлекательной внешности или физического нездоровья: Татьяна внешне обаятельна и вполне здорова — обыкновенно встречает зиму, выбегая первым снегом «умыть лицо, плеча и грудь», в крещенский вечер выходит во двор «в открытом платьице». По всей вероятности, Татьяна вполне принадлежит к типу провинциальных барышень, про которых Пушкин сказал в стихах: «Но бури севера не вредны русской розе»[97].
Романтический мир Татьяны — это действительно самая суть героини, ее натура. «Двоемирец» живет в иллюзорном, им самим созданном мире. Но тут надо заметить, что, во-первых, иллюзорный мир не вовсе отстранен от мира реального и вбирает в себя его черты, «элементы», а во-вторых, уходя в иллюзорный мир, человек не может вовсе порвать связи с миром реальным, с которым ему надо поддерживать, как минимум, бытовые отношения.