Отдадим должное словам поэта: «Она в семье своей родной / Казалась девочкой чужой». Не будем преувеличивать значения этих слов и трактовать их как конфликтные отношения Татьяны с семьей. Напротив, по всей вероятности, «сельская свобода» обеспечивала Татьяне право на странности ее поведения, что в ответ вызывало чувство приязненности, благодарности. Да и в «слезах заклинанья», которыми мать молит Татьяну выйти замуж, нет принужденья, а есть — в меру обыкновенного житейского сознания — забота устроить судьбу девушки; вспоминая этот эпизод, Татьяна корит за неосторожность себя, но в ее словах нет упрека в адрес матери. Единство уклада семьи подчеркивает и та деталь повествования, что собирательное «Ларины», «они» — обычное обозначение романа.
Итак, в жизненном поведении юной Татьяны резко отчерчена двойственность. Двойственностью отмечено уже ее бытовое поведение, в нем есть черты странности (Татьяна замкнута, стремится к уединению, не умеет ласкаться к отцу и матери), с другой стороны, в ней нет, как ныне скажут, комплекса неполноценности; ее свободу на некоторые странности окружающие не стесняют, зато и Татьяну не тяготит ритуальность бытового поведения. Выделяется ее внутренняя жизнь. «Всё» ей заменяют романы. Наедине сама с собою она живет на манер книжных героинь, в мечтах своих преобразуя окружающую ее действительность.
Даже главный контакт юной Татьяны с миром реальным — общение с природой — носит в высшей степени идеализированный характер: она сама отдает природе свои пылкие переживания. Реальные явления бытия выступают в роли катализатора эмоциональных движений души.
Впрочем, к сказанному необходимо дополнение-поправка. Онегин замечает и выделяет ум Татьяны: «…с такою простотой, / С таким умом ко мне писали…» Незаурядный ум Татьяны выявляется уже в том, что она осознает свою оторванность от реального мира; этим вызвано ее признание Онегину: «Вообрази: я здесь одна, / Никто меня не понимает…» Немудрено: в окружении Татьяны действительно нет подобных ей книжников, бытовых контактов с родными ей явно мало, ей холодно в ее подзвездном одиночестве. Девушка предчувствует невозможность длительного существования в одиноком мире воображения и необходимость возвращения на землю. Вот почему ее письмо отразило вполне практичные желанья:
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать.
В сущности, Татьяна и предугадала свой дальнейший путь.
Кто подсказал ей этот путь: пример старой няни? А, может быть, матери? Да, няня дает урок смирения, жизни по принципу: «Так, видно, бог велел». Но то же самое было и в судьбе матери: «…не спросясь ее совета, / Девицу повезли к венцу». То и другое отнюдь не было чем-то исключительным. Татьяна выросла в такой обстановке, в такое время, когда и быт крестьянства, и быт дворянства (последнее почему-то не принято брать во внимание[98]) — по разным причинам, но со сходством в конечных результатах — устроен был таким образом, что браки чаще всего заключались по каким-то умозрительным соображениям, вовсе не учитывавшим интересов любви. «Татьяна выходит замуж, повторив судьбу своей матери и няни: это тождество противоположных судеб»[99].
В положении Татьяны мало выбора, и все-таки она пытается выбор осуществить. Ее сознание отнюдь не лишено практичности, она вынуждена считаться с тем, что наиболее вероятное для нее — безропотно исполнить долг, т. е. быть верной супругой и добродетельной матерью — вне зависимости от того, кто и при каких обстоятельствах станет ее супругом. Однако девичье воображение Татьяны заполнено иной мечтой, разбуженной французскими книжками, но питаемой силой и страстью поэтической романтической души. Юная Татьяна поры своей встречи с Онегиным живет как раз не по «народной правде», совсем наоборот! Она бунтует, она вопреки бытовым правилам приличия (зато в подражание героиням «своих возлюбленных творцов») первая пишет письмо Онегину.
В финале романа Пушкин назвал Татьяну — «мой верный идеал». Но более всего «идеально» Татьяна поступает именно при первом нашем знакомстве с нею: она отвергает все условности, она не желает подчиняться нормам и традициям окружающей ее жизни, она полностью отдается во власть охватившего ее чувства — что может быть естественнее, духовнее, поэтичнее? Это — идеал.
Истоки жизненного пути Татьяны контрастны онегинским. Именно в своих истоках Татьяна максимально независима от внешних обстоятельств, растет так, как подсказывает ей ее натура, причем само собой оказывается, что в ее натуре нет эгоизма и очень много отзывчивости и самоотверженности. Быт Лариных довольно примитивен, но тонкость и деликатность Татьяна занимает из книг, а в доме черпает чрезвычайно необходимую человеку толику взаимной приязни. Очень рано просыпается ее воображение, питаемое вначале страшными рассказами «зимою в темноте ночей», а потом — французскими романами. К ней рано приходит ощущение идеала, который подсказан, разумеется, книжками, но в полном ладу с влечением собственной чистой души.
Духовный мир Татьяны сформировался очень рано и как бы весь сразу. Теперь проще судить, почему это так. В жизни Татьяны преобладает духовное начало. Онегинская мысль обобщает опыт; Татьяне личный опыт не обязателен; с помощью книг ее мысль объемлет весь мир. В ее сознании высокое место принадлежит идеалу: благодаря ему отсекается мелкое и мелочное, Татьяна распахнута высокому и светлому.
Само наличие идеала в душе человека может иметь разные следствия. У натур эгоистических это может приводить к капризной неудовлетворенности (у Крылова есть басня «Разборчивая невеста»). В Татьяне нет эгоизма; наличие идеала становится стимулом самовоспитания: идеалу нужно соответствовать.
Означает ли сказанное, что Татьяна совершенно свободна от обстоятельств? Нет, разумеется, и понимает это она сама. Уже отмечалось, что Татьяна предвкушает неизбежность одиночества, если она продолжит жить по книжным законам, поскольку все окружающие живут иначе: так добровольно возникает внутренняя установка смирить со временем «души неопытной волненья».
Судьба упасла Татьяну от непременно мучительной роли разграничения — в процессе практического знакомства — идеального и неидеального в избраннике: испытание неидеальным выдерживает не всякая любовь. В Онегине очень много от идеального книжного героя во вкусе Татьяны, но далеко не все; поэт оговаривает специально: «Но наш герой, кто б ни был он, / Уж верно был не Грандисон». «Неграндисоновское» в Онегине, конечно же, чувствительно задевало бы Татьяну, и все про все знающий Онегин это хорошо понимает:
Что может быть на свете хуже
Семьи, где бедная жена
Грустит о недостойном муже
И днем и вечером одна;
Где скучный муж, ей цену зная
(Судьбу, однако ж, проклиная),
Всегда нахмурен, молчалив,
Сердит и холодно-ревнив!
Онегин проницательно угадывает опасность, где неопытный глаз ее не различает, проверка идеалом — трудное испытание. «Недостойный муж» может обладать многими достоинствами, но они теряют значение, поскольку в целом человек недотягивает до идеала. Напротив, выражение «цену зная» удостоверяет высокую идеальность человека, с которым, однако, неидеальному человеку по-своему трудно.
Такова Татьяна периода ее предыстории, до встречи с Онегиным. Содержание второго цикла духовной жизни Татьяны, или первого этапа собственно «истории» героини, определяется ее любовью к Онегину. Здесь нет резких перемен: напротив, любовь лишь выявляет все дремавшие качества героини.
Но тут нам придется сделать большую повествовательную паузу. В подражание творцу? Он ведь тоже свел героя и героиню в ларинском саду — и закруглил третью главу, испросив у читателей разрешения «погулять и отдохнуть». Только какое «отдохнуть»! Вернувшись к описанию свидания, Пушкин очень многое поменял и в психологическом портрете героя, и в сюжете.
У нас двойная задача: понять, что и как изображает поэт. Чтобы лучше увидеть героев, надобно уяснить художественные приемы, которые использовал автор для их воплощения.
«Минуты две они молчали». Мы выслушаем их, но пока попросим затянуть молчание: нам нужно во многом разобраться.
ЭТАП ВТОРОЙ
Четвертая глава как рубеж творческой истории романа
Важный рубеж творческой истории «Евгения Онегина» приходится на михайловскую осень 1824 года, когда поэт приступает к работе над четвертой главой.
2 октября 1824 года Пушкин окончил в черновике третью главу «Евгения Онегина», а 10 октября — «Цыганы». Он тут же начинает четвертую главу. В конце октября принимается ответственное решение: Пушкин посылает Плетневу первую главу романа для напечатания. В психологическом отношении октябрь 1824 года предельно напряжен, вызрела ссора с отцом. Но поэт несгибаем. Он активно работает, и работа греет душу.
В романтических поэмах для выпуклой обрисовки сталкиваются типологически резко различные герои (это требует и расширения пространства, поскольку кто-то из героев перемещается из привычной в экзотическую среду). У Пушкина «Цыганы» исчерпали подобную ситуацию («Но счастья нет и между вами, / Природы бедные сыны…»). Теряет смысл внешняя антитеза героев. Поэт осознал, что движение художественной мысли может быть направлено внутрь героя. Мир человека предстает неисчерпаемым, непредсказуемым. Роман в стихах дал блестящую возможность реализовать новый поворот творческого замысла. Полная обрисовка судеб романтических героев (в поэмах) составила в романе лишь его большую экспозицию.
Роман в стихах четвертой главой виртуозно принял эстафету от романтической поэмы. В финале «Цыган» поэт выходит на острую психологическую проблему: знает ли человек сам себя? Вопрос кажется излишним: если от других людей человек может в душе своей таить какие-то секреты, то от самого себя у него не может быть секретов; для себя челов