Когда слово было найдено
Как соотносится пробуждение души поэта с работой над романом в стихах? Четвертая глава начата в середине октября 1824 года, закончена в черновике 3 января 1826 года, т. е. находилась в работе четырнадцать с половиной месяцев: это долго. Но творческого простоя не было, а Онегина оттеснил Годунов.
Для поэта его герой интересен по-прежнему как психологический тип, не как герой времени. Но при этом выясняется, что путешествие в глубины человеческой души оказывается увлекательным и нескончаемым. Усиление и углубление психологизма — самое существенное завоевание средних глав романа в стихах.
Хотя в средних главах романа сохраняется приоритет психологического изображения героев, просто за счет свойственной реализму полноты и определенности усиливается, начинает проясняться социальный аспект характеристики. В беседах Онегина и Ленского вполне можно видеть процесс становления мировоззрения, несомненно, оппозиционного официальному.
Внешняя сдержанность Онегина ничуть не оставляет праздным его ум. Деревенскую жизнь героя никак нельзя назвать бессодержательной. Этому он обязан напряженной работе мысли.
Не будем переоценивать значения новой онегинской позиции. Сам Пушкин, повинуясь голосу правды, не преувеличивает суть умозрительной оппозиции героев. Во-первых, она прервана внезапной (хотя по-своему закономерной) ссорой друзей и ее трагическим исходом. Во-вторых, она не получает какого-нибудь существенного выхода и закрепления. «Праздные» разговоры Онегина остались разговорами, не превратившись в статьи или книги. Автор лишь однократно подвел героя к намерению писать, так-таки и «не позволив» ему реализовать намерение. Оценим даже нереализованную попытку — хотя бы как указание на существенный жизненный опыт, воспринимаемый достойным внимания других людей. Отметим и то, что редко кому удается выразить общественное мнение, зато среда, где бродит это мнение, всегда значительно шире. Онегин — массовидный жизненный тип, и не будь подобных ему людей в жизни, труднее было бы понимать смысл происходящего выдающимся мыслителям и художникам эпохи. Вот почему, подходя к пушкинскому роману конкретно-исторически, мы должны по достоинству оценить, казалось бы, отвлеченное умствование его героев.
Преодоление Онегиным духовного кризиса не означает ослабления драматизма повествования, которое уже усложнилось, обрело несколько линий. Благодушие Онегина лишь контрастно усиливает и подчеркивает терзания Татьяны: неизменная любовь поэта к своей героине, его пылкое сочувствие ей определяет эмоциональный тон повествования. А в последующих главах обретает драматизм и сюжет романа.
Нет ничего странного в том, что осознанию предшествует изображение. Но здесь можно видеть и особенность работы поэта над романом в стихах — без предварительного плана: не просто записывается заранее придуманное, а происходит неостановимое познание героя и углубление в его характер. Завершающий штрих сделан поздно, в тексте письма Онегина к Татьяне, написанном 5 октября 1831 года (это последняя документированная дата в работе над завершением романа; прежде в беловой рукописи было лишь сообщение об онегинских письмах).
Онегину перед Татьяной пришлось дважды раскрывать смысл своей деревенской жизни, объясняя, что он поставил выше предлагаемой ему любви, — на свидании и в письме. Ко второй встрече он лишился ценностей, которыми обладал, и свою деревенскую позицию осознает ошибочной.
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан!
Тут весьма любопытно то, что в деревне Онегин не знал, как именуются ценности, которые сделались его духовной опорой и заслонили собой любовь.
Между тем сама формула на правах романтической эмблемы широко бытовала в русской поэзии. В усеченном виде («покой») она активна уже в творчестве поэтов XVIII века, означая состояние, когда человек в ладу сам с собой, когда совесть санкционирует намерения и поступки. «Покой» — утверждаемая ценность в лицейской лирике Пушкина. В полном виде формула впервые возникает у поэта в знаменитой оде «Вольность», в итоговом обращении к владыкам; здесь она имеет акцентированно высокое общественное содержание:
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
Рылеев («Пустыня») пишет об уединенной жизни юного поэта:
С ним вместе обитают
Свобода и покой.
Та же формула встречается у Языкова. Например, в девятой из цикла «Песни»:
Бродя по городу гурьбой
Поем и вольность и покой.
Тот же мотив варьируется Языковым в послании Н. Д. Киселеву:
Младый воспитанник науки и забавы
Бродя в ночной тиши, торжественно поет
И вольность, и покой, которыми живет.
А в послании «Е. А. Баратынскому» Языков даже обобщает: «Свобода и покой, хранители поэта…»
Формула переходит и к преемнику Пушкина Лермонтову; но здесь она обозначает не обретенное состояние, а только цель, мечту о нем:
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Да и Пушкин на последнем отрезке своей жизни написал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля» — когда у него уже не было ни покоя, ни воли.
Онегинское жизненное кредо не лишено эгоистического содержания, однако им не ограничивается. Предполагается главное: духовный поиск, критическая переоценка ценностей, напряженная работа ума. Столь широкий контекст онегинской формулы придает вес духовным поискам героя, уточняет их общественное русло.
Но почему «вольность и покой» провозглашается заменой счастью? Неужели нельзя объединить: вольность и покой — да еще и счастье в придачу? Тогда проблема выбора отпадает, а жизнь получается прямо райская…
Что ж, попробуем нафантазировать розовую картинку. Одним свадебным поездом наши герои, Онегин с Татьяной и Ленский с Ольгой, едут венчаться, а далее на той же тройке чалых лошадей Ленский приезжает к Онегину не один, а с молодой женой. Сестры нашли бы меж собой общий язык, и кто бы мешал породнившимся мужчинам попивать свое винцо да беседовать о важных материях? Красиво? Только неизбежны накладки. Холостой Онегин отвадил от себя всех соседей (кроме — реально — Ленского, да еще, по голословному утверждению, Зарецкого); семейному человеку не избежать визитов соседского многолюдья. Что останется от вольности и покоя?
Природа бывает щедра к человеку, но что-то даст, а другое отымет (по пословице: кто много хочет, тот мало получит). Проблема выбора неизбежна.
Приходилось выбирать и Пушкину. Выбор не был легким. В письме Плетневу перед отъездом в Болдино поэт сетует на уже сделанный выбор: «Чёрт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан. Должно было мне довольствоваться независимостию, которой я был обязан богу и тебе» (Х, 238). (Богу — за талант, другу — за прибыльное для автора издание его трудов). Но — решение было принято, и Пушкин прошел свой путь мужественно, наперед зная о терниях на этом пути.
Умиротворенный образ жизни был обретен Онегиным, как оказалось, весьма ненадолго (если уточнять — на полгода). Конец душевному покою Онегина положила ссора и следом дуэль с Ленским. Обычно Онегину (и ему одному!) ставится в вину, что он спасовал перед «общественным мнением». Мысль бесспорная, только очень уж легко тут впасть в примитивизм, а следовательно, исказить содержание пушкинского романа.
Простой вопрос: много ли мы знаем литературных героев, отказавшихся от дуэли? Один пример на ходу: пушкинский же Сильвио из «Повестей Белкина». И резко бросаются в глаза два момента: во-первых, глубина унижения, сопряженного с отказом от дуэли, во-вторых, наличие у Сильвио сверхидеи, которая и помогла ему пройти сквозь унижения. У Онегина такой сверхидеи не было. Сама по себе «пружина чести» нимало не предосудительна.
Надо признать, что мысль Онегина — по привычке — просто ленива, герою (исключая этап увлечения «наукой страсти нежной») не свойственна быстрота реакции. Дуэль отнюдь не была фатально неизбежной. Сам Онегин отдает себе отчет в том, что «мог бы чувства обнаружить, / А не щетиниться, как зверь», что «должен был обезоружить / Младое сердце». И Ленский не исключал отказа Онегина от дуэли: «Он всё боялся, чтоб проказник / Не отшутился как-нибудь, / Уловку выдумав и грудь / Отворотив от пистолета». Даже когда дуэлянты сошлись за мельницей, альтернатива еще была: «Не засмеяться ль им, пока / Не обагрилась их рука, / Не разойтись ли полюбовно?..» Именно потому, что Онегин мог бы не убивать Ленского, но убил, Пушкин и назовет его «убийцей».
Онегин свое невольное преступление переживает очень тяжко. Растревоженная совесть гонит его из деревни.
Оставил он свое селенье,
Лесов и нив уединенье,
Где окровавленная тень
Ему являлась каждый день…
Даже в письме к Татьяне Онегин не может не упомянуть о трагическом событии. Фразы тут, конечно, обтекаемые, выдержан тон светской вежливости, но суть дела не меняется: Онегин понимает, что дуэльная история его не красит, но промолчать о ней он чувствует себя не вправе.
Недвижный юноша предстает перед его глазами, когда «перед ним воображенье / Свой пестрый мечет фараон».
Не будет преувеличением сказать, что на дуэли Онегин получил свою тяжелую рану. Эта рана не физическая, а духовная; герою от этого не легче. Дуэль положила конец короткому, но самому комфортному периоду исканий Онегина. Понятно, что происходит. Формула «вольность и покой» хороша в полном ее объеме. Но разрушен покой — и вольность вырождается в «постылую свободу». Описывая момент прозрения в Онегине, поэт роняет прогнозирующую фразу: «В тоске сердечных угрызений…» Слову «тоска» суждено отныне (но только с этого момента) стать спутником героя.