Когда в углу сидел один,
И перед ним пылал камин,
И он мурлыкал…
По логике исследователей, говорящих о сближении миров Онегина и Татьяны на «народной» почве, Онегин должен был бы «мурлыкать» «Девицы, красавицы, / Душеньки, подруженьки…» или нечто иное в подобном жанре. У Пушкина совсем не то:
И он мурлыкал: Benedetta
Иль Idol mio и ронял
В огонь то туфлю, то журнал.
Обновленный Онегин по-прежнему выговаривает свое состояние языком итальянских арий.
Не к худшему в глазах Онегина переменилась Татьяна. Вновь повторю: сближение внутренних миров пушкинских героев взаимно.
Последнее свидание
Почему же Татьяна (любя Онегина!) не ответила на его возвышенную любовь?
Нельзя не отметить, что через сознание Пушкина проходил вариант решительного разрыва Татьяны с Онегиным. Первый вариант концовки монолога-отповеди Татьяны заканчивался резко[223]: «Подите… полно — я молчу — / Я вас и видеть не хочу!». Но такие категоричные решения не в пушкинской (альтернативной!) манере. Разрыв с героем происходит, но он смягчен признанием в сохраняющейся любви Татьяны. Не сам факт, который очевиден, нам интересен, а его психологическое объяснение.
Тем существеннее такой подход, что он завершает своеобразную триаду этапов понимания Татьяной внутреннего мира героя; предположение (в письме) — «яснее понимать» (в опустевшем кабинете Онегина) — «ей внятно всё» (на последней встрече). Кажется, третье звено цепочки понимания героиней смутившего ее покой сулит переакцентировку приемов изображения. Чего же более: бери готовенькое у автора! Если «ей внятно всё», значит, и нам будет внятно всё? Но радоваться не приходится. Уже отмечалось, что главное обозначение («внятно всё») выражено местоимением, которое лишь указывает на предмет, имя которому мы, читатели, должны дать сами (это имя существительное, если хотим добраться до сути).
Так и поступают исследователи, а в результате на вопрос, почему Татьяна отвергла любовь Онегина, ответов-предположений — на любой вкус! Из-за страха перед общественным мнением, утверждал Белинский (VII, 500). Потому что все упирается в вопрос «Как изменилася Татьяна!» — «кардинальный для понимания финала романа»[224], — полагает Г. П. Макогоненко. Здесь просто недоразумение непонимания, считает Г. А. Гуковский: в деревне Онегин не понял любви Татьяны, теперь она платит той же монетой[225]. Татьяну «оскорбляет некоторый преднамеренный расчет Онегина в запоздалом ухаживании за ней»[226], — утверждает В. И. Кулешов. Татьяна хорошо понимает Онегина, еще резче судит Г. Н. Поспелов; она видит, что герой охвачен всего лишь «любовной прихотью» и «предлагает ей слишком мало»[227]. Дело не в Татьяне, а в Онегине, который в ее глазах уже не тот герой, — точка зрения Б. С. Мейлаха[228].
Дело в самой натуре Татьяны, пишет С. М. Бонди, в ее сильно развитом чувстве долга, «которое берет у нее верх над самыми сильными ее чувствами»[229]. Недостатка в предположениях, как видим, нет. Ничего удивительного! Ведь перед нами сложнейший — при внешней скупости — образец пушкинского психологического анализа. Речь Татьяны, обращенная к Онегину, отмечает С. М. Бонди, «представляет собой в художественном отношении одну из вершин пушкинского творчества, да, пожалуй, и всей русской литературы» (с. 36).
В. С. Непомнящий утверждает категорически, в полной уверенности, что это ему «внятно всё»; но внятно ему то, что сложилось в его воображении, а на деле идет поперек пушкинского текста: «Ведь она видит, что Евгений ничего не понял в собственной своей любви, что он стоит на той же нравственной ступени, что и тогда, при их объяснении в саду… все обернулось бы очередным для нашего героя любовным приключением»; у Онегина «страсть поставлена выше совести и любви»[230]. Но в саду Онегин нимало не склонял Татьяну к любовным приключениям! А что сейчас видит Татьяна?
И на Онегина глядит
Без удивления, без гнева…
Его больной, угасший взор,
Молящий вид, немой укор,
Ей внятно всё.
Чтобы избежать произвольного толкования — не выщипывать фразы из текста, а воспринимать их в контексте. Поэт вначале дает портрет героя, очень выразительный (включая «больной, угасший взор»). За два года светской жизни Татьяна уж как-нибудь выучилась различать искреннее от поддельного. Вид Онегина исключает возможность полагать героя соблазнителем. Прикажете воспринимать это как лукавство, игру — по восстановленным обыкновениям «науки страсти нежной»? А он проходит по княжескому дому, не встречая никого, соответственно не позируя ни перед кем; только для поэта он «на мертвеца похожий». Перед Татьяной человек совсем с другими чувствами (сравнительно с деревней). Такой герой заслуживает ее любви, которая только крепнет, а не идет на убыль. Но такая любовь — не для эпизодических встреч, ей место в семье. И тут колоссально вырастает препятствие: Татьяна уже замужем, хоть и не по любви, потому что по примеру Онегина в иерархии ценностей любовь вытеснена ценностями иными.
Исповедь и отповедь Татьяны Онегину — потрясающей силы человеческий документ. Все здесь соединилось: «и пламенная страсть, и задушевность простого, искреннего чувства, и чистота и святость наивных движений благородной натуры, и резонерство, и оскорбленное самолюбие, и тщеславие добродетелью, под которой замаскирована рабская боязнь общественного мнения, и хитрые силлогизмы ума, светскою моралью парализовавшего великодушные движения сердца…» (Белинский: VII, 498). Противоречивостью чувств героини объясняется особая сложность этого документа. Есть в исповеди даже отдельные «темные», трудные для прочтения места. Чтобы понять их, нужно сочетать доверие к прямому и точному смыслу слов и конкретизацию их контекстом всего романа: здесь проверка предыдущего толкования произведения.
Самое важное в исповеди — недоумение и открытый вопрос, почему Онегин отказался от ее любви, когда она предлагалась, и домогается ее, когда обстоятельства переменились: «Что ж ныне / Меня преследуете вы? / Зачем у вас я на примете?» Вопросы настолько терпкие, что способны вызвать раздражение, желание просто разорвать отношения.
Татьяна упрекает Онегина:
А нынче! — что к моим ногам
Вас привело? какая малость!
Страдающая женщина пробует сама ответить на трудные вопросы, причем по-пушкински альтернативно. Первым приходит ответ наугад, очень естественный в устах женщины: «Я вам не нравилась…» Это чистые (и ошибочные) эмоции (контраргументы приводились).
Достается упрек герою: «Как с вашим сердцем и умом / Быть чувства мелкого рабом?» Почему же Татьяна говорит о мелком чувстве? Тут и у нас может возникнуть несколько, хотя и неравноценных, предположений.
Может быть, «чувство мелкое» — просто чужая, онегинская цитата в устах Татьяны? А для нее самой любовь — чувство не мелкое? Но — Онегин не называл любовь мелким чувством. Напротив, он (в согласии с представлением героини) говорил о блаженстве, просто считал себя для него не созданным, а Татьяне советовал полюбить снова.
Попробуем проверить и такое основание для неверия Татьяны Онегину. Она могла запомнить онегинские слова:
«Я, сколько ни любил бы вас, / Привыкнув, разлюблю тотчас…» У Татьяны гарантия в сегодняшнем подлинном чувстве Онегина; она может не верить, что оно сохранится завтра. Но думала ли об этом она в разговоре с ним? База для гипотезы — только давние слова, причем отнюдь не влюбленного героя. И хотя гипотеза возможна, ее все-таки следует отвести. В памяти Татьяны суровость Онегина, и она об этом говорит. Никакого намека на возможное непостоянство Онегина в словах Татьяны нет, поэтому опрометчиво усматривать намек за словом, тут все на чистоту. Так что о мелком чувстве сказано не в расчете на перспективу: сейчас большое чувство, а потом измельчает; так что заранее — «мелкое чувство».
Почему бы не обдумать сомнительную, но в пушкиноведении активную версию: Татьяна, теперь уже окончательно считая Онегина «коварным искусителем», не верит в серьезность его чувства. Отсюда и выражения такие строгие: «какая малость!», «чувство мелкое». А вот если бы это чувство было не мелкое, а большое, — как знать, чем ответила бы на него Татьяна. Предположение, что Татьяна считает чувство Онегина мелким, кажется, подтверждается ее предшествующими словами:
Зачем у вас я на примете?
Не потому ль, что в высшем свете
Теперь являться я должна;
Что я богата и знатна,
Что муж в сраженьях изувечен,
Что нас за то ласкает двор?
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен,
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?
А здесь конкретизация, во что может вылиться «мелкое чувство». Татьяна, разумеется, не может знать, что Онегин когда-то владел искусством «науки страсти нежной», но она видела своего кумира в роли «коварного искусителя» — в тяжкий для нее день именин. Все-таки в этом самом решительном размышлении чувствуется что-то нарочитое.
Рассудим так: Татьяна считает мелким не чувство Онегина, но любовь как чувство, какой бы огромной сама по себе она ни была. Ее рассуждения о любви Онегина как предложении ей светской интрижки, за неимением лучших аргументов, — нарочитая прозаизация и дискредитация того огромного, что их обоих наполняет, — может быть, именно для того, чтобы хоть как-нибудь подавить и в себе, и в нем переполняющее их чувство. Вот очень важное рассуждение Татьяны; оно не вполне понятное, если его брать изолированно; но оно вполне вразумительное в контексте обрисованной позиции героини: