Анфиса тоже обслуживала австрийцев.
Потом Петр сказал, что Анфиса сильно помогла в организации мероприятия. Без нее так отлично встретить иностранных гостей не получилось бы.
Делегация уехала, простился и уехал уставший Петр, а вконец измотанный Борис вернулся в банкетный зал и налил себе рюмку коньяка.
Девушки собирали остатки еды, уносили грязную посуду.
– Вызови мне такси, – попросил Борис Анфису.
– Хочешь, я тебя довезу? – Анфиса, нахмурившись, смотрела на снующих девушек.
– Довези, – согласился он.
К тому времени ему начало казаться, что Анфиса стала незаменимой. На то, что их когда-то связывало, она ни разу не намекнула, зато всю документацию привела в полный порядок. Бумаги ложились на его стол, разобранные по темам, и неразбериха, царившая в секретариате до появления Анфисы, стала забавным воспоминанием.
Машина у Анфисы была маленькая и дешевая, Борису пришлось максимально отодвинуть кресло, чтобы вытянуть ноги.
Накануне был сильный снегопад, вдоль дороги тянулись высокие сугробы. В свете фар они казались ослепительно-белыми, а деревья за ними черными. Он тогда еще подумал, что неплохо бы походить на лыжах по лесу.
– Голова болит, – когда они уже въехали в город, пожаловался Борис.
Не стоило пить последнюю рюмку.
Анфиса ничего не сказала, свернула на незнакомую улицу. Борис закрыл глаза.
– Выйди на минутку.
Кажется, он задремал, потому что с удивлением начал озираться, услышав Анфисин голос.
– Выходи. Поднимемся ко мне, я дам тебе таблетку.
Борис отстегнул ремень, выбрался из машины, стоящей у подъезда панельной девятиэтажки.
Анфиса потянула его за рукав, и он пошел к подъезду.
Потом, не сняв куртку, стоял в маленькой прихожей и ждал, когда она принесет ему таблетку и стакан воды.
Потом Анфиса поставила полупустой стакан на тумбочку, положила руки ему на плечи и тихо попросила:
– Помолчи.
Она не улыбалась, как обычно. Черные глаза смотрели на него ласково и печально, и он вспомнил, как сильно перед ней виноват.
Она начала расстегивать «молнию» на его куртке, но он отвел ее руки и расстегнул «молнию» сам.
У него даже мысли не мелькнуло, что он скоро об этом пожалеет.
Анфиса в тот момент показалась ему очень красивой и совсем незнакомой. Он даже заглянул ей в лицо, чтобы получше разглядеть.
Анфисину квартиру он толком не разглядел и запомнил лишь большую металлическую напольную вазу в углу комнаты. В ней были две декоративные яблоневые ветки, и он тогда подумал, что искусственные цветы больше уместны на кладбище, чем в московской квартире.
Ваза и цветы были хорошо видны на видео.
Борис еще раз взглянул на экран компьютера и удалил запись.
Вынул флешку из компьютера, подержал в руке и снова воткнул в разъем, как будто боялся, что видео появится снова.
Какое-то время он с недоумением листал сканы документов с его собственной подписью. В них ничто не могло заинтересовать Анфису.
В технологии Борис разбирался слабо, но бухгалтерию отслеживал тщательно. С самого начала взял себе за правило проверять каждую копейку в финансовой отчетности. Предприятие не работало по серым схемам, и никаких проверок Борис не боялся.
Тем не менее захотелось посоветоваться с Петром, и он пожалел, что тот сегодня ушел пораньше. На всякий случай позвонил в его кабинет по внутреннему телефону, но заместитель не ответил.
Борис выключил компьютер, запер кабинет и поехал домой. Когда ставил машину в подземный гараж под домом, отметил, что тачка грязная. Завтра нужно попросить штатного водителя отвезти ее на мойку.
Машина Инны стояла рядом. Автомобилю жены мойка не требовалась.
Он поднимался в лифте, когда почувствовал, что тяжело и противно забилось сердце.
В тот день, когда убили Анфису, машина Инны была заляпана грязью. Он еще удивился, так испачкать машину можно только за городом, а Инна из Москвы не уезжала.
Борис вышел из лифта, нащупал в кармане ключи и сжал их так сильно, что почувствовал боль в ладони.
Он немного постоял перед тем, как достать ключи и сунуть их в замочную скважину.
Уля больше не звонила. Несколько раз Глеб хотел набрать ее сам, объяснить, что высоко ценит ее заботу и очень ей благодарен, но… Что сказать дальше, он не представлял.
Я неудачник, тебя не стою, и нам лучше расстаться?..
Но Уля не набивается к нему в жены и не ждет, что он будет уделять ей много внимания. Она вообще ничего от него не требует, кроме того, чтобы он не был неудачником.
Однако он чувствует себя связанным по рукам и ногам.
Быть связанным Глебу решительно не нравилось.
Работать он себя все-таки заставил, и, пока занимался делом, мысли об Уле отодвинул. Они вернулись, когда тетка накормила его ужином.
Злясь на весь свет, Глеб вышел за калитку, обогнул соседский дом и вошел в лес. Раньше, когда новостройки еще не приближались к деревне, а по расположенной в нескольких километрах трассе еще не шло столько машин, под тянущимися вдоль деревни деревьями росли подосиновики. Маленький Глеб собирал их в полу рубашки, и тетя жарила грибы с картошкой. Теперь за подосиновиками приходилось уходить за несколько километров.
Лес был наполнен тихими звенящими птичьими голосами. Жужжали комары. Глеб натянул на голову капюшон ветровки.
Послышался шум проезжающей машины. Глеб нагнул голову, пробираясь под тесно растущими соснами, и вышел на грунтовую дорогу. В двух шагах от него стояла вишневая «Шкода», а рядом с ней Лера. Она с испугом на него смотрела.
– Не бойся, – засмеялся Глеб. – Это не леший. Это я.
Она виновато и смущенно улыбнулась и тихо сказала:
– Здравствуйте.
– Привет, – вежливо отозвался Глеб. – Что ты здесь делаешь?
– Вы говорили, что в дом кто-то пытался залезть, – на его вопрос она не ответила. – Он… Этот человек снова не появлялся?
– Не появлялся, – отчитался Глеб. – А что? Ты догадываешься, кто это?
– Нет. – Она для верности покачала головой.
– Он больше не появлялся, – повторил Глеб.
– Вы… это точно знаете?
– Точно. Я несколько ночей спал в киямовском доме.
Она вздохнула, размышляя.
– Если хочешь, можем подежурить вместе, – весело предложил Глеб.
Ему отчего-то действительно стало весело, как будто не он только что навсегда рассорился с Улей.
Лера улыбнулась, подумала и с сожалением совершенно серьезно сказала:
– Увы, не смогу. Мне завтра на работу, я не успею утром доехать.
– Послушай… – Глеб зачем-то тряхнул ее за плечо. – Убийство – опасная штука.
– Вы говорили, – напомнила она.
– Что тебе известно? – Ему хотелось снова тряхнуть ее за плечо, но он сдержался. – Ты что, маленькая?! Не понимаешь, куда можно совать нос, а куда нельзя? Кого ты подозреваешь, Лера? Что ты знаешь?
– Я никого не подозреваю. Правда.
Глаза у нее были грустные. Глеб не понял, говорит она правду или врет.
Неожиданно ему стало за нее страшно. По-настоящему страшно.
Она была тихой и беззащитной.
– Что ты собираешься делать с документами, которые мне подсунула?
– Я отдала их директору. На документах стояли реквизиты предприятия, и я отдала их его директору. Он муж моей подруги.
– Правильно, – похвалил Глеб и вздохнул. – Где ты их взяла?
– Не скажу.
– Ну и дурочка, – констатировал он.
– Анфису хоронят в пятницу. Вы пойдете?
Идти на похороны малознакомой соседки ему не приходило в голову.
– Не решил еще, – сказал Глеб. – Где похороны?
Она объяснила, он постарался запомнить.
– Если хочешь попасть в дом… У меня есть ключи.
– Нет, – отказалась она. – Поздно уже. Надо ехать.
Ему стало жаль, что она отказалась. На ней были шелковые брюки и туфли на тонких каблуках. В таких по лесу не походишь. Неожиданно Глебу захотелось взять ее в охапку и перенести между деревьями.
Глупые мысли приходят ему в голову.
– Если… Если кто-то снова попытается попасть в дом, скажите мне, – попросила она.
– Ладно, – пообещал он.
Она молча села в машину, подала ее назад, развернулась.
«Шкода» скрылась за изгибом дороги, Глеб пошел к дому.
20 мая, четверг
– Пап, отвези меня! – канючил Миша. – Я хочу, чтобы ты меня отвез!
– Сегодня не смогу, – отмахивался Борис. – Сегодня я тороплюсь.
– А ты не торопись!
– Мишенька, папа работает. Он зарабатывает деньги, чтобы мы могли покупать еду и одежду, – вымученно объясняла Инна. – Я покупаю тебе все, что ты просишь, только потому, что папа много работает.
– Купи ружье. – Мальчик понял, что уговорить отца не удастся.
– Хорошо, – пообещала Инна. – В выходные пойдем в магазин и купим ружье.
– В кого стрелять собираешься? – засмеялся Борис.
– В тигров.
– Тебе их не жалко? Тигров на земле осталось мало. Перестреляем всех, вообще не будет.
– Они людей едят.
– Не ходи в лес, в котором живут тигры, и никто тебя не съест.
Борис чмокнул сына в лоб, потом Инну.
Дверь за мужем захлопнулась. Инна сунула Мише кроссовки, подождала, пока мальчик их обует.
Погода была отличная. Раньше Инна любила неторопливо идти с Мишей в сад, отвечать на бесконечные вопросы ребенка. Сейчас так хотелось поскорее остаться одной, что она повезла сына на машине.
Посмотрела, как мальчик бежит к приятелям, и, снова сев за руль, достала телефон и позвонила матери.
Мама была единственной, кому Инна рассказала о своем горе. Это было через пару дней после того, как она встретилась с Анфисой.
Инна тогда рассказала о встрече в кафе, удивляясь, что может говорить тихо и спокойно. Подытожила:
– Нам придется развестись.
– Это невозможно! – тихо и спокойно отрезала мама. – Сейчас никак нельзя.
Инна маму понимала. Партия, в которой папа был одним из самых ярких и известных представителей, активно поддерживала традиционные ценности. Еще она выступала за глубокое изучение основ православной культуры в школах, за запрет абортов и все то, что недоброжелатели называли мракобесием.