— Скажи, куда тебя отвезти, — говорю я, глядя прямо перед собой.
Ее глаза меня просто убивают. Я чувствую, что там, в своей паршивой голове, она кем только меня не называет, и уже морально созрела к тому, что долбоеб Габриэль Крюгер повезет ее насиловать в самой изощренной форме. Вот кто я для нее: просто больной на всю голову ублюдок.
«Молодец, Габриэль, добился, чего хотел — она тебя боится».
— Домой, — сразу отвечает Кира и скороговоркой надиктовывает адрес.
Водитель ждет моего одобрения, и я киваю ему в зеркало заднего вида.
Всю дорогу — ни полслова. Я выжат до суха, словно меня только что нокаутировали и теперь выносят с поля на носилках, потому что даже в выжатой половой тряпке способностей к сопротивлению больше, чем во мне сейчас. В башке пусто, в груди — полный штиль. Если бы в Киру вселился бес и ей захотелось перегрызть мне горло, я бы не стал сопротивляться.
Мы едем и едем, дорога какая-то словно резиновая. И я начинаю тупо задыхаться, и руки сводит судорогой, потому что Киры вдруг становится слишком много. Она проникает в меня как отравляющий газ, и снова будит в башке всякую хрень вроде той, что я думал до того, как поймал ее на дороге: взять себя в руки, вспомнить, что ни одна женщина, которую я хотел, не говорила мне «нет» — и просто соблазнить Киру.
Насытится, сбить оскомину. И с каждой секундой эта мысль крепнет. Фактически, когда машина, наконец, притормаживает, я прочно зацементирован идеей прямо сейчас довести начатое до конца.
Наверное, поэтому не сразу замечаю, что Кира все-таки освободилась из пальто.
Выхожу, открываю дверцу с ее стороны, почти уверенный, что грязнуля бросится наутек, но ей наверняка тоже было о чем подумать, потому что и она выглядит притихшей.
— Ты здесь живешь? — Я бросаю взгляд на старую кирпичную пятиэтажку, которая выглядит так, будто дом давно пора отдать под снос. И учитывая, сколько мы ехали, это чуть ли не окраина города.
— Оставь меня в покое, Габриэль, — игнорируя мой вопрос, сухо говорит Кира. — Я не буду больше портить экстерьер «ТАР» своим присутствием. Если бы могла, поверь, я бы и на другую планету переселилась, лишь бы никогда тебя больше не видеть, но это пока невозможно.
Три предложения.
Три удара мне по почкам, от которых скручивает злость и ненависть, и неудовлетворенность, и куча другой херни, которую во мне будит эта фальшивая недотрога. Снова. Опять.
— Зачем тебе свобода, грязнуля? Думаешь, в этом городе есть кто-то, кто заплатит за тебя больше, чем я?
— Нет, конечно, кто же станет тягаться со всемогущим Элом, — язвит она. — Но я лучше даром отдамся, чем тебе за все твои деньги.
Вот оно. Она просто не хочет меня. Не потому что — в моей голове рождались и такие мысли — не такая испорченная дрянь, как я о ней думаю — а просто из принципа. Дать кому угодно, но только не мне.
Ладно, раз ты грязнуля, то и играть с тобой нужно по грязным правилам.
— Я уже однажды предлагал тебе деньги, Кира, — догоняю ее в спину злым напоминанием, — И уже говорил, что второй раз платить за тебя не стану.
Она даже не поворачивается: дверь подъезда со скрипом открывается — и темнота проглатывает Киру всю без остатка.
Глава двадцать третья: Кира
На следующее утро я еду в «ТАР» с твердым намерением отказаться от места стажера.
Не думаю, что найду такое же хорошее место, но это не имеет значения. Я должна просто свести к минимуму все точки соприкосновения с Габриэлем, и чем раньше это сделаю — тем лучше.
Он снился мне всю ночь. Я просыпалась, включала телевизор, смотрела передачу про космические корабли и смертельные метеориты, в надежде, что когда усну снова, то полечу в далекую галактику, где Элом даже пахнуть не будет. Но я засыпала — и снова оказывалась в руках Габриэля. И так до самого утра, бесконечная цепочка полусна- полуяви. Более, чем громкий сигнал о том, что пора избавляться от Габриэля. Снова.
Потому что еще пара дней таких снов — и в следующую нашу встречу я соглашусь на все, о чем он попросит. И возненавижу себя за это.
— Хорошо, что ты приехала раньше. — Виктория Викторовна даже не дает мне рта открыть. — Поменялись планы, будем записывать эфир. Нужно подготовить вопросы и подать список на одобрение. На все про все час. У нас в гостях Дмитрий Рязанов.
Я одними губами проговариваю «Дима?» и быстро, пока мое ненормальное удивление не стало заметно. Вот тебе и ушла.
Я знала Диму два года и немного до того. Поэтому мне не составляет труда придумать вопросы, которые его заинтересует, не будут грубо вторгаться в личную жизнь и которые его помощники не вычеркнут, посчитав провокационными. Через полчаса даю Виктории список. Она скептически бросает взгляд на часы, мол, чего это я так быстро справилась? Но, прочитав, удивленно вскидывает брови.
— Очень хорошо, молодец. Очень-очень хорошо.
Чувствую себя совершено раздавленной. Хотела уйти — не ушла. Еще и эта похвала, которую, в общем, получила незаслуженно. Но хуже всего то, что мне вдруг понравилась эта суматоха, спешка, драйв, во время которого в кровь ударил адреналин.
И мне бы хотелось еще немного, а лучше — много и каждый день. Но ведь я собралась уходить?
Виктория дает мне работу, в которую я ныряю с головой: нужно мониторить официальные страницы политиков и находить что-то свежее и интересное, чтобы пускать эти врезки тридцатисекундными промо на протяжении всего эфира. Я так увлекаюсь, что не сразу слышу, когда она зовет меня и говорит:
— Ни одного вычеркнутого вопроса, стажерка. Молодец!
Дима должен приехать пять, чтобы его успели загримировать до эфира в семнадцать тридцать, но, когда я сдаю все материалы, электронные часы на экране телефона уже подбираются к семи вечера. Потихоньку собираюсь и получив у Виктории официальное разрешение идти домой, выхожу в коридор, на ходу застегивая куртку. Дам себе еще одну ночь, чтобы подумать: стоит ли возможная работа мечты того, чтобы каждый рабочий день проводить с дамокловым мечом над головой.
— Кира?
Я узнаю голос Димы. Судьба снова шутит, подбрасывая мне встречи с прошлым. Хотя, кого я обманываю? Шанс с толкнуться с ним был почти один к одному.
А у меня снова грязная обувь, и почему-то именно этот факт дает силы улыбнуться.
Я поворачиваюсь — и Дима стоит рядом, так близко, что мог бы до меня дотронуться. И, наверное, такая мысль тоже приходит ему в голову, потому что его руки, которые до этого спокойно висели вдоль дела, начинают подниматься — и тут же опускаются.
— Привет, — неуклюже здороваюсь я. Хоть мы совсем рядом, все равно хочется помахать ему рукой, будто мы на разных сторонах реки.
— Ты что — здесь работаешь? — Он выглядит искренне удивленным.
Просто киваю и продолжаю комкать в руках шапку. Дима вдруг хмурится, потирает лоб, словно что-то вспомнил и говорит, уже с растерянной улыбкой.
— Те вопросы — ты писала?
Еще один бестолковый кивок, после которого я снова фокусируюсь на своей грязной обуви.
Мы же не были чужими людьми. Он был рядом, когда я отходила в больнице после пожара, он сделал мне предложение, он дарил подарки и обещал, что превратит мою жизнь в сказку. Я носила подаренное им помолвочное кольцо. А сейчас мы просто стоим рядом и нам не о чем — совсем не о чем! — поговорит. Эта пауза такая длинная и неловкая, что хочется сквозь землю провалиться. Диме даже не нужно спрашивать, как у меня дела: это и так ясно по моим сапогам, моей простой одежде и по синякам под глазами.
Но он все-таки спрашивает. И я отвечаю: все хорошо, заканчиваю учебу, стажируюсь и очень устаю. Готовлюсь сказать, что от желания выспаться еле стою на ногах, но он тянется ко мне и все-таки берет за локоть. Осторожно, галантно, как умеет только он.
Не хватает, как Габриэль, словно я его кукла, которой можно и руки оторвать.
Но что-то не так. Вообще не так. Потому что от близости Эла у меня кровь бурлит, как будто в стакан с растворенной лимонной кислотой бросили щепотку соды. А с Димой просто: спокойно, даже дыхание не сбивается. Но ведь так и должно быть? Какая нормальная женщина хочет мексиканских страстей? Точно не я.
— Мне жаль, что я такой идиот, — вдруг говорит Дима. Звучит очень убедительно.
— А мне жаль, что я не сказала сразу, — устало бормочу я. Честно, сегодня совершенно не подходящий день для выяснения отношений. Но поговорить о случившемся нам все-таки нужно. И видимо это случиться сейчас. — Я…
— Ты едешь со мной, — громыхает над правым ухом знакомый голос. Хотя не голос, точно: опускает на голову, словно стальная кувалда. Несколько слов — а я уже чувствую себя вколоченной в землю сваей.
И в этом весь Эл: сцапывает за талию, тянет на себя, хоть я упираюсь пятками. Ему плевать на все и на всех. Эл хочет — Эл берет.
— Габриэль, прекрати, — вмешивается Дима, но слова действуют только на цивилизованных людей, и Крюгер не из их числа. Остановить его может разве что еще один мордобой.
— У нас с Кирой важные дела, так что поговорите в следующий раз, — фыркает Эл. — Пойдем, грязнуля, риелтор ждать не будет.
Кто-кто?
— Я никуда с тобой не пойду, — говорю я, все еще отчаянно пытаясь освободиться. — Я не просила никакого риелтора, не понимаю, о чем ты говоришь.
Дима внимательно наблюдает за нами и мне хочется, чтобы Габриэль просто перестал существовать. Чтобы я проснулась и вдруг знала, что все это время смотрела страшный сон, в котором один ненормальный подонок портил мне кровь просто потому, что он придумал полную голову ерунды. Но это было бы слишком прекрасно, чтобы быть правдой.
— Что вообще происходит? — спрашивает Дима, укладывая свою ладонь на пальцы Эла, свернутые стальным кольцом вокруг моего предплечья. — Убери от нее руки.
— Я что-то пропустил, и вы снова встречаетесь? — вкрадчиво, с плохо спрятанной издевкой, интересуется Габриэль.
— Нет, — глухо отвечает Дима и убирает руку.
На миг мне хочется, чтобы он, как тогда на пляже, отделал Габриэля до потери сознания, но я понимаю: тогда Эл по какой-то причине дал себя избить. Наверное, так сходил с ума. Сегодня, если бы Диме захотелось почесать об него кулаки, он бы дал сдачи.