Там, где я жил раньше, был один парень. По возрасту правильнее было бы назвать его мужчиной, но по каким-то своим причинам он им так и не стал. Не перешагнул порог зрелости и, похоже, даже не считал нужным, поэтому я буду называть его парнем.
У вас с ним есть что-то общее. Как и ты, он был вечно подавлен. Как и ты, — эгоцентричен и уныл.
Стоило ему выйти из дома, на улице словно темнело. От одного его вида яркий солнечный день терял краски, а лунная ночь — очарование. Казалось, цветы на его пути вянут, а трава погибает. Он был настолько подчеркнуто негативен, что при виде него у меня внутри все сжималось.
Он тоже разносил заразу. Как и ты.
Я всегда думал, что тщательно выбираю соседей. Ведь окружение важно. Мне импонируют люди, с нетерпением ожидающие начала нового дня. Я глубоко уважаю тех, кто способен поддерживать позитивный и радостный настрой.
Вид этого вечно подавленного, унылого парня отравлял местную экологию… Выводил меня из равновесия. Не давал покоя. Как я мог так ошибиться? Как мог это пропустить? Как вышло, что подобный сорняк заразил мой сад? А ведь сорняки не растут поодиночке: за одним растением вскоре последуют другие.
Я пытался ему помочь, правда пытался. Спрашивал, почему он никогда не улыбается. У парня были темные волосы, полностью закрывавшие один глаз, и он то и дело отбрасывал их назад. Правда, они тут же возвращались на место и забивались ему в рот, так что понять его было непросто.
Я потратил немало времени на размышления, чем ему помочь. Попытайся он взять себя в руки, у него ведь могло бы и получиться. Этим он показал бы готовность работать над собой. Поза во многом определяет настроение. Но он явно смирился с тем, что его руки висят плетьми. Он совершенно неверно понимал мои намерения. Не буду говорить, как он меня называл.
Настал день, когда я понял, что единственное, что можно сделать, — выдернуть сорную траву.
Говорят, чтобы нахмуриться, нужно напрячь сорок три мышцы, а чтобы улыбнуться — всего четыре.
Не требуется никакой подготовки, чтобы вырезать на лице другого человека улыбку. Достаточно острого ножа.
А вот чтобы увековечить хмурое выражение лица, нужно как следует потрудиться.
Впрочем, скоро ты на личном опыте узнаешь, что я весьма трудолюбив. Особенно в случаях, когда искренне верю, что оно того стоит.
Ну, вот я и добрался, ты чувствуешь мой взгляд? Говорят, некоторые люди такое могут. Я слышал, что разведчиков, «наружку» и снайперов, успех миссии и жизнь которых зависит от того, выдадут ли они свое местонахождение и присутствие, учат не задерживаться взглядом на объекте. Лучше смотреть в сторону. Потому что некоторые люди способны чувствовать взгляд и слежку. У них волосы на загривке дыбом встают — и они тут же все понимают.
Впрочем, к тебе это вряд ли относится. Тогда ты была бы другой. Полноценной.
В твоем районе есть сотни возможностей слиться с окружением и наблюдать, но ты едва ли знаешь и десяток. Как здесь людно, как много событий! Если бы ты открылась миру и приложила немного усилий, чтобы сделать жизнь светлее и в процессе познакомиться с кем-то новым, в нашей встрече не было бы необходимости.
По мере того как я наблюдаю за тобой, мне становится ясно, что, хотя я и пытаюсь убедить себя в том, что занят изучением твоих привычек и распорядка, на самом деле я даю тебе последний шанс. Переубеди меня. Дай повод отказаться от плана. Покажи ранее незамеченную способность к искренней радости, а не только к ее извращенной мазохистской форме.
Но ты ничего не делаешь. Ничего. Ты слишком упрощаешь мне задачу. Вообще-то это решение не должно быть простым. Я должен бороться с собой, в конце-то концов. Я должен сомневаться и мучиться.
Вместо этого грядущее кажется мне милосердием. Несколько минут назад ты вышла за очередным кофе, и я был почти уверен, что тебя смоет потоками дождя. Я слышал, что для Портленда это обычная погода. Меня она не угнетает, я люблю дождливые дни, но, даже если бы угнетала, я не позволил бы себе пасть так низко. Чего нельзя сказать о тебе. Если погода так сильно влияет на настроение, — а на некоторых людей она действительно влияет, — это бы объяснило твою вечную хандру. Но почему ты ни разу не задумалась о переезде?
Однако и здесь дожди льют не непрерывно. А ты, если можно о тебе так сказать, удивительно упорна. Так что этот фактор тоже отпадает. В появлении ГолоднойДевочки234 виновата отнюдь не погода.
Просто поразительно, как много времени я на тебя трачу. Никто другой не дал бы тебе такую фору в последний момент. Мало кто вышел бы из укрытия на противоположной стороне улицы прямо под дождь только ради того, чтобы опередить и открыть перед тобой дверь в кофейню.
Отблагодарила ли ты меня хотя бы улыбкой? Нет. Впрочем, ты и не приняла это как должное. Ладно, хоть кивнула, но едва заметно, будто тебе это трудно и едва ли не больно.
Ты вошла внутрь как раз в тот момент, когда я решил, что это твоя последняя проверка. Последний шанс измнить будущее. От твоего дома до этой кофейни рукой подать, значит, ты здесь постоянный клиент. Тебя наверняка знают все работники. Не могут не знать. Ну, хотя бы один смешок в разговоре с бариста. Давай же, я на твоей стороне! Я знаю, ты сможешь.
Но ты и этого не делаешь.
Запечатанная в зеленый дождевик, с которого капает вода, ты просто стоишь у кассы, не поднимая головы в огромном, как у монаха, капюшоне, и пересчитываешь сдачу. В последний момент вдруг решаешь бросить ее в банку для чаевых. Приятный жест — уже теплее, — но его одного недостаточно, чтобы что-то изменить. Приговоренные к смертной казни и умирающие часто отказываются от принадлежащих им земных благ, и, если ты не понимаешь, что сама находишься в такой ситуации, это наименьшая из твоих проблем.
Жаль, что ты не видишь выражения, с которым бариста провожает тебя взглядом. Она знает тебя, знает лучше, чем ты думаешь; может, даже знает, кто ты на самом деле — знаменитая блогерша-психопатка. Она знает, что с тобой происходит, и желает тебе добра.
Тебе стоило уделить ей больше внимания.
Но посмотри-ка! Ты скрываешь внутри по меньшей мере один сюрприз. Ты взяла кофе навынос, но останавливаешься у островка с пряностями? Я был уверен, что ты девочка, не любящая излишеств и пьющая только черный кофе, но тебе нравится корица. Кто бы мог подумать!
Пожалуй, возьму самый большой стакан кофе: не сомневаюсь, впереди у нас с тобой невероятно длинная ночь, которая принесет нам обоим очищение.
Но не проходит и трех минут, как все идет наперекосяк. Я едва успеваю выйти и вернуться на тротуар на другой стороне дороги, так что мне остается только смотреть. Смотреть и сожалеть о том, что так подвел тебя. Если бы я держался ближе, я бы…
Это даже не твоя вина. Горел пешеходный зеленый. Дорога твоя. Любой может подтвердить. Даже я — а я знаю тебя лучше других — не сомневаюсь, что у тебя были другие планы: ты просто собиралась перейти на другую сторону улицы без происшествий, так же, как и тысячи раз прежде.
Я понимаю, что случится, еще до того, как все происходит. Поднимаю глаза и вижу машину; волосы на загривке встают дыбом, и я знаю, просто знаю, что машина движется слишком быстро, что она не успеет остановиться вовремя, и бегу по тротуару; если бы я держался ближе, я бы вытащил или вытолкнул тебя из-под колес. Все должно быть не так!
Тебе было уготовано намного больше.
Водитель замечает тебя слишком поздно; загораются красным стоп-сигналы, и машину заносит на мокрой дороге. Ты этого не знаешь. Не видишь приближающуюся машину. Мне любопытно: если бы ты видела, если бы у тебя было время, хотя бы мгновение, чтобы среагировать, реальная перспектива умереть заставила бы тебя задуматься, раз уж ничто другое не смогло?
Но ты спряталась за капюшоном и не смотрела по сторонам. Один сокрушительный удар — и ты кувыркаешься в воздухе среди капель дождя и веером выплеснувшегося кофе. И, словно этого недостаточно, ты приземляешься на ветровое стекло машины на встречной полосе и снова отскакиваешь.
Даже я вздрогнул и на мгновение закрыл глаза.
Ну как, подтверждаются твои худшие опасения о том, что ни миру, ни людям не хочется к тебе прикасаться? Они толпятся вокруг и глазеют; впрочем, к этому ты привыкла. Однако я видел и не такое, и зрелище меня не отвращает — по крайней мере, в том смысле, в котором отвращает их. Мне несложно присесть рядом с тобой на асфальт. Несложно прикоснуться к тебе. Несложно обнять. Меня не беспокоит, что твоя жизненно важная жидкость пропитывает мою одежду.
А ты вообще в сознании?
Странно дышишь. Нехорошо. Редкими, короткими глотками, словно рыба, задыхающаяся на воздухе. Твои глаза блуждают, как у младенца, пытаясь сфокусироваться хоть на чем-то, и, судя по всему, ты не понимаешь, что произошло. Это ожидаемо, но я не собираюсь тебе ничего объяснять.
— Останься с нами, Дебора.
Да, это говорю я. И я думаю, что сейчас ты смотришь на меня. По крайней мере, ты не сводишь с меня глаз. Тем хуже, потому что в них я вижу миллион вопросов и не знаю, как на них ответить. Не здесь, не сейчас, не на эти.
Я даже на свой ответить не могу.
Это бы случилось с тобой, даже если бы меня здесь не было.
Мое присутствие ничего не изменило. Я ни на что не повлиял. Мне не дали возможности донести до тебя хотя бы один аргумент.
Так зачем меня сюда привели? Чтобы я стал свидетелем? И все? Всего-то?
Иногда все, что остается, — стоять на коленях под дождем и задаваться вопросом, что же пытается сказать тебе вселенная. Но для меня это уже пройденный этап.
Ты ведь не против, что я зашел в твою квартиру? Ключи из кармана, можно сказать, сами выпали мне в руки.
Я рассчитывал увидеть это место совсем при других обстоятельствах. Рассчитывал, что и ты взглянешь на него иначе — как бывает, когда показываешь новое место другому и гадаешь, каким он его видит.