ми звуки имеют собственный синтаксис. Так же, как птичьи трели, только менее приятно на слух.
— Если все это время они содержались в заключении, то, к какой бы культуре они ни принадлежали, они уже более века находятся вне ее. Они должны были все забыть, разве нет? Мир с тех пор так изменился, что они бы его и не узнали, — сказала Керри. — Вы занимаетесь не наукой, а национальной безопасностью. Не понимаю, зачем вам устанавливать с ними контакт спустя столько лет?
— Все перемены, о которых вы говорите, ограничиваются материком. Поместите их в океан — и они окажутся в своей стихии. — Он убрал айпад обратно в портфель. — Нас не интересует, что они хотели сказать в 1928-м. Как и в 1948-м, и 1988-м. Нас интересует, что происходит сейчас, с этим и связана срочность.
Вертолет сел, и, еще не ступив на остров, Керри поняла, что более неприглядного места в жизни не видела. Скалистый, стегаемый дождями остров вдали от материка, с ветрами, налетающими то с одной, то с другой стороны, из-за чего растущие здесь сосны мотало во все стороны, пока они не начинали опасно крениться с дурными намерениями.
— Здесь не всегда так, — заверил ее Эсковедо. — Иногда еще дождь со снегом бывает.
Остров, размером с большой торговый центр, имел форму неравностороннего треугольника, на одном конце которого была посадочная площадка для вертолетов и пристань, а на другом — россыпь хозяйственных построек, а также, судя по всему, служебные помещения и казармы для тех, кому не посчастливилось здесь служить. Между собой их связывала сеть тропинок и дорог.
Над всем этим возвышалась уродливая кирпичная громадина, которая выглядела именно тем, чем и являлась — старинной тюрьмой, хотя могла быть чем угодно еще: старой фабрикой, электростанцией или, что еще более вероятно, военной крепостью, напоминанием об эпохе, когда на Западном побережье опасались вторжения японского флота. По словам Эсковедо, ее построили в 1942 году. В те времена необходимость в ней ни у кого не вызывала сомнений, а после к крепости просто привыкли, если вообще о ней помнили. Лодочники наверняка проявляли интерес, но побережье через определенные промежутки было утыкано предупреждающими знаками и, что бы на них ни было написано, этого хватало, чтобы отпугнуть любопытных. Особенно в сочетании с тройным ограждением и кольцами колючей проволоки поверху.
Потуже затянув шнурок на капюшоне дождевика, Керри шагнула под ливень. Октябрь, это всего лишь октябрь! Что же тут творится в январе? Полковнику, конечно, хоть бы что. На полпути к служебным постройкам она повернулась к нему и отодвинула капюшон.
— Я не телепат, как вы сказали в вертолете. Это не так работает.
— Как скажете, — безразлично отозвался он.
— Я серьезно. Если вы хотите, чтобы я работала здесь, в этом месте, вы должны понимать, что я делаю, и не высмеивать мои методы у меня за спиной.
— Но вы ведь уже здесь. Очевидно, кто-то из вышестоящего командования очень в вас верит.
Слова полковника следовало обдумать. С их стороны подобное не могло быть розыгрышем. Привозить гражданского на объект, о котором не знало большинство президентов страны, руководствуясь соображениями «может, получится, а может, не получится, мы ничего не теряем», никто бы не стал. Ее должны были проверить, притом тщательно; интересно, как они это провернули. Прикидывались репортерами и опрашивали ее клиентов или участников шоу «Говорящая с животными», чтобы убедиться, что это случайные люди, а не актеры, действующие по сценарию, и что она действительно сделала для них то, что обещала?
— А вы? Вы смотрели шоу?
— Мне прислали первый сезон на DVD. Посмотрел пару серий. — Он погрузился в воспоминания и продолжил менее официально: — Полярный медведь в зоопарке Кливленда — вот это было любопытно. То, как вы взаимодействовали с семисоткилограммовым высшим хищником. Вы отправились к нему, не имея в руках даже палки. Просто потому, что у него было ОКР? Это либо невероятная смелость, либо непроходимая глупость. А я не считаю вас глупой.
— Уже что-то. Значит, я здесь из-за этой серии? Вы решили, что, раз я способна на такое, то не испугаюсь ваших заключенных?
— Думаю, это тоже приняли во внимание, — несколько секунд он молчал, и под ногами хрустел лишь дорожный гравий. — Если вы не считаете себя телепатом, то кто вы? Как это работает?
— Я и сама не знаю, — вопрос, которого Керри всегда боялась, потому что не знала толком, как на него отвечать. — Я умею это столько, сколько себя помню, а со временем стало получаться лучше, наверняка из-за практики. Больше всего это похоже на чувство. Но не такое, как зрение, обоняние или вкус. Для меня оно сродни равновесию. Вот вы можете объяснить, как работает ваше чувство равновесия?
Полковник бросил на нее косой, ничего не выражающий взгляд, но было видно, что он понятия не имеет.
— Мое? Не забывайте: вы можете задавать вопросы, только если в этом есть служебная необходимость.
Ну, отлично. И как официально! Похоже, чувство юмора у Эсковедо куда лучше, чем он хочет показать.
— Ах да. Тогда чье угодно еще. Большинство людей не понимает. Они настолько к нему привыкли, что воспринимают как должное. Лишь немногие знают, что это как-то связано с внутренним ухом. Еще меньше людей знает об устройстве вестибулярного аппарата — трех полукружных каналах, заполненных жидкостью. Один для движения вверх, один — вниз, еще один — вперед и назад. Однако вам не нужны все эти знания, чтобы идти рядом со мной и не падать. Вот на что похоже мое чутье при работе с животными. Оно просто есть, и я не знаю, как оно устроено.
Эсковедо помолчал, обдумывая ее слова.
— Так вот как вы обычно уходите от прямого ответа.
Керри улыбнулась, не поднимая глаз.
— Обычно это срабатывает.
— Ловко. А на самом деле?
— На самом деле? Это… — она запнулась, собираясь с мыслями. — Сочетание нескольких вещей. Считывание эмоций, чувств, тактильных ощущений, мыслеобразов — застывших или в движении. Что-то из этого или все сразу. Иногда даже не это, а просто… чистое знание. По крайней мере, я бы назвала это так.
— Чистое знание? — в его голосе прозвучал скепсис.
— Вы участвовали в боевых действиях?
— Да.
— Тогда, даже если вы не испытывали это сами, то наверняка видели или слышали от тех, кому доверяете, о ситуациях, когда возникает четкое ощущение, что следует быть очень осторожным в этом здании или при взятии новой высоты. Люди не могут этого объяснить, чем-то обосновать. Просто знают. И часто оказываются правы.
Эсковедо кивнул.
— На таком примере это обретает смысл.
— Вдобавок ко всему, ради интереса мне сделали функциональное МРТ. Запись есть в бонусах ко второму сезону на DVD. Видно, что языковой центр моего мозга очень хорошо развит. Девяносто восьмой процентиль или вроде того. Возможно, это как-то связано.
— Любопытно, — вот и все, что сказал Эсковедо. Керри решила закрыть тему, оставив последнее слово за собой.
Дорожка вильнула и раздвоилась; они не пошли по левому ответвлению, которое вело к тюрьме, однако чем ближе они подходили под непрекращающимся ливнем и порывами ветра, тем более подавляющим выглядело здание. Оно поднималось из моря, как айсберг, и самая пугающая часть была сокрыта под землей. Порывы ветра доносили застарелый запах рыбы, будто она поколениями гнила внутри и ее никто не убирал.
Керри уставилась мимо, на неспокойное море, тянущееся до самого горизонта. То, что это остров, было видно только с моря. Вывод напрашивался сам собой: не стоит смотреть на него с моря.
В плавательном бассейне она всегда чувствовала себя спокойно. Вода прозрачна — все видно. Но озера, океаны, реки… они совсем иные. Это темные воды, полные тайн и случайных захоронений. Обломки кораблей, затонувшие самолеты, дома на дне затопленных долин… зловещие склепы, застрявшие в ином, чуждом мире.
И в моменте это ощущалось особенно остро.
Кабинет полковника Эсковедо в административном здании мало чем отличался от тюремной камеры. В отсутствие окон искусственный свет флуоресцентных ламп никого не красил. Полковника он старил, а что сделал с ее собственной внешностью, и думать не хотелось. Несмотря на то, что в углу пыхтел осушитель, воздух оставался сырым и тяжелым. Находиться здесь изо дня в день — все равно что работать в шахте.
— Итак, к делу. Почему именно сейчас, — начал полковник. — Поведение этих существ не менялось с момента попадания на базу. За одним исключением, произошедшим в конце лета 1997 года. Длилось это примерно месяц. Меня здесь еще не было, но согласно записям… — он помолчал, подбирая слова. — Коллективный разум. Они вели себя как единый организм. Большую часть времени проводили, уставившись в определенном направлении, на юго-запад. По отчетам тогдашнего начальника тюрьмы, они будто ждали чего-то. Нечеловечески спокойно ждали. Через какое-то время все прекратилось и они вернулись к обычному поведению.
— До текущего момента? — спросила Керри.
— Девять дней назад. Они снова это делают.
— Кто-нибудь выяснял, что особенного произошло в этом месяце?
— Мы думали об этом. Хотя потребовались годы. Аналитики смогли обнаружить связь только через три года, и даже тогда это была скорее счастливая случайность. Вы же знаете, как работают подобные агентства: они не взаимодействуют, не обмениваются информацией. Ключ на одном конце мира, замок — на другом, а посередине ни у кого нет данных, чтобы связать эти два факта. Сейчас стало лучше, но только после теракта 11 сентября они хотя бы задумались о том, что следовало бы обратить внимание на сопоставление разведданных.
— И что произошло тем летом?
— А вы послушайте, — сказал он и повернулся в кресле к оборудованию у себя за спиной.
Она как раз заинтересовалась техникой. Учитывая лаконичность обстановки, казалось не только излишним, а просто-напросто несвойственным, что Эсковедо держит у себя в кабинете весьма современную на вид аудио- и видеоаппаратуру, провода от которой ведут к паре трехполосных колонок и сабвуферу. Полковник вывел на ЖК-монитор одного из модулей ввода-вывода звуковой файл и нажал кнопку воспроизведения.