— Время. — Она подергала ограждение. — Я что, буду тут жить?
— Надеюсь, это шутка. — Полковник без вопросов наполнил крышку термоса и протянул ей. — Вот. Здесь холод быстро пробирает до костей.
Она попробовала — кофе. Не лучший из тех, что доводилось пить, но и не худший. Напиток согревал, и это было весьма кстати.
— У меня вопрос. Они когда-нибудь размножались? Здесь или в других местах, где их содержали? Кто-нибудь из них размножался?
— Нет. Почему вы спрашиваете?
— Я ощутила это от некоторых из них. Потребность. Поймете, если почувствуете. Она объединяет все виды живых существ.
— Не знаю, что вам ответить, кроме как: нет, они не размножались.
— Вам не кажется это странным?
— Мне кажется странной вся ситуация.
— Я имею в виду, что даже панды в неволе ухитряются время от времени беременеть.
— Никогда об этом не думал.
— Вы относитесь к ним как к заключенным, это ваша обязанность, я понимаю. Женские особи мало чем отличаются от мужских. Но представьте, если бы они были больше похожи на обычных мужчин и женщин. Чего можно ожидать от разнополых заключенных, которые могут беспрепятственно перемещаться внутри тюрьмы?
— Я понял, к чему вы ведете, но… — нет, Керри могла бы точно сказать, что он ничего не скрывает. Он действительно никогда о таком не думал. В этом не было необходимости. — Может, не могут в силу возраста?
— Я думала, мы уже установили, что по завершении трансформации возраст роли не играет. Но даже если бы и играл, Джайлз Шапли на момент заключения не был стар. Ему было восемнадцать. И он не мог быть единственным молодым человеком на двести с лишним заключенных. Помните себя в восемнадцать?
Эсковедо хохотнул.
— Я ни одной юбки не пропускал.
— А он даже не пытался. Никто из них не пытался.
— Не могу сказать, что меня это расстраивает.
— Это ведь… — она замолчала. Ответ был получен: они не размножались. Хотели, чувствовали потребность, но не размножались. Может, заключение повлияло на фертильность или отбило желание переходить к действиям.
Или это было невероятное самообладание. Они не могли не понимать, что станет с их потомством. Им бы не позволили оставить детей, растить их. Впереди их ждали только медицинские исследования и вивисекция. Даже монстры желали лучшего будущего для своих детей.
— Сегодня я кое-что поняла, — сказала Керри. — Ни завтра, ни потом мы ничего не добьемся, если продолжим действовать, как сейчас. Вокруг них словно защитная раковина, — она поднесла кофе к губам и посмотрела на полковника поверх чашки, но не смогла ничего прочесть по выражению лица. — Мне продолжать?
— Я слушаю.
— Вы правы, раппорт требует времени. Но не только времени. Ваши заключенные могут обладать дополнительными органами чувств, но ум-то у них человеческий. Более-менее. Он будто перекрыт чем-то еще, и это не то чтобы хорошо, однако по сути своей они не перестали быть людьми и обращаться с ними нужно как с людьми. А не с животными. — Она сделала паузу, чтобы оценить его реакцию. Что ж, по крайней мере, внимание она не потеряла. Хотя до сих пор ничего не предложила. — Если бы они выглядели более похожими на людей, не проще было бы установить раппорт, обращаясь с ними как с людьми? Я читаю газеты. Смотрю телевизор. Я слышала, что говорят о пытках. Все «за» и «против». Я знаю, какие они бывают. Главное, что я вынесла из этого: люди, которые умеют добывать надежные сведения из заключенных, говорят, что добиваются этого человечным отношением. В том числе дают заключенным что-то, что те любят или хотят. Во времена Второй мировой войны в плен взяли немецкого офицера, который любил шахматы. Он заговорил после того, как следователь стал играть с ним в шахматы. Для нужного результата потребовалась такая малость.
— Вряд ли эти чудики захотят играть в настольные игры.
— Нет. Но каждый из них чего-то хочет. Есть кое-что, что каждый любит больше всего на свете.
«И я опасаюсь, что это одна и та же вещь», — додумала она.
Рассказывая Эсковедо о том, как можно использовать это для достижения их цели, она ожидала отказа, притом категоричного. Вместо этого он согласился почти мгновенно.
— Идея мне не нравится, но нам следует поторопиться, — ответил он. — Мы не просто наблюдаем за их неподвижным сидением в карьере. Мы измерили направление лазером. И узнали, что они сидят под идеально выверенным углом. После прошлой ночи они его поменяли. На что бы они ни ориентировались, оно сдвинулось на север.
Следующим утром рассвет занялся в положенное время, небо очистилось, ветер унес туман и над горизонтом наконец засияло солнце. Два дня все объекты, располагавшиеся на расстоянии пятидесяти футов и дальше, были скрыты, и теперь возможность неограниченно видеть казалась подарком небес. От такой свободы накатывала радость. А ведь всего два дня прошло.
Что же тогда почувствует Барнабас Марш, оказавшись в океане впервые за восемьдесят с лишним лет? В настоящем море, а не в жалкой имитации, которую откачивали из карьера и закачивали в него. На Марша, естественно, надели самодельную цепь, три охранника были готовы пристрелить его с берега и еще три — с парапета тюрьмы… но все равно ведь — настоящее море!
То, что на эту роль выберут Марша, было неизбежно. Это небезопасно, да и шанс у них всего один; Маршу не откажешь в хитрости, но он же самый старый и — прямой потомок человека, изменившего судьбу Инсмута. Он обладает самыми глубокими знаниями.
А может, и высокомерием, чтобы ими поделиться, и злорадством.
Когда привели Марша, Керри ждала у мелководья. Длинная цепь, одним концом крепившаяся к его ноге, заканчивалась висячим замком на раме квадроцикла, который медленно двигался параллельно с ними. В открытой борьбе Марш мог разбросать людей, но против квадроцикла у него не было шансов.
Цепь была достаточно длинной, однако за несколько шагов до кромки воды Марш остановился и уставился на блестящее раскинувшееся море. Кому-то показалось бы, что он не верит своим глазам или наслаждается зрелищем, но Керри чувствовала, что дело не в этом. «Они заново знакомятся, — поняла она. — Вот что происходит».
Он прошлепал вперед, таща за собой цепь, и бросил на нее любопытный взгляд, когда она подошла к воде — в синем водолазном костюме, который ей тут подобрали, с маской и трубкой для плавания в руках. Он снова остановился, и она почувствовала, что той частью, которая принадлежала человеку, он понял, кто подал им эту идею.
Впрочем, благодарности он не испытывал. Едва войдя в воду, он тут же исчез, только цепь по скалам перекатывалась.
Керри решила, что будет лучше, если Марш несколько минут побудет наедине с морем. Вскоре к ней подошел Эсковедо.
— Не передумали? — спросил он. — Вам же явно не нравится эта идея, хоть она и ваша.
Она бросила взгляд на цепь Марша, которая теперь лежала неподвижно.
— Не люблю ограничение свободы, если существо этим тяготится.
— Я не то имел в виду. Вы напрасно думаете, что вам удалось скрыть страх перед водой. Я понял это еще два дня назад, как только материк остался позади.
Она усмехнулась, разглядывая ласты на ногах. Так глупо спалиться!
— Не волнуйтесь, я справлюсь.
— Вы хоть с маской плавать умеете?..
— А как еще можно преодолеть фобию? — она вынужденно рассмеялась, и это помогло. — В крытом бассейне с подогревом у меня прекрасно получалось.
Она надела маску, вставила в рот загубник и отправилась вслед за Маршем. Икры, колени… каждый шаг давался с трудом, так что она думала о Табби. «Чем скорее добьюсь результата, тем скорее вернусь домой». Бедра, пояс… И вот она уже в мире Марша. Кровь стынет в жилах от мысли, что он поджидает ее, чтобы наброситься и разорвать зубами и когтями в знак последнего протеста.
Однако Марша поблизости не оказалось. Она неспешно поплыла вперед, вслед за цепью, тянувшейся по уходящему вниз дну, пока та не оборвалась в провале глубиной несколько метров. Он там. Она застыла на месте, разглядывая нежившегося в потоках воды Марша. Экстаз — вот что он испытывал. Кружился и поворачивался, двигаясь волнообразно, и цепь ему почти не мешала. Он то резко поднимался почти до поверхности, то разворачивался и стремился ко дну, поднимая муть, и повторял это снова, снова и снова. Так резвятся разве что дети.
При виде нее он застыл на полпути между песчаным дном и поверхностью воды — чудище из кошмаров, страшнее акулы, по всем признакам чуждое знакомому миру.
Нет, ей никак не отделаться от этого ужаса. Керри глубоко вдохнула через трубку и поплыла вниз, сохраняя дистанцию между собой и Маршем.
Две минуты с небольшим — вот на сколько она могла задерживать дыхание.
Керри выбрала одиноко лежащий гладкий камень — достаточно тяжелый, чтобы удерживать ее вес, — и сверилась с подводным компасом, который весьма громоздко смотрелся на ее запястье. Водрузив камень себе на колени, она уселась на дне со скрещенными ногами, стараясь как можно четче скопировать юго-западное направление, в котором сидели Марш и остальные шестьдесят два узника. Глубоко под водой Тихого океана, который глушил все звуки и окружал ее сине-зеленой мглой, возникло ощущение, что прямо сейчас из этой пустоты ей навстречу выплывет кто-то похуже Марша.
Спину сверлил его взгляд: Марш так и завис в воде.
Керри оставалась внизу, пока легкие не начало жечь, затем сбросила камень и вернулась на поверхность, где выдохнула отработанный воздух через трубку, перевернулась и поплыла обратно ко дну. В этот раз она уселась ближе, всего в нескольких шагах от Марша, и компас ей не понадобился, она и так чувствовала направление. Время начало замедляться, а вместе с ним, несмотря на страх, и ее сердцебиение. Затем страх прошел, унесенный потоками, которые притягивали ее, словно искушая.
Снова вверх и снова вниз; с каждым разом она оставалась под водой все дольше и дольше обходилась без воздуха, наблюдая, будто со стороны, и гадая, не превратилась ли она в амфибию — существо, живущее не в воде и не на суше, но принадлежащее обоим мирам. Теперь глотка воздуха хватало на целую вечность, легкие были наполнены, и в направлении, в котором она смотрела, словно протянулся канал связи, ведущий к чему-то неведомому. Если бы только она сумела последовать за ним, она разгадала бы тайны, сокрытые ото всех, кроме посвященных…