— Он правда совершенно обычный. Примерно папиного возраста, как я и говорил. — Он поморщился, словно пытался что-то вспомнить. — В джинсах и, кажется, в пиджаке. Да, а в руках нес портфель.
— Какой портфель?
— Ну, такой, приличных размеров, — сказал Эдвард.
— Итак, он позвонил, когда вы с Робертом направлялись к выходу, то есть столкнулись почти в дверях. Кабинет отца справа от входа, верно? Дверь была закрыта?
— Скорей всего. Ну или же прикрыта.
— Так вы открыли дверь и увидели мужчину с портфелем в руках. Что он вам сказал? Или вы?
— Кажется, это он сразу сказал «Я хочу видеть мистера Девениша».
— Какой у него был голос — высокий, низкий?
— Низкий, — ответил Эдвард. — Обычный мужской голос.
Фэй Девениш, которая до этого момента делала вид, будто допрос сына ее совершенно не интересует и наблюдала за Джейн Эндрюс, Робертом и Санчией, вдруг обернулась и бросила на него странный взгляд.
И как по сигналу, Эдвард добавил:
— У него был местный акцент, — произнес он с налетом снобизма, присущего детям из состоятельных семей, воспитанникам частных школ. — Вот как у вас, только сильнее.
Вексфорд воздержался от комментария, лишь усмехнулся про себя. Как можно обижаться на этого бедного ребенка?
— Он был толстый или худой? И какие волосы? Темные, светлые?
— Не помню. Не обратил внимания.
— Но будь он толстым, ты бы обратил внимание?
— Он не был толстым. Обычный мужчина.
— Скажи, а твой отец вышел из кабинета, или ты его подвел к нему?
— Я открыл кабинет, сказал «вам сюда», а затем мы с Робертом пошли к миссис Дэйли. Нам нельзя опаздывать к ней, иначе мы и в школу опоздаем.
— А дверь за незнакомцем ты закрыл?
Внезапно у Эдварда пропал всякий интерес к беседе, и он ответил вяло:
— Не помню. Мне уже можно пойти?
— Да, но, будь добр, позови брата.
Разговор с Робертом можно было не затевать. Он был в такой же степени «еще ребенок», в какой Эдвард — «уже взрослый».
— Он был похож на Бэтмена.
— Ты не помнишь, что он вам сказал?
— Спросил «Кошелек или жизнь?», а я сказал «Где Годзилла?», после чего он превратился в медведя, покрылся темной шерстью и зарычал, показав клыки. Я закричал «Ты не Годзилла, ты Зверь!»
Выдав это, Роберт залился безудержным смехом, к изумлению Вексфорда упал на спину и стал кататься по полу. В гостиную зашла Джейн Эндрюс, поддела Роберта носком и сказала менторским тоном:
— Ну-ка, поднимайся! Перестань валять дурака.
Это подействовало, однако, перестав смеяться, мальчик так же безудержно зарыдал и уткнулся в плечо Фэй. Крепко обняв сына, она посмотрела на Вексфорда поверх головы мальчика. «Какой странный взгляд, — подумал инспектор, — совершенно пустой и уныло-покорный».
Джейн была в джинсах и рубашке, правда, сегодня она еще накрасилась и надела серьги, длинную серебряную цепочку и большие часы с серебристо-черным циферблатом. Ей явно нравилась своя роль в этом доме — роль подруги и помощницы главной героини, нравилось быть полезной.
— Я пробуду здесь столько, сколько нужно Фэй, — сказала она, нагибаясь, чтобы взять Санчию на руки.
Однако девочка, увидев брата в маминых объятиях, заревновала, оттолкнула Джейн и шустро пристроилась рядом с Робертом. И даже такой взрослый Эдвард не смог удержаться, подошел к Фэй и прижался щекой к ее волосам.
Вексфорд и Джейн Эндрюс переглянулись.
— В психологии это называется «бомбежка любовью», — прокомментировала Джейн с улыбкой.
Глава 24
Отыскать нож в большом лесу, все равно что пытаться найти иголку в стоге сена. К тому же искать приходилось в черте города, где к зарослям добавилась и система канализации. Ее обследование, а также осмотр всего мусора, свезенного во вторник с Плоуменс-лейн мусоросборниками Кингсмаркэмской компании «Агат», поручили констеблям Пичу и Бродрик.
Какой-то нож они нашли. Но короткий и с зубчатой кромкой, потому он явно не подходил. Взятые на экспертизу ножи из «Лесной хижины» Фэй Девениш уже вернули. Правда, прежде чем отдать, Вексфорд раз, наверное, в двадцатый тщательно осмотрел их гладкие или зубчатые края, рукоятки, сделанные в основном из темного рога, но две из них посветлее. Особенно долго он рассматривал ножи, которые соответствовали ранам на теле Девениша. Один нож из этой пары был с темной рукояткой, другой со светлой.
— Вероятно, убийца взял свой нож, который принес в портфеле, — высказал мнение Бёрден. — Как принес, так и унес. Эдвард отметил, что его портфель был довольно большой. Интересно насколько? Туда можно положить то, что можно надеть поверх пиджака, плащ, например?
— Не напоминай о плаще, — поморщился Вексфорд. — В субботу Дора везет меня в Лондон покупать новый взамен того, что потерялся. И, разумеется, она настаивает на «Бёрберри». Только сколько теперь это стоит. Думаешь, неизвестный взял плащ, чтобы спрятать пятна крови на одежде? Может, даже мой. Пропал-то он именно в буйном квартале Мюриэль Кэмпден.
— А я, между прочим, серьезно. Его одежда наверняка запачкалась, и он должен был ее как-то прикрыть.
— Мог бы и не прикрываться, — сказал Вексфорд. — Его всего равно никто не видел.
— Но он-то не мог об этом знать заранее, верно?
Вексфорд не ответил.
— Карла Микса тоже никто не видел. Но это можно объяснить тем, что его утренние прогулки с собакой — вещь обыденная, и люди не запоминают, когда именно они происходили. Все скажут, что часто видят Микса с его огромным Бастером, однако не каждый день, а в какой, например, не видели, не помнят. Даррен Микс начинает разносить газеты раньше, чем отец выходит гулять с собакой. Скотт, у которого во вторник были занятия (в его начальной школе каникулы, кстати, только с сегодняшнего дня), не будучи самым прилежным учеником, все проспал. А Линда Микс утверждает, что муж гуляет с Бастером очень добросовестно, всегда выводит пса вовремя и ни дня не пропускает.
— Рег, а ты сам веришь, что Девениша убил Карл Микс? — спросил Бёрден. — Ведь после случая с вышвыриванием, или что там Девениш ему сделал, больше двух лет прошло. Если бы он действительно хотел ему отомстить, зачем столько ждал?
— А если и ждал, что подтолкнуло его к убийству? Возможно, Микс виделся с Девенишем накануне, опять заходил к нему в офис, где опять встретил не самый теплый прием.
— А вот и нет, — торжествующе заявил Бёрден. — Я уже проверил. Сотрудники офисов в Кингсмаркэме, Брайтоне и «Гатуике» отрицают, что после того инцидента с лестницей к ним являлся или звонил кто-либо похожий на Микса. Так что если новая стычка и состоялась, то на улице.
— Пока на руках нет фактов, давай не будем гадать.
— Тогда я тебе кое-что расскажу, — произнес Бёрден. — Интересно, заметил ли ты это?
— Что я должен был заметить?
— Джиллиан Ферри.
— А она тут при чем?
— Миссис Ферри работает учительницей в школе, где учатся Эдвард и Роберт Девениши. Преподает английский у Фрэнсиса Роскоммона в Сьюинбери.
— Ну, преподает, и что? Для нас это значимо?
— Не знаю пока. Просто еще одна связь между Ферри и Девенишами. Не считаешь, что это немного странно?
Часы показывали начало одиннадцатого, когда Сильвия положила трубку. В течение двадцати минут она разговаривала с женщиной, которая не захотела представиться. Слава богу, по второму телефону за это время никто не звонил. Встав из-за стола, она подошла к окну и стала смотреть на сад. Светящиеся окна в домах по Кингсбрук-авеню нарушали темноту, поляны казались полосками серого бархата, на которых возвышались, подобно фигурам в высоких колпаках, кипарисы. Сильвия считала, что в эти часы одиночества на посту телефона доверия как никогда усиливается воображение. Хотелось рассказать кому-нибудь то, что сообщила неизвестная. Например, Гризельде или Люси — она ведь не духовник, в самом деле, и история той женщины не исповедь — однако у Гризельды был выходной, а Люси, скорее всего, спит.
Но больше всего Сильвия хотела поделиться услышанным с отцом. Но ему она могла рассказать лишь с разрешения той же Гризельды или Люси. И она стояла у окна, разглядывая чужие окна, где уже гасили свет, и представляла себе, как он внимательно ее слушает и что-то отвечает, что-то очень мудрое. Если с мужем по-прежнему без изменений, думала Сильвия, отношения с отцом в последнее время явно наладились. Еще один позитивный момент работы в «Убежище».
В темном стекле она увидела, как дверь в комнату открылась и на пороге показалась Трейси Миллер в розовом спортивном костюме, длинные волосы уложены жгутом и сколоты на макушке.
Обрадовавшись ее обществу, Сильвия обернулась к ней с улыбкой. Трейси часто заходила к ней перед сном.
— Трейси, только что был такой… такой ужасный звонок.
— Что, еще один подонок грозился отрезать тебе грудь?
Сильвия засмеялась. Действительно засмеялась — лишнее доказательство того, что человек ко всему привыкает.
— Нет, звонила женщина. Я бы рассказала, но не могу. Ты знаешь правила. Все звонки должны оставаться конфиденциальными.
— Да, конечно. Насколько я понимаю, это делается ради того, чтобы эти несчастные могли доверять вам и вообще решиться на звонок.
— А ты звонила нам до того, как перебралась сюда?
— Я? Да раз десять, пока не взяла себя в кулак и не ушла от мужа. Он, кстати, пытался меня удержать, заколотил двери гардероба со всей моей одеждой, искромсал обувь. Так что я неделю ходила босиком. Но вы сами знаете, на что он горазд. Он вас напугал, когда перелез через стену, верно?
Сильвия кивнула.
— Она просила моего совета и получила его. Я не юрист, просто читала что-то на эту тему, и посоветовала ей быть поосторожнее. Если нужно солгать — солги, сказала я. Это ужасно, да, Трейс?
— Не спрашивай меня. Что я в этом смыслю? Делай, что должна, вот и все.
Часовню при крематории построили всего пять лет назад. Ее стены были обиты деревянными панелями, в оконных витражах угадывались рисунки Шагала, темно-зеленые льняные занавеси местная вышивальщица украсила планетами, скоплениями звезд и хвостатыми кометами, а кафедра проповедника представляла собой стальной цилиндр с вырезанными контурами звезд, сквозь которые слабо мерцал свет. Но в остальном это место было мрачным, холодным и пустынным. Часовня была рассчитана на большое количество скорбящих, но на кленовых скамейках с элементами мозаики обычно сидело не больше десятка человек. Так и сегодня — на кремацию Стивена Девениша пришли только члены его семьи и несколько знакомых.