И в этот раз, едва мы вошли в приемную, как Поскребышев, этот немолодой дядька, поздоровался и попросил Михайловского посидеть рядом с ним, а меня пройти в заветную дверь.
– Здравствуйте, товарищ Сталин, – опять этот ломающийся голос выдал мое волнение, прошлый тяжелый разговор, когда хозяин кабинета попенял на мое незнание, сразу же всплыл в моей памяти.
Иосиф Виссарионович, попыхивая неизменной трубкой, тоже поздоровался и вновь повернулся к карте, на которой угадывались контуры Тихого океана. «Тихий океан, Япония, 7 декабря… Понятно! Значит, он уже прочитал мою записку про нападение на Перл-Харбор. Обладая инфой про нападение Японии, можно было уже подумать и про переброску сибирских дивизий, которые сейчас ох как нужны!».
– Есть мнение, Дмитрий, что мы должны помочь нашим союзникам по антигитлеровской коалиции, – наконец Сталин развернулся и внимательно посмотрел на меня. – Нужно сообщить президенту Рузвельту про 7 декабря. Как вы считаете?
Я уже было хотел кивнуть, как остановился. «А с какого это х…я? Я же прекрасно знаю, что будет через какие-то пять лет! Эти морды Трумэна и довольного Черчилля на документальных хрониках у меня аж перед глазами стоят. Скалятся, черт! Сначала в десны с нами целуются, а потом нате вам, пожалуйста, план ядерной атаки на Союз “Дропшот”. Нет уж, дорогой Вождь…»
Я в задумчивости молчал, пытаясь продумать, что мне ответить. «Смотри-ка, а товарищ Сталин-то старается быть честным со своими союзниками. Выходит, правду говорили истории, что в истории XX века было лишь два великих мировых лидера, которые держали свое слово, – Сталин и Рузвельт. Остальные, говоря словами Ленина, были политическими проститутками! Тогда здесь надо быть крайне осторожным… Кто знает этого… горца».
– Я… товарищ Сталин, думаю вот что… Штаты прекрасно обойдутся и без нас в Перл-Харборе. Как показала история, их потери там – это капля в море, хотя могло быть совершенно иное! По-хорошему, что они потеряли? Из восьми древних линкоров времен 14-го года уничтожено оказалось только два! Остальные, товарищ Сталин, представляете, были восстановлены и встали в строй. Америкосы, – услышав это слово, Сталин удивленно приподнял брови, – даже ни одного авианосца не потеряли. Да что про корабли говорить, если крупнейшее на Тихом океане нефтехранилище оказалось совершенно целым. Понимаете, эти макаки даже не удосужились по нему ударить, и все топливо осталось целым… Ха-ха-ха, и вы хотите помочь американцам?
Я же не просто так завелся… Брат в свое время этой темы особо касался. Он считал сам замысел японцев гениальным, но его исполнение очень хреновым. Ведь подойдя к разгрому базы более скрупулезно, японцы надолго оставили бы американцев без штанов и владели бы стратегической инициативой на этом участке фронта еще долго и долго, если не всегда.
– В мое время, товарищ Сталин, истории много спорили о том, а что, если бы японцы довели бы дело до конца… Сейчас у нас есть уникальная возможность очень сильно связать руки американцам, – к своей досаде я заметил, что Сталину это явно не понравилось. – Нам нужно смотреть на эту битву в русле даже не этой войны, а того, что будет потом. А что случится потом, я скажу! Американцы получат прекрасный повод вступить в войну и, наращивая свои силы, будут потихоньку затягивать удавку на шее японцев.
Я встал со стула и на глазах удивленного хозяина кабинета подошел к карте, на которой ткнул пальцем в японский архипелаг.
– Если сейчас намекнуть японцам, что нападение на американскую базу должно быть немного иным, то США надолго завязнет. У нас же в Европе совершенно развяжутся руки. За эти годы мы сможем обезопасить Союз на многие годы вперед…
Когда я замолчал, Иосиф Виссарионович долго молчал, рассматривая зашторенное окно. Видимо, я дал ему серьезную пищу для размышления.
– Знаете, Дима, а вам нужно выступать в театре. С такой яркой экспрессией и убедительностью, я уверен, у вас все получится, – указал он в мою сторону трубкой. – Сейчас я должен подумать, чтобы взвесить все «за» и «против». Ваше предложение слишком… э… э… необычное, и его нужно хорошенько обдумать.
Я начал движение к двери, как Сталин спросил:
– У меня есть одна просьба. Помните те песни, тексты которых вы недавно показывали? Это очень хорошие песни, жизненные и очень нужные для страны в такое время. Думаю, нам пригодились бы и другие такие песни…
Вот так необычно, закамуфлировано товарищ Сталин попросил патриотических песен из будущего. Незаметно усмехнувшись, я остановился. «Уж с песнями-то проблем нет будет. Репертуар группы “Любэ” и военные песни Маршалла мне известны очень даже неплохо. А если поднатужиться, можно на-гора выдать еще что-нибудь эдакое…»
– Есть такие песни, товарищ Сталин, – начал я говорить. – Я помню много хороших и берущих за душу песен. Только я вот что еще хотел добавить…
Пользуясь случаем, что речь пошла про песни, концерты, словом всякого рода «развлекалово», я решил поделиться еще кое-чем из будущего.
– Я ведь думаю, товарищ Сталин, что дело ведь не просто в песнях, которые могут поднять дух бойцов и настроение рабочих в тылу. Здесь нужна комплексная работа, если так можно сказать, единый системный удар! – осторожно подходил я к тому, что в будущем назовут таким понятием, как PR-технологии. – Нам нужны разнообразные инструменты для формирования и поддержания уверенности людей в том, что наше дело правое и мы победим. Это песни на выездных концертах, трансляции по радио и даже анекдоты, – увидев, как Сталин напрягся при слове «анекдоты», я продолжил. – Да, товарищ Сталин, анекдоты – это тоже инструмент и очень эффективный инструмент поднятия духа и создания хорошего настроения.
Тут я решил схулиганить.
– Вот послушайте… смешной стишок:
Сидит Гитлер на березе,
А береза гнется.
Посмотри, товарищ Сталин,
Как он нае…ся!
«Смотри-ка, улыбнулся». Сталин действительно уже не хмурился.
– Но нельзя забывать и о другой стороне этого всего. Поднимая наш дух, мы должны одновременно делать все, чтобы опустился дух наших противников, – продолжил я после стишка. – Нужно уже сейчас тщательно фиксировать все преступления фашистов и очень громко говорить об этом где только можно. Каждый из наших бойцов, каждый житель Союза и остального мира должен знать, что гитлеровцы – это нелюди, которые спят и видят, как уничтожить человечество. Об этом нужно снимать фильмы, писать книги и стихи, петь песни. Кстати, со сценариями к фильмам я тоже могу помочь. В мое время было снято довольно много качественных и удачных фильмов о Великой Отечественной войне.
Тут я сделал паузу, восстанавливая в памяти и другую, собственно, самую главную сторону PR-технологий – Грязь с большой буквы «Г». Ведь наша действительность и многочисленные избирательные компании, свидетелями которых мы стали в последние годы, дали множество примеров самых грязных манипуляций с общественным мнением избирателей. Это и вбросы откровенных лживых материалов, и публикация в нужный момент дурно пахнущей правды, и провокация оппонентов, и так далее. Словом, мне было о чем рассказать и чему научить.
– Но необходимо работать и «грязно». Нужно грамотно распространять самые разные слухи, пусть и не имеющие под своей основой ничего, но очерняющие фашистов. Например, сказать, что у Гитлера родственники евреи. Думаю, в наркомате иностранных дел смогут набрать материал для создания качественного слуха. Или лучше говорить о содомитских наклонностях немецкого фюрера, – судя по реакции, мой собеседник не сильно во все это верил. – Думаете, товарищ Сталин, слабовато. Зря… В мое время вовремя запущенные такие слухи очень сильно портили нервы и имидж кандидатам. Давайте назовем все это дезинформацией врага, но суть все равно останется прежней…
Словом, проговорили мы почти до десяти часов, когда позвонил Поскребышев и напомнил о приближавшейся встрече с генералами. Видеться с последними мне было совсем не с руки, поэтому я был быстро выпровожен и отправлен заниматься своей работой – «вспоминанием».
Но исчезнуть из приемной я все же не успел… На выходе я, шедший первым, практически столкнулся со своим старым знакомым – Жуковым, который с разинутым ртом так и застыл в проходе.
– Ты?! Здесь?! – удивление его совсем не выглядело наигранным. – Что же ты, брат, пропал-то? Я искал тебя и искал. Хотел о многом поговорить. Твоя эта смесь… нас просто выручила.
И Жуков, сам неприступный генерал Жуков, взял меня за руку и повел в коридор.
– Ты даже не представляешь, как нас выручил. На вот, держи часы. Дарю, – генерал снял с руки часы, золотистые, с большим циферблатом, и протянул мне. – Еще вальтер есть дамский. Но тебе будет в самый раз. Передам, так как заслужил… Знаешь, как горели немецкие коробочки ту неделю. Эх, брат, сколько я потом вспоминал нашу встречу… А ты, выходит, у товарища Сталина был.
Краем глаза я следил за входом в приемную, которая постепенно наполнялась приглашенными военными. И все они как специально, проходя мимо, с удивлением таращили глаза на довольного Жукова, доверительно разговаривавшего с каким-то подростком. «Теперь-то пойдут разговоры…»
– Э… товарищ генерал, – наконец прервал я его, видя, что дело принимает опасный поворот. – Коридор – это не место для таких разговоров, – мгновенно посерьезневший Жуков кивнул. – Мы обязательно поговорим, но позже… и следует быть очень осторожными. Слушайте внимательно! Меня зовут Дмитрий Михайловский, а тот человек, что ищет меня, мой отец…
С будущим маршалом Победы мы смогли договориться. Военный до мозга костей человек, он быстро сообразил, что о многом теперь болтать не просто опасно, а опасно для жизни, своей и своих близких. Я же осознал другое. «Поддерживать с ним связь все равно придется. Нельзя замыкаться лишь на одном человеке. Жуков же, насколько я знаю, был хоть и жесток, но совершенно адекватен… Думается, с новой информацией он даст немцам еще более сильного пинка».