Алексей Полихович, 1990 г. р., учился в Российском государственном социальном университете, работал курьером; анархист и антифашист.
Приговор: 3,5 года лишения свободы.
«НАС СДЕЛАЛИ ПЕРСОНАЖАМИ СПЕКТАКЛЯ
НАКАЗАНИЯ ОБЩЕСТВА»
Последнее слово Алексея Полиховича
5 февраля 2014 года
«Политическая речь и письмо в большой своей части — оправдание того, чему нет оправдания… Поэтому политический язык должен состоять по большей части из эвфемизмов, тавтологий и всяческих расплывчатостей и туманностей». Джордж Оруэлл, эссе «Политика и английский язык», 1946 год.
Сегодня я постараюсь быть особенно лаконичным. Я не стану нагружать и тем более расщеплять ваше сознание так, как некоторые умышленно нагружают уголовное дело и расщепляют состав преступления в угоду политическому заказу. Я постараюсь быть кратким и чётким и противопоставлю краткость и чёткость многословности и бессмысленности обвинительной машины.
Кредо англоязычных политиков, выведенное Оруэллом, сегодня в России является девизом Следственного комитета. Только у следователя не политический язык, а доказательства по нашему делу. Работники СК оказались мастерами по сокрытию правды в ловком жонглировании цитатами из УПК, клише из УК и реальными событиями, к нам никакого отношения не имеющими.
Обилие носителей информации, видеоматериалов, обилие мусора со дна Обводного канала создаёт обманчивое впечатление объективности и полноты. Фактически это попытка перевести количество (60 томов уголовного дела) в качество (массовые беспорядки 6 мая на Болотной площади). Многое остается неразъяснённым, упущенным из поля зрения, как раз полноты картины событий и нет. Есть желание видеть только то, что удобно видеть. Именно по этой причине СК и прокуратура дружно не замечают один характерный момент, который мы все прекрасно видели. О нём говорил Дмитрий Борко[7]. Фаер прилетает от митингующих в сторону полиции, падает вблизи, его хватает омоновец и закидывает обратно в толпу. Это ярчайший образ и демонстрация поведения правоохранителей 6 мая.
В корне неправильно представлять их действия как строгое следование законности и своим инструкциям. В столкновении инструкции, бумажки с настоящей жизнью всегда выигрывает жизнь, какая бы точная инструкция ни была. На Болотной омоновцы считали неуместным и несвоевременным предъявлять удостоверения, объяснять характер нарушения при задержании. А в остальном? Действовали ли все без исключения полицейские правомерно? Вопрос риторический. Мы наблюдали неправомерные избиения мирных демонстрантов очень чётко. Без разницы, насколько избирательно ваше восприятие и сколько звёзд у вас на погонах, — нельзя избиение ногами и дубинками лежащего на асфальте человека назвать задержанием.
Говорить, что подобные действия полиции не имеют отношения к предмету доказывания, — значит, врать и снова расщеплять событие. Это лукавство преследует две цели. Во-первых, создаётся иллюзия правомерности действий полиции априори — благодаря тому, что критической оценки этих действий не даётся. Во-вторых, поведение демонстрантов насильно лишается естественного контекста («бутылочное горлышко», давка, немотивированное насилие полицейских, неясность происходящего) и помещается в искусственный контекст (преступный умысел, беспорядки, погромы и поджоги). Наши деяния трактуются на этом фоне, сконструированном СК. Брошенный лимон, удержание барьеров, мифические антиправительственные лозунги квалифицируются как участие в массовых беспорядках, хотя в тексте 212 статьи УК РФ подобного нет.
К определению наличия или отсутствия преступления у нас подходят творчески. Закидывание ярославского ОМОНа пластиковыми креслами на стадионе называют вандализмом, а действия, совершенные при разгроме овощебазы в Бирюлеве, более агрессивные, чем мои, хулиганством. При этом не происходит привязки к совокупности происходившего вокруг. Опрокидывание урны на фоне разбитых витрин и перевёрнутых машин в Бирюлёве не становится пазлом для массовых беспорядков. Почему же в нашем случае эфемерная угроза общественному порядку материализуется в тысячах страниц уголовного дела? Потому что нас преследуют не с целью оценить наши поступки справедливо. На самом деле очень многие могли оказаться на нашем месте, что бы они ни делали 6 мая на Болотной. Мы взяты в заложники властью у общества. Нас судят за болезненное ощущение чиновников от гражданской активности 2011–2012 годов, за фантомы полицейских начальников. Нас сделали персонажами спектакля наказания общества.
По обвинению в участии в массовых беспорядках и применении насилия к представителю власти считаю себя невиновным.
Алексей Гаскаров, 1985 г. р., окончил Финансовую академию при правительстве РФ по специальности «Математические методы в экономике», на момент задержания — ведущий консультант в консалтинговой компании. Левый активист и антифашист.
Приговор: 3,5 года лишения свободы.
«ЕСЛИ В ЭТОЙ СТРАНЕ ПУТЬ К СВОБОДЕ
ЛЕЖИТ ЧЕРЕЗ ТЮРЬМЫ, МЫ ГОТОВЫ ЕГО ПРОЙТИ»
Последнее слово Алексея Гаскарова
4 августа 2014 года
Я буду говорить о тех обстоятельствах, которые, возможно, напрямую не имеют отношения к предмету доказывания, но которые, я считаю, абсолютно необходимо учитывать при принятии конкретного решения. Как мне кажется, как таковые какие-то наши индивидуальные стороны, мотивы не так важны, потому что по тем же обстоятельствам, по которым мы здесь сидим, здесь мог бы сидеть любой человек, который находился на Болотной площади 6 мая. И, собственно, общественный резонанс наше дело получило не потому, что кого-то интересует, кто каким образом потянул полицейского за ногу или за бронежилет. Всё-таки так называемое «Болотное дело» стало символичным в том плане, что через него общественность понимает, каким образом власть взаимодействует с теми, кто имеет отличную от генеральной линии точку зрения.
Тема, которая не особенно затрагивалась в нашем судебном разбирательстве, но в данном случае важна: почему вообще такое большое количество людей 6 мая всё-таки, несмотря ни на что, приняли решение участвовать в каких-то событиях, а не просто постоять лишних 2–3 часа в очередях, а потом разойтись по домам. А в конечном итоге они ещё и не позволили себя в очередной раз безнаказанно избить. Здесь я хотел бы сказать следующее: демонстрация 6 мая была уже седьмым по счету массовым мероприятием оппозиции. Если раньше, до декабря 2011 года, на какие-то протестные митинги, которым я был свидетелем, выходило несколько тысяч человек, то, конечно, после того как сами знаете кто сказал, что идея сменяемости власти не самая лучшая для России, этот актив существенно расширился. И эти люди пошли наблюдателями на выборы, для того чтобы понять и зафиксировать, каким образом образуется легитимность тех политических процессов, которые происходят в нашей стране.
И 4 декабря всё встало на свои места, несмотря на то что сам институт выборов во многом был уничтожен в России гораздо раньше, но та масса людей, которая пришла в качестве наблюдателей на выборы, увидела, каким образом формируется легитимность действующей власти. Конечно, я сам был наблюдателем на этих выборах, и то, что мы увидели, было вполне однозначно. За счёт социальных сетей удалось показать, что действительно ситуация была странной: пытаешься найти хоть одного человека в своём окружении, который бы сказал: «Я голосовал за „Единую Россию“, и поэтому эта партия набирает такие очки». Но на самом деле таких людей не было. Никакой массовой поддержки властей не было. Даже в дальнейшем, когда Болотной площади пытались противопоставить Поклонную, трансляцию хотели вести по принципу «вот мероприятие против властей — вот мероприятие за власть», но на втором даже показывать было нечего. Добровольно на какое-либо мероприятие в поддержку действующей власти даже тысячу человек не могли собрать. Поэтому сама по себе эта тема, я считаю, была крайне важна, но, к сожалению, как мне кажется, не была в достаточной мере раскрыта властями, потому что честные выборы — это единственный легальный способ изменить политическую систему. И изменив систему, можно решить в дальнейшем и социальные, и экономические проблемы. Но несмотря на то, что огромное количество людей вышло на улицы, чего вообще не было раньше, со стороны власти не было практически никакой реакции. Протест был мирным, был многочисленным, было очевидно, что требования, которые выдвигаются, реальны, те проблемы, о которых говорится, имеют место быть. Но вместо этого люди видели только нежелание вести какой-либо диалог, а в какой-то момент и вообще откровенное издевательство.
Сейчас многим не нравится, как какие-то отмороженные персонажи на Украине называют людей с юго-востока. У нас же здесь было то же самое. Людей, которые выходили на Болотную площадь, президент страны называл бандерлогами, приводил ещё множество разных сравнений. Говорилось о том, что вас всего лишь один процент: ну вышло 100 тысяч человек из 10 миллионов населения Москвы, и это вообще ничего не значит. А впоследствии, когда они всё-таки допустили честные выборы, как это было на выборах мэра Москвы, то все увидели, что это не один процент, а 40 процентов — значительная часть общества.
Я считаю, что в целом надо радоваться, что события, которые произошли на Болотной площади, произошли именно таким образом, потому что во всех развитых демократических странах акции протеста, возможность выразить иную, отличную от власти, точку зрения, формирует политическую конкуренцию, которая позволяет стране найти оптимальный путь развития. И, если обратить внимание, какие-то проблемы в экономике у нас начались как раз с третьего квартала 2012 года, потому что невозможно построить стабильную экономическую и социальную систему, когда ты полностью демотивируешь и исключаешь из неё такую существенную часть общества. А то, что эта часть общества существенная, было очевидно. Первый сигнал, который мы фактически видели и который следует из нашего дела: есть ли вообще в России право на протест, которое есть во всех развитых странах? Сейчас, как мы видим, Россия этого права лишена. Другой момент, на который невозможно не обратить внимания, ещё один сигнал — сохранились ли в России право и законность. Человек должен быть защищён от действий властей не только механизмом их разделения, системой сдержек и противовесов, но и возможностью напрямую апеллировать к закону в той форме, в которой он сформулирован. Мне кажется, что в нашем деле это как раз ярко проявляется, потому что есть 212 статья