Из письма Виктора Филинкова, обнародованного по его просьбе на протестных митингах весной 2020 года:
«В каждой тюрьме, где бы я ни был, я попадаю на человека, которого пытала ФСБ: на Шпалерной в Питере, в Горелово, в Пензе, на этапе в Ярославле и Нижнем Новгороде. Сотни людей страдают от пыток ФСБ и сядут на много лет, и про них никто не вспомнит и не напишет. Это ведь уже не секрет, что людей пытали до меня, пытают и после. Не секрет. Но это совсем не осознаётся. И я тоже этого не осознавал. Даже после того, как пытали меня.
Перевозят меня в Горелово. Стою, дышу свежим воздухом — снежок, хорошо! А Рома мне говорит: „Черти, у них один шокер разрядился, так они второй достали!“ И Паша со своим: „А? Я этим ухом не слышу“. Везут в Ярославль. Парню недавно исполнилось 18, уже в тюрьме. Пытается подавить слезы. Смотрит только в пол. „Я в мешке был… они… к пальцам провода“. В Нижнем Новгороде, прогуливаясь в дворике для туберкулезников, кричу соседу: „Олег, так ты в итоге подписал?“ — “Конечно, и по 282-й, и по 205-й. Но сейчас уже в отказе“. А Пенза? Про Пензу знаете уже? Арман[11] очень выразительно умеет демонстрировать, как его трясёт после ответа „я не знаю“. Еду обратно в Нижний Новгород. „Дима, что с тобой?“ — „Я когда шум слышу, мне так страшно становится. Я будто опять там!“ — „В сознанку пойдешь?“ — „Витя, я не хочу 13 сидеть... А так, может, 9 дадут“.
Применим индукцию. В Санкт-Петербурге есть управление бандитизма и пытки. Шагнем в Ленобласть — то же самое, Управление бандитизма и пытки. В Ярославской области: управление бандитизма и пытки. И в Нижнем Новгороде. И в Пензе. Пытки, длящиеся в пространстве и времени. В каждом регионе РФ есть своё управление бандитизма. Пока так будет — в РФ будут пытать. Необходимо признать ФСБ запрещённой в России организацией. Я чувствую ответственность перед ребятами, которых пытают. Я пытался, чтобы дела по конкретным установленным мною фактам получили огласку. Выложил все Федотову[12], а рядом сидела Кузнецова[13] и верещала: „Вы понимаете, что это может повредить этим людям? Понимаете?“ Понимаю, но сообщаю только о тех, кто дал на это разрешение. Все боятся. Все сидят. Кто-то окончательно сломлен. Кто-то упорствует в несознанке. О них не напишут в газете. Им не посвятят песню. Кому-то мама сделает передачку. Кто-то одинок. Кто-то покончит с такой жизнью. Нет, конкретный случай ничего не решит. Это системная болезнь. Думаете, это не коснется вас или ваших близких? Почитайте заключение ОНК Санкт-Петербурга от 16 октября 2018 года. Бандитам плевать, анархист вы, бизнесмен или полицейский. Осознайте! Постоянно по всей России пытают. Тысячи лет заключения. Пытаемые получают 86 лет по одному только пензенскому делу. На очереди я, Юлик [Бояршинов]. Осознайте! Нам с вами удалось привлечь к проблеме пыток внимание. У нас может получиться её решить. У нас должно получиться — я обещал ребятам помочь. Требуйте полномасштабного решения проблемы пыток. Приходите в суд, чтобы убедиться в том, что происходит, и чтобы поддержать нас. Требуйте отмены пензенского приговора. Требуйте наказать виновных. Требуйте прекратить пытки в России».
Виктор Филинков, 1994 г. р. программист, антифашист, поддерживал профсоюзные движения.
Приговор: 7 лет лишения свободы.
«ОНИ БОЯТСЯ. ИМ ОЧЕНЬ СТРАШНО»
Из выступления в прениях и последнее слово Виктора Филинкова
18 июня 2020 года
Я не буду просить уважаемый суд, создавать положительный образ суду. Мне кажется, здесь уже ничем не поможешь. Слишком много судьи проявили себя. <…> Мой адвокат всё время говорит, что власти не боятся, что прокурор не боится, что всё сойдет с рук. Мне кажется, что боятся. И прокуратура боится, и следственный комитет боится. Когда майор ко мне приходит и говорит: «Конечно, мы всё расследуем, мы обязательно со всем разберемся! Да, я вижу — да, действительно пытали, вот они, ожоги, я приду к тебе». Но не приходит. Я думаю, он хотел, но он боится. Следователь Беляев в разговоре об этом отказе в возбуждении уголовного дела против сотрудников ФСБ [по заявлению Филинкова о пытках] мне заявил, что, если бы к нему попало — он бы расследовал. Потому что он из ФСБ, а следователь ФСБ не боится. Следователь из следственного комитета — боится. Судьи — боятся, я уверен. Не публично, нет. Я думаю, им дают сохранить лицо. <…> Но внутри все знают, что происходит. Стараются об этом не думать. Когда видят своих родных, близких — что он не трус. Можно подумать, что оперативники ФСБ — это совсем злодеи, и вот они-то точно уж не боятся. Но они боятся. Оперативники ФСБ — это инструмент, которым люди выше манипулируют. Им рассказывают, что они борются за правое дело. Они хотели бы думать, что они хорошие. Но не получается. Поэтому они пьют. Служба защиты конституционного строя и борьбы с терроризмом — это куча алкашей. Это просто пьяницы — действительно, без шуток. Я разговаривал с другими оперативниками, которые с ними работают, не из СЗКСиБТ: это выпивохи, это люди, которые всё время синячат. Им страшно. Их картина мира рушится. Они хотят быть хорошими, но не получается. От них требуют — нужно ловить террористов. От этих бедных людей требуют невозможного — сфабриковать уголовное дело, это не так-то просто. Они могут подкинуть пистолет, они могут подкинуть гранату, хорошо. Вскрыть машину, положить, удалиться. Они могут даже вытереть гранату от отпечатков пальцев. К сожалению, как в фильмах, чужие отпечатки они не могут наложить. Поэтому улики по «пензенскому делу» — без отпечатков пальцев. И гранаты, и пистолет. Просто вытереть-положить — могут. С файлами уже сложнее, в компьютере — это тяжело. Вынужденные действовать, они действуют как угодно. Как в этой ситуации повел бы себя любой человек, загнанный в угол. Они угрожают, они бьют. Они используют действенные средства: «Не хочешь говорить? А в соседней комнате будет твоя жена». Как жена Игоря Шишкина, Татьяна Созинова[14] [14]. Они подкинут тебе наркотики, ты всё равно сядешь. Так облегчи свою судьбу! Как Зорин: у человека в крови [согласно экспертизе в материалах дела] пять видов наркотических веществ, пять! Все — синтетические. У него [согласно протоколу задержания] изымают МДМА и марихуану. МДМА в крови нет, марихуаны нет. Есть пять других. Подкинули — но не те подкинули. Знали, что наркоман. С наркотиками прогадали: вроде популярные подкинули, но не те. Много требуют от оперативников СЗКСиБТ. Ладно, не требуют. Следователи следственных отделов ФСБ не требуют — говорят «ладно, так сойдет». <…>
Вымышленное террористическое сообщество сконструировано абы как. Плохой сценарий написан! И разыгран ужасно. Бедные офицеры ФСБ... Я бы рассмеялся или пожалел этих утомлённых высокоинтеллектуальным трудом людей, если бы не сидел уже два с половиной года в комнате восемь метров, если бы не грозящий срок, если бы не страдал от болей физических, травм психических, если бы моей жене не надо было получать убежище в Финляндии — и ещё тысяча «если бы». <…>
Прокуратура: «Судебное разбирательство проведено объективно, всесторонне…» Это что вообще?! Господин прокурор, вы как вообще себя ощущаете после таких слов? Вы как домой придёте? Вашу фамилию знают. Ваше имя вписано в века, всё. «Здравствуйте, внуки! Я подписался в историю». «Объективно», говорит. «Со статьёй в соответствии…» — как так?! Когда уважаемый судья-докладчик излагал суть жалоб апелляционных, он придерживался схемы: «Адвокат Черкасов говорит так-то… в подтверждение чего приводит следующие доказательства…» Мне всё было интересно — когда дело дойдет до изложения возражений, что скажет уважаемый судья-докладчик? Как он применит эту формулу? Я-то просто читал эти возражения на восьми страницах — это вода. Судья-докладчик молодец. Говорит: «На что прокурор сказал, что не согласен». Мне больше нечего добавить. Никаких просьб не будет.
Девять запрошенных [прокурором] лет — наверное, это признак какого-то уважения к тому, что я делал. <…>
Относительно признавших показания — Юлика [Бояршинова], Игоря [Шишкина]: они действовали прагматично. Они не верят, что возможен какой-то другой исход. Я их понимаю.
Хотелось бы упомянуть всех, кто засветился в этом деле. В первую очередь, это УФСБ питерское, пензенское… МВД, которое выполняет приказы сотрудников ФСБ вообще без запинки, не задавая никаких вопросов, прокуратура, которую хватает только на то, чтобы писать отписки, чтобы пригласить полковника, чтобы он зачитал с бумажки, отказался от реплики, запросил девять лет. Непонятно, это ручное ведомство или это обещанные 10 лет? Мне обещали 10 лет сотрудники ФСБ — непонятно, чья это инициатива, прокуратуры или ФСБ. В принципе, не так важно.
Сотрудники следственного комитета, которые передают заявления от одного к другому, теряя все доказательства. Сотрудники ФСИН, которые отказываются регистрировать повреждения, которые обещают, что видеозаписи не будут утеряны — потом их, оказывается, удалили. Суды, которые избирали меру, продлевали её. Законодательная власть, которая пишет такие статьи. Замарались все. Как из этой ситуации выходить, я не знаю… Всё.
Илья Шакурский, 1996 г.р, антифашист и анархист, волонтёр в приюте для бездомных животных и на экологических акциях, музыкант панк-группы, на момент задержания — студент факультета физико-математических и естественных наук Педагогического института Пензенского государственного университета.
Приговор: 16 лет в колонии строгого режима.
«БОРЬБА С НЕНАВИСТЬЮ — САМОЕ ТЯЖЁЛОЕ, ЧТО МНЕ ПРЕДСТОИТ»
Из последнего слова Ильи Шакурского
17 января 2020 года
<…> Всё чаще я думаю, что мне предстоит в дальнейшем, если я получу срок, повторюсь, срок действительно серьёзный. Я уже представляю, что из себя представляют данные места, в которых мне предстоит находиться, и я всё думаю, что будет в дальнейшем происходить. То есть дело в том, что люди, которые осознают, за что они несут наказание, они в заключении чувствуют себя иначе, чем те, кто задаёт себе во