этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут —
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор — не кричать же слугу —
да чешу котофея…
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем — все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе «Из зала суда»?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен — это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить — динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
Рассчитываю на ваше справедливое решение.
Алексей Малобродский, 1958 г. р., российский театральный менеджер и продюсер, в 2011–2015 годах — директор «Гоголь-центра». С самого начала «Театрального дела», ещё до избрания меры пресечения судом, был помещен в СИЗО, где из-за проблем с сердцем перенес несколько приступов. Само следствие дважды ходатайствовало в суде о замене меры пресечения на домашний арест, но первое было отклонено, а второе судья Елена Ленская даже отказалась рассматривать. Во время заседания по повторному ходатайству, 10 мая 2018 года, Малобродскому стало плохо. Вызванной бригаде скорой помощи судья не позволила его осмотреть. «Вам аукнется это покушение на убийство», — сказал Малобродский судье и прокурору, просившему не рассматривать ходатайство. После звонка адвоката Малобродского министру здравоохранения приехала кардиореанимационная бригада, доставившая Малобродского в больницу, где ему диагностировали тяжелую патологию сердца, подозрение на инфаркт миокарда. В реанимации конвойные приковали его к кровати наручниками, которые были сняты только через день, после обращения главы президентского Совета по правам человека к начальнику московского управления МВД. 14 мая Следственный комитет изменил меру пресечения Малобродскому на домашний арест.
«НЕ СЛОМАТЬСЯ И НЕ РАЗУВЕРИТЬСЯ,
ПРОДОЛЖАТЬ ДЕЛАТЬ СВОЮ РАБОТУ В КУЛЬТУРЕ»
Последнее слово Алексея Малобродского
22 июня 2020 года
Прежде всего, прошу принять слова благодарности всем, кто на протяжении трёх лет преследования не усомнился в моей невиновности и честности. Ваша вера и поддержка — бесценны. Спасибо! Спасибо адвокатам, особенно моим защитникам Ксении Карпинской и, на первом этапе, этапе следствия, Юлии Лаховой.
Я не буду просить суд быть справедливым, независимым и руководствоваться законом. Было бы смешно просить о том, что не должно подвергаться сомнению при нормальных обстоятельствах. О том, что по определению должно составлять суть и основу института суда в здоровом обществе при нормальном порядке вещей. Полагаю, что это разумеется само собой. Я, конечно, не буду произносить шаблонных слов о снисходительности или великодушии. Я не прошу учитывать мой возраст и состояние здоровья, а также обстоятельства моей семьи. В этом нет необходимости, поскольку я уверен в своей абсолютной непричастности какому-либо преступлению и не признаю никакой вины.
Моей вины нет. Как не было события преступления, в котором меня обвинили. Скажу о важном.
Так получилось, что «театральное дело» вышло за пределы моей личной истории и личных историй других подсудимых, которые вместе со мной ожидают приговор. От приговора зависит не только моя личная свобода и моя персональная репутация. Абсурдность обвинения, его очевидно заказной характер и преступные методы ведения следствия теми, кому общество поручает бороться с преступлениями и кого граждане содержат на свои средства, ставят вопрос о присутствии в нашей жизни здравого смысла, о возможности следования общепринятым нравственным критериям, вопрос о перспективе для всех нас, особенно для молодых людей, ставших изумлёнными свидетелями «театрального дела».
Это вызов всем нам. Который нас вынуждают принять. И мы обязаны дать достойный ответ. То есть не сломаться и не разувериться. Не опуская рук продолжать делать свою работу в культуре.
Я чувствую свою ответственность. Она, эта ответственность, кроме прочего, мотивирует нашу бескомпромиссную позицию.
Глупо призывать в союзники правоохранительные органы и прокуратуру. Она внятно продемонстрировала неготовность и нежелание выступать с позиции закона и совести. Остается надеяться на правосудие. Скептики, или попросту умные, наблюдательные люди, в этом месте должны сочувственно улыбнуться и пожалеть меня. Возможно, они правы. Но я всё-таки надеюсь.
Тем же, кто, как и я, продолжает наивно верить — моим родным, друзьям и всем, кто поддерживает нас, — низкий поклон. Я честно бился за правду и, надеюсь, не подвёл вас.
ДЕЛО СВЕТЛАНЫ ПРОКОПЬЕВОЙ
Светлана Прокопьева, 1979 г. р., журналист, сотрудничала с «Радио Свобода» и радиостанцией «60FM». В феврале 2019 года против Прокопьевой возбуждено уголовное дело по статье о публичном оправдании терроризма. Поводом послужил авторский материал под заголовком «Репрессии для государства» с размышлениями о причинах поступка 17-летнего Михаила Жлобицкого, подорвавшего себя в здании УФСБ по Архангельской области («ФСБ фабрикует дела и пытает людей», — написал он перед этим). По данным «ОВД-Инфо», после самоподрыва Жлобицкого в России возбудили около 50 уголовных дел по статье об оправдании терроризма. Так, за комментарии в соцсетях о поступке Жлобицкого Иван Любшин получил 5 лет и 2 месяца, Сергей Арбузов — 5 лет колонии строгого режима, Александр Соколов — 2,5 года.
Свой текст Прокопьева зачитала в эфире радиостанции «Эхо Москвы», затем он был опубликован на сайте информагентства «Псковская лента новостей»:
«Сильное государство. Сильный президент, сильный губернатор. Страна, власть в которой принадлежит силовикам.
Поколение, к которому принадлежал архангельский подрывник, выросло в этой атмосфере. Они знают, что на митинги ходить нельзя — разгонят, а то и побьют, потом осудят. Они знают, что одиночные пикеты наказуемы. Они видят, что только в определенном наборе партий ты можешь безболезненно состоять и только определенный спектр мнений можно высказывать без опаски. Это поколение выучило на примерах, что в суде справедливости не добьёшься — суд проштампует решение, с которым пришёл товарищ майор.
Многолетнее ограничение политических и гражданских свобод создало в России не просто несвободное, а репрессивное государство. Государство, с которым небезопасно и страшно иметь дело».
Прокурор запрашивал журналистке 6 лет лишения свободы и запрет на профессию в течение ещё 4 лет. За Прокопьеву вступились десятки СМИ, Международная федерация журналистов, «Репортёры без границ», Совет по правам человека при президенте России. В 2020 году Прокопьева стала лауреатом Международной премии за свободу прессы.
Amnesty International потребовала, чтобы «антитеррористическое законодательство не использовалось для подавления критики правительства, прекращения публичных обсуждений и наказания независимых журналистов».
Правозащитный центр «Мемориал» признал Светлану Прокопьеву преследуемой по политическим мотивам.
Приговор: штраф в размере 0,5 млн. рублей.
«ВЛАСТЬ В РУКАХ ЦИНИЧНЫХ И ЖЁСТКИХ ЛЮДЕЙ
СТАНОВИТСЯ САМОЙ СТРАШНОЙ УГРОЗОЙ ДЛЯ БЕЗОПАСНОСТИ ГРАЖДАН»
Последнее слово Светланы Прокопьевой
3 июля 2020 года
Уважаемый суд! Продумывая своё выступление, я по привычке задалась вопросом: что такого важного я хочу сказать публике? Последнее слово обычно слушают внимательно, и неразумно потратить его просто на поиск сочувствия.
Сначала я решила рассказать, как нелепо наказывать за слова всей мощью уголовного преследования — насколько это неэффективно по сравнению с живым общественным осуждением. Судите сами: у нас перед глазами масса примеров, когда чиновник, или политик, или просто какая-нибудь знаменитость, сказав что-то глупое, грубое и оскорбительное, после скандала в кратчайшие сроки лишаются должностей и рекламных контрактов. Социальные сети реагируют быстро и чутко. Общество, следуя коллективному инстинкту самосохранения, само изживает язык вражды и ненависти.
И сравните с моим уголовным делом. Текст «Репрессии для государства» прочитали десятки, ну сотни человек, когда он вышел. Он не вызвал никаких волнений в народе. Но через полгода ко мне ворвались собровцы с автоматами, перевернули мой дом, забрали мои вещи — и вот мы уже второй год с привлечением экспертов выясняем, был ли там состав преступления. При этом опасный, по мнению Роскомнадзора, текст теперь прочитан сотнями тысяч людей, переведён на английский и получил известность в разных странах мира.