Двенадцать месяцев преследования, домашний арест, десятки допросов, десятки судебных заседаний, 212 томов уголовного дела, которые мы были вынуждены читать — всё это было довольно суровым испытанием для нашей идеи солидарности, идеи про то, что вместе мы можем многое. Но я думаю, что мы справились — с первого нашего дня мы видели, как сотни тысяч людей нас поддерживают, как студенты и преподаватели российских вузов, несмотря на запугивания, выступают в нашу поддержку, как сотни людей продолжают приходить на наши суды спустя год после дела. Мы выжили, мы сохранили рассудок, мы не сдались.
Сейчас, когда наше государство развязало так называемую «спецоперацию», ставки очень сильно повысились. Наше государство — это теперь не просто бездельник-полицейский, который машет дубинкой направо и налево, это теперь самая настоящая диктатура, это военный преступник. У государства получилось запугать очень многих, заставить замолчать и никак не высказываться об этой войне. И в эти дни я думаю об одном: как противостоять настолько сильному страху. Как продолжать действовать и поддерживать других людей, когда всем нам хочется сбежать, спрятаться в кокон, сделать вид, что всего этого нет. Россияне не поддерживают войну — они настолько сильно против этой войны, что некоторые из них даже не могут поверить, что она происходит перед их глазами.
Конечно же, я могу рассказать, что я думаю по поводу нашего дела. Что это обвинение бессмысленно, что его в принципе невозможно доказать. Обвинение не нашло ни одного подростка, который увидел наш ролик, вышел на акцию, заразился коронавирусом и умер, потому что таких людей не существует. Но я уже слабо понимаю, какие слова должны прозвучать в этом суде, чтобы они были услышаны.
Поэтому, вне зависимости от приговора, я обращаюсь к молодым людям по всей стране с призывом — тем же самым призывом, который эксперт со стороны обвинения посчитал призывом пойти на конкретные митинги: «Не бойтесь и не оставайтесь в стороне». Страх — это единственное, что позволяет им нас разъединять. В последние недели мы видели много примеров героизма, когда молодые люди, часто девушки, продолжали выходить на акции и протестовать против войны, несмотря на десятки тысяч задержаний, обысков. Которых пытали в отделениях полиции, но которые не сдавались и продолжали борьбу. В эти дни у нас нет морального права остановиться, сдаться и испугаться. Сегодня каждое наше слово должно быть настолько сильным, чтобы останавливать пули.
Главный вопрос нашего поколения — это не просто вопрос о том, как нам оставаться достойными людьми при фашизме. Как совершить правильные поступки и не совершать неправильных. Это вопрос о том, как нам строить солидарность и объединяться в обществе, которое несколько десятилетий беспощадно уничтожалось. «Молодость — это мы, и мы обязательно победим», — такие слова звучат в конце нашего ролика. И правда — кто, если не мы.
«БУДЬТЕ КАК ДЕТИ. НЕ БОЙТЕСЬ СКАЗАТЬ,
ЧТО КОРОЛЬ ГОЛЫЙ»
Последнее слово Аллы Гутниковой
1 апреля 2022 года
Я не буду говорить о деле, обыске, допросах, томах, судах. Это скучно и бессмысленно. Последнее время я хожу в школу усталости и досады. Но ещё до ареста я успела записаться в школу умения говорить о действительно важных вещах.
Я бы хотела говорить о философии и литературе. О Беньямине, Деррида, Кафке, Арендт, Сонтаг, Барте, Фуко, Агамбене, об Одри Лорд и Белл Хукс. О Тимофеевой, Тлостановой и Рахманиновой.
Я бы хотела говорить о поэзии. О том, как читать современную поэзию. О Гронасе, Дашевском и Бородине.
Но сейчас не время и не место. Я спрячу свои маленькие нежные слова на кончике языка, на дне гортани, между животом и сердцем. И скажу лишь немного.
Я часто чувствую себя рыбкой, птичкой, школяром, малышкой. Но недавно я с удивлением узнала, что Бродского тоже судили в 23. И поскольку и меня причислили к роду человеческому, я буду говорить так: в каббале есть концепция тикун олам — исправление мира. Я вижу, что мир несовершенен. Я верю, что, как писал Иегуда Амихай, мир был создан прекрасным для того, чтобы было хорошо, и для покоя, как скамейка в саду (в саду, не в суду!). Я верю, что мир создан для нежности, надежды, любви, солидарности, страсти, радости.
Но в мире ужасно, невыносимо много насилия. А я не хочу насилия. Ни в какой форме. Ни учительских рук в трусах школьниц, ни кулаков пьяного отца семейства на телах жён и детей. Если бы я решила перечислить всё насилие, которое есть вокруг, мне не хватило бы ни дня, ни недели, ни года. Чтобы увидеть насилие вокруг, достаточно только открыть глаза. Мои глаза открыты. Я вижу насилие, и я не хочу насилия. Чем больше насилие, тем больше я его не хочу. И больше всего я не хочу самого огромного и самого страшного насилия.
Я очень люблю учиться. Дальше я буду говорить голосами других.
В школе на уроках истории я изучила фразы: «Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков» и «За вашу и нашу свободу».
В старшей школе я читала «Реквием» Анны Андреевны Ахматовой, «Крутой маршрут» Евгении Соломоновны Гинзбург, «Упразднённый театр» Булата Шалвовича Окуджавы, «Детей Арбата» Анатолия Наумовича Рыбакова. У Окуджавы я больше всего любила стихотворение:
Совесть, благородство и достоинство —
Вот оно, святое наше воинство.
Протяни ему свою ладонь.
За него не страшно и в огонь.
Лик его высок и удивителен.
Посвяти ему свой кроткий век:
Может, и не станешь победителем,
Но зато умрёшь, как человек!
В МГИМО я учила французский и узнала строку из Эдит Пиаф: «Ça ne pouvait pas durer toujours» [«Это не могло длиться вечно»]. И из Марка Робена: «Ça ne peut pas durer comme ça» [«Так не может продолжаться»].
В девятнадцать лет я ездила в Майданек и Треблинку и узнала, как на семи языках сказать «никогда больше»: never again, jamais plus, nie wieder, קיינמאל מער, nigdy więcej, לא עוד.
Я изучала еврейских мудрецов и больше всего полюбила две мудрости. Рабби Гилель говорил: «Если не я за себя, то кто за меня. Если я только за себя, то зачем я? Если не сейчас, то когда?». А рабби Нахман говорил: «Весь мир — это узкий мост, и главное — совсем не бояться».
Затем я поступила в Школу культурологии и выучила ещё несколько важных уроков. Во-первых, слова имеют значение. Во-вторых, нужно называть вещи своими именами. И наконец: sapere aude, то есть имей мужество пользоваться собственным умом.
Смешно и нелепо, что наше дело связано со школьниками. Я преподавала детям гуманитарные науки на английском, работала няней, мечтала поехать по программе «Учитель для России» в небольшой город на два года и сеять разумное, доброе, вечное. Но Россия — устами государственного обвинителя прокурора Трякина — считает, что я вовлекала несовершеннолетних в опасные для жизни действия. Если у меня когда-нибудь будут дети (а они будут, потому что я помню главную заповедь), я повешу им на стенку портрет прокуратора Иудеи Понтия Пилата, чтобы дети росли чистоплотными. Прокуратор Понтий Пилат стоит и умывает руки — вот какой это будет портрет. Да, если думать и быть неравнодушными теперь опасно для жизни, я не знаю, что сказать о сути обвинения. Я умываю руки.
И вот сейчас момент истины. Час прочитываемости. И я, и мои друзья и подруги не находят себе места от ужаса и боли, но, когда я спускаюсь в метро, я не вижу заплаканных лиц. Я не вижу заплаканных лиц.
Ни одна из моих любимых книг — ни детская, ни взрослая — не учила безразличию, равнодушию, трусости. Нигде меня не учили этим фразам:
мы люди маленькие
я человек простой
всё не так однозначно
никому нельзя верить
я как-то этим всем не интересуюсь
я далёк от политики
меня это не касается
от меня ничего не зависит
компетентные органы разберутся
что я один мог сделать.
Наоборот, я знаю и люблю совсем другие слова.
Джон Донн через Хемингуэя говорит:
Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе.
Махмуд Дарвиш говорит:
Когда готовишь завтрак, думай о других
(не забудь покормить голубей).
Когда ведёшь войны, думай о других
(не забывай тех, кто ищет мира).
Когда оплачиваешь счёт за воду, думай о других
(тех, кого питают облака).
Когда возвращаешься домой, к себе домой, думай о других
(не забывай о людях в лагерях).
Когда спишь и считаешь звезды, думай о других
(тех, кому негде спать).
Когда выражаешь свои мысли метафорой, думай о других
(потерявших право голоса).
Когда думаешь о тех, кто далеко, подумай о себе
(скажи: Ах, если бы я только был свечой во тьме).
Геннадий Головатый говорит:
Слепые не могут смотреть гневно,
немые не могут кричать яростно.
безрукие не могут держать оружия,
безногие не могут шагать вперёд.
Но — немые могут смотреть гневно,
Но — слепые могут кричать яростно.
Но — безногие могут держать оружие.
Но — безрукие могут шагать вперёд.
Кому-то, я знаю, страшно. Они выбирают молчание.
Но Одри Лорд говорит:
Your silence will not protect you.
В московском метро говорят: