С началом войны темп применения существующего и ход нового репрессивного законодательства возросли. За один только 2022 год уголовный кодекс пополнился девятью новыми чисто политическими статьями, в десятки статей были внесены новые ужесточающие поправки. Так что стало ещё проще оказаться в тюрьме за выражение своей позиции или вообще за любое проявление нелояльности.
Все это звучит совершенно не жизнеутверждающе. Но как воспринимать эту жуткую реальность, как реагировать, как смотреть в будущее — это решать только нам самим.
Немногим меньше трех лет назад, в начале февраля 2021-го, я сидел в переполненной камере одного из московских отделов полиции среди напуганных и заплаканных ребят, в основном молодых парней и девчонок, задержанных на митинге в поддержку Алексея Навального и неожиданно для себя столкнувшихся с перспективой впервые провести ночь за решёткой. Все они были уверены, что наутро их отпустят. Но при этом на их лицах были страх, непонимание и неприязнь перед происходящим. А я столкнулся в тот момент с задачей, как мне казалось, просто невыполнимой: одновременно мне нужно было как-то успокоить, приободрить собравшихся, и в то же время объяснить им, что в ближайшую неделю домой никто из нас, скорее всего, не поедет. И знаете что? К утру мы вместе смеялись, вспоминая забавные истории из жизни, гадали, сколько нам дадут суток и планировали, куда пойдем по освобождению, а с некоторыми из тогдашних своих сокамерников мы общаемся до сих пор. И с того самого момента я понимаю, что никакого противоречия тут, в общем-то, нет, потому что даже будучи заложниками ситуации, повлиять на которую мы не в силах, мы все ещё вольны решать, как нам к ней относиться. И более того, парадоксальным образом оказывается, что, принимая решение не бояться, мы сводим на нет все усилия организаторов репрессий, то есть влияем на то, на что, казалось бы, повлиять никак не могли. Видя, как прямо в изоляторе сотни задержанных обмениваются контактами, формируют горизонтальные связи, действуют сообща, отправившие нас туда понимают, что задача провалена. Понимают и делают выводы, чтобы массовых арестов более не практиковалось.
С началом войны ставки возросли, но смысл остался тот же. Видя искреннюю улыбку на неунывающем лице Владимира Кара-Мурзы, получившего четверть века лагерей, или читая полные уверенности и юмора посты Алексея Навального, приговоренного к бесконечным карцерам и штрафным изоляторам, да и даже прямо сейчас, слушая эти слова, они все понимают. Понимают, но надеются, что не понимаете вы. Не дайте им запугать себя. Будьте сильнее отчаяния и страха, и подобные приговоры потеряют своё единственное обоснование.
Всё будет хорошо.
Андрей Новашов, 1977 г. р., окончил Институт истории и международных отношений Кемеровского госуниверситета, журналист, сотрудничал с изданиями «Сибирь.Реалии», «Тайга.инфо». Уголовное дело против него возбудили в марте 2022 года — за перепост текста журналистки Виктории Ивлевой о первых днях блокады Мариуполя и авторский текст Новашова «Люди с большой буквы Z».
Приговор: 8 месяцев исправительных работ и запрет публикаций в сети на 1 год.
«В ПУТИНСКОЙ РОССИИ БЕЗНАКАЗАННО ПИСАТЬ МОЖНО ТОЛЬКО ДОНОСЫ»
Последнее слово Андрея Новашова
3 марта 2023 года
Начну с фразы, которую много раз произносил на этих судебных заседаниях. Я полностью отрицаю свою вину и считаю своё уголовное дело сфабрикованным. Мне инкриминируют только посты, которые я сделал на своей странице «ВКонтакте» как частное лицо, однако я считаю это уголовное дело местью за мою журналистскую деятельность.
Я отказываюсь называть чёрное белым. С самого начала так называемой спецоперации считал её преступлением против украинского народа. За прошедший год доказательств военных преступлений России, совершённых в первые дни спецоперации, стало только больше. Всё, что сказано в постах, которые мне инкриминируют, — правда. В ходе следствия и суда не была доказана ни ложность информации, которую я опубликовал «ВКонтакте», ни тем более «заведомая ложность».
От моих постов «ВКонтакте» не погиб ни один человек, не разрушен ни один дом. Не думаю, что подобное могут сказать про свои публичные выступления Путин и глава пресс-службы минобороны Игорь Конашенков. Именно на этих выступлениях базируется обвинение. Как уже неоднократно заявлял на предыдущих заседаниях, я отказываюсь считать информацию, исходящую от Путина и его подчинённых, в частности, от Конашенкова, заведомо правдивой.
В своих устных показаниях приводил многочисленные примеры, свидетельствующие, что Путин и его подчинённые и во время, и до «спецоперации» распространяли информацию, которая была ложной, а может быть, даже заведомо ложной. Только один пример, чтобы вы вспомнили — по официальной информации, в «спецоперации» не участвовали срочники, однако в первые же дни СВО выяснилось, что это неправда.
Кроме того, «заведомость» в данном случае подразумевает, что я был знаком с брифингами Конашенкова и выступлениями Путина. Но в мои обязанности не входит знакомство с такого рода контентом. Следствие даже не пыталось доказать, что я что-то подобное смотрел или читал. Ещё раз подчеркну: эти брифинги и речи не были мне известны на момент публикации постов, которые мне инкриминируют. Следствие не доказало обратного и даже не пыталось доказать.
Закон о военных «фейках» считаю надуманным. Его сочиняли в спешке. Формулировка амбивалентна. При первом прочтении мне, и не только мне, показалось, что преступниками объявляются те, кто как раз называет вооружённые силы России миротворческими. Следовательница Оксана Власюк, которая изначально вела моё дело, улыбалась и разводила руками, когда 21 марта на первом допросе я обратил её внимание на это несоответствие.
К моменту принятия этого закона вооружённые силы РФ существовали уже больше тридцати лет (веду отсчёт с момента образования РФ на постсоветском пространстве). Почему без этого закона спокойно обходились до марта 2022 года? Так ли уж он необходим? Да и не уверен, что вооружённые силы нужно как-то специально защищать от пользователей соцсетей.
Чтобы понять, что с этим законом что-то не так, достаточно посмотреть, какие наказания он предусматривает. По моей части: до трёх лет лишения свободы, либо исправительные работы, либо штраф от 700 тысяч до полутора миллионов рублей. От 700 тысяч. Раньше такие штрафы были только для юрлиц (сейчас говорю о статьях УК, под которые попадали журналисты и редакции). Уже порядок чисел говорит о том, что этот закон не регулирует, а запугивает.
Такую жестокость можно было бы списать на «законы военного времени». Но ведь Россия, по словам официальных лиц, по-прежнему ведёт «специальную военную операцию». Символично, что «спецоперации» предшествовал разгром обоих «Мемориалов».
Новое антифейковое законодательство — это очередной виток новой репрессивной политики, начавшейся в России больше 10 лет назад. Отмена выборов разных уровней, запрет митингов, а потом одиночных пикетов, лишение права высказываться на политические темы в интернете, конституционный переворот — всё это и сделало возможным так называемую «спецоперацию», которая принесла только горе российскому и украинскому народам, а российскому правительству — позор.
Новое антифейковое законодательство (сейчас говорю не только о своей статье, но и об административках и уголовках за «дискредитацию» армии) сродни оружию массового поражения — используется сразу по всем направлениям. Конечно, это мощное средство борьбы с пацифистами. Хранители режима 4 марта 2022 года[26] вздохнули с облегчением, а до этого выкручивались, как могли — штрафовали пикетчиков-пацифистов за нарушение антиковидного режима или отправляли в ИВС за посты десятилетней давности.
Другое направление — эти новые законы подходят практически всем россиянам, проявившим хоть какую-то гражданскую активность. Счёт «административок» идёт уже на тысячи, уголовных дел — на сотни. Закон XXL! Можно на много лет отправить за решётку оппозиционного политика Илью Яшина. Подойдёт он и людям менее известным: петербургской арт-активистке Скочиленко, муниципальному депутату Горинову, журналистам Марии Пономаренко и Михаилу Афанасьеву. Секрет универсальности прост — сегодня все порядочные люди в России против «спецоперации».
Насколько знаю, ни одного оправдательного приговора по моей статье ещё не было. Несколько дел развалилось, но там обвиняемым инкриминировали деяния, совершенные до 4 марта, до вступления закона в силу.
Ваша честь, я говорю об этом, чтобы вы задумались: всё ли в порядке с этим законом, под который я попал? Бывают ли такие законы вообще? Неужели вас как юриста не смущает безразмерность и запредельная жёсткость этого закона? Неужели происходящее сегодня не напоминает репрессии сталинских лет? Неужели вы не видите, что этот закон посягает на свободу слова и противоречит Конституции?
Когда здесь выступал в качестве свидетеля сотрудник центра «Э» Глеб Шевцов, адвокат поинтересовалась, много ли кузбасских пользователей соцсетей, размещавших пацифистские посты, выявил центр «Э». Шевцов ответил, что много. Адвокат поинтересовалась, по каким критериям выбирали, на кого именно заводить дела. Вы, Ваша честь, сняли этот вопрос. Но что касается моего дела, гипотеза есть.
Выше сказал, что считаю нынешнее уголовное дело местью за мою журналистскую деятельность. Доказательства тому — включение в материалы дела фотокопий моих журналистских удостоверений и моих текстов про пытки в кузбасских колониях и про шахтёрскую забастовку, состоявшуюся в 1989 году (публикации в «Сибирь. Реалии» и в «Тайге.инфо» соответственно). Напомню, они опубликованы задолго до 24 февраля и вообще не имеют никакого отношения к Украине.
На первых судебных заседаниях по мере пресечения, проходивших в Кемерове, поразили буйная фантазия и творческий подход к делу следователя и прокурора. На заседании меня обвиняли вообще во всём подряд, включая почему-то оправдание терроризма. Большинство этих выпадов не имели отношения к сути предъявленного мне обвинения и к объективной реальности. Кажется, они руководствовались принципом: сначала задержим — потом придумаем, в чём виноват.