Журналистика — страж общества. Она реагирует на боль каждого человека и язвы на теле всего общества. Изучает причины заболевания и предлагает средства лечения. У власти всегда будут случаться политические кризисы, обостряться международная обстановка и происходить экономические конфликты. И всегда власть будет бороться за свои интересы, статус-кво в подвластных сферах. В том её суть. А журналистика не может изменить ценностям своего ремесла. Как бы ни было тяжело, всегда должны быть те, хотя бы один, кто постоянно будет напоминать власти, что кроме её интересов есть ещё в государстве человек. Он живой, он хочет жить, любить, растить детей, принадлежать к общей, близкой ему благородной идее и оставить о себе добрую память. Всегда должны быть те, кто вступится словом за полицейского и расскажет о проблемах в ведомстве. Тот, кто расскажет о бедах врачей. Тот, кто поведает о произвольном увольнении простого рабочего, чтобы уважение к человеку труда превратилось в норму. Человек не виноват в том, что он хочет жить, а не умирать по глупости и халатности своего начальника. А журналист — в том, что стремится помочь этому человеку, как и велит профессиональный долг. Как вопрошают строки великого Николая Некрасова: «К народу возбуждать вниманье сильных мира — чему достойнее служить могла бы лира?»
В борьбе журналистским словом за человека априори не может быть никакой крамолы. Ведь под формой полицейского, под белым халатом врача или под спецовкой рабочего — тот же человек, и он хочет жить и не быть безразличным к происходящему в своей жизни. А все вместе мы хотим жить в справедливом и безопасном обществе. Но никто за нас не сделает его таковым.
Журналист стоит на страже интересов общества. Как полицейский не имеет права отвернуться от преступления, так и журналист не может отвести глаза от несправедливости только потому, что интересы одного алкоголизированного бездаря внезапно совпали с геополитическим кризисом власти, а пострадать могли невиновные люди. Журналист не может уклониться от запутанной темы только потому, что её могут иначе истолковать.
Журналистика изменяет природе своего ремесла, когда уклоняется от исследования несправедливости. А главное — её причин. «Когда узнаем причину, — писал в статье „Война и прогресс науки“ великий исследователь человечности Владимир Иванович Вернадский, — то можем легко решить проблему, и тогда человечество развивается в правильном направлении». Легендарный советский журналист Анатолий Аграновский учил, что основная функция журналистики — это поиск ответа на вопрос: «В чём корни наших проблем».
Без желания докопаться до правды, без намерения излечить общество от выявленной болячки журналистика теряет смысл. А главное — без стремления подставить плечо ближнему исчезает сам образ человечности.
Салтыков-Щедрин в 80-х годах XIX века очень актуально размышлял на эту тему:
«Почему я, видя человека беспомощным, не имею права подать ему руку помощи? Почему, имея возможность сообщить человеку полезный совет, обязываюсь вместо того осквернять его мозги благонамеренными благоглупостями? Ведь, наконец, в самой природе человеческой есть стремление симпатизировать своему ближнему и желать поднять его духовный уровень до своего духовного уровня! Почему я должен отказать себе в удовлетворении этого естественного требования? Почему, в случае неотказа, я обязан иметь по сему предмету объяснение с становым приставом?».
Несомненно, любой журналист заинтересован в том, чтобы найти громкую негативную историю произвола чиновников против человека или, скажем, хищения казенных средств. В этом смысл журналистики и требования читательского интереса. Но разве можно встретить более благородную картину, чем доктор, заинтересованный в поиске болезней и избавления от них организма? Справедливо ли обвинять, скажем, обувного мастера, стремящегося качественно чинить ботинки, чтобы прослыть хорошим специалистом? А можно ли упрекнуть в нечестности полицейского за то, что он прикладывает все усилия, чтобы раскрыть громкое преступление? Но исключительно в моем случае стремление делать нечто полезное на общее благо, сама идея слова на службе общества названа аж мотивом совершения тяжкого преступления, цитирую: «в стремлении привлечь повышенное внимание к своей личности и осуществляемой им журналистской деятельности».
Великий композитор, поэт и певец Александр Вертинский считал самым трудным привлечение внимания к себе и своему творчеству, а актеры МХАТ им. Чехова отказывались выходить на сцену, если их фамилии отсутствовали в афише спектакля. Моя, тогда ещё совсем маленькая, дочь София, занимаясь танцами, не хотела выступать, если я не смотрел в зале. А сын Иван просил, чтобы бабушка отправляла мне его фото, когда он брал новый рекорд количества кругов на пробежке. Рембрандт пририсовал себя на картине «Христос во время шторма на море Галилейском», художник Николай Ге висел на кресте, стараясь понять, о чем думал Иисус, а Лев Толстой смотрел и говорил: «Так и было». Желание поделиться с миром своими успехами и талантами — в самой природе человеческой. И только мне, только потому, что я — личность и осуществляю журналистскую деятельность, запрещено привлекать к себе внимание, ибо исключительно для меня это мотив тяжкого преступления.
Европейский суд по правам человека, до середины 2022 года (в соответствии со статьей 15 Конституции России) толковавший профессиональные законы и стандарты журналистики, ясно определял, что она несет в государстве функцию — дословно — «сторожевой собаки общества» и «стража общества». Точно так же, как полицейский — «страж закона», прокурор блюдет его точное исполнение, а суд — хранитель права. Но моя профессия абсолютно беззащитна, когда орудием против неё используется безусловность юридического факта. Журналистика, заведомо слабая, безусловно, окажется повержена строгими юридическими требованиями. Но исследование журналистом болячки на теле общества, даже если он в чём-то ошибается, никак не может быть мотивом тяжкого преступления, а привлечение внимания к проблеме словом в статье — злодеянием против, ни много ни мало, общественной безопасности.
Никак не может быть в интересах общества игнорирование причин массового отказа бойцов полицейского спецназа своей республики служить в силовом ведомстве. Ведь полицейские охраняют правопорядок в регионе, а людям завтра отводить детей в детсады и отправлять в школы.
В законном и вполне объяснимом интересе общества априори не может быть крамолы. И тут я вновь обращусь к одному из своих моральных авторитетов — писателю Виктору Гюго:
«Изучать уродливые черты и болезни общества, указывать на них для того, чтобы излечить, — это не та работа, где можно выбирать… Когда речь идет о том, чтобы исследовать рану, пропасть или общество, то с каких это пор стремление проникнуть вглубь, добраться до дна считается предосудительным? Мы всегда считали это проявлением мужества, во всяком случае, делом полезным и достойным сочувственного внимания».
Журналистика априори не может быть виновата в том, что она исследует болячки общества и причиняет неудобства власти, подвигая решать проблемы. Полицейского не отправляют в тюрьму только за то, что он выявил хищение бюджетных средств чиновниками — и это бросило тень на государственную власть в целом. Врача не сажают за решётку за то, что он обнаружил у человека опухоль — и это испортило статистику минздрава. Пожарный не может сидеть в заключении только за то, что увидел клубы дыма на горизонте и ударил в набат. Журналист не может нести ответственность за то, что он разглядел скрываемую чиновниками язву на теле общества. Преступность не может побеждать полицию, болезнь не должна изгонять врача, а проблема в обществе не может одолеть журналистику. Общество не может жить и развиваться, будучи лишённым права знать о своих язвах и болячках. Без права исследовать их, обсуждать и всем вместе искать лекарства.
«Вопрос самый жгучий именно тогда и утрачивает значительную часть своей жгучести, — пишет Салтыков-Щедрин, — когда он подвергнут открытому исследованию (допустим, даже самому страстному)».
Живое всегда будет бороться за живое и стремиться залечивать раны на своем теле. Дерево выбрасывает смолу на повреждённый участок не для того, чтобы скрыть уязвимость, а для того, чтобы защитить организм от развития болезни.
С 2020 года я активно освещаю внутренние проблемы полицейского спецназа в Хакасии и утверждаю, что среди бойцов нет ни предателей, ни трусов. Достоинство личности, образованность и верность долгу полицейского молодых спецназовцев сталкивается с деградацией, высокомерием и пренебрежением к подчинённым. Особенно к тем, кто указывает на ошибки командиров и требует не диктатуры самодурства, а исключительно дисциплины и уважения. Бойцы прекрасно знают, что такое приказ, но не желают отношения к себе словно к бессловесным баранам, личным оловянным солдатикам. Спецназовцы — живые люди, они имели полное право выразить свои тревоги и беспокойства в боевом мероприятии, где всем предстояло рисковать жизнями. <…>
За 26 лет в журналистике 16 из них меня бьют, судят, держат в тюрьме только за то, что я словом, только журналистским пером заступаюсь за человека, сограждан, и журналистской деятельностью привлекаю внимание к болячкам на теле общества. Я умею, повторюсь, постоять за свою профессию и её ценности борьбы за человека. Потому что наше ремесло не менее важно, чем профессия полицейского, стоящего на страже правопорядка, или судьи, охраняющего право. И функции журналистики в обществе нужно уважать, а не топтать, пользуясь беззащитностью нашего ремесла перед юридическими уловками. За всё время преследования я никого не ударил, не потребовал судить и тем более не добивался отправить своих гонителей в тюрьму. Я всегда просил только об одном: уважать самое благородное ремесло — слово журналиста на службе общества. Ведь ничего, кроме слова, у общества для своей защиты нет.
Преследуя же за слово в защиту ближнего в моих статьях, меня тем самым словно пытаются приучить к тому, что проявление произвола, самодурства, беззакония, равнодушия, а порой и убийственной глупости разного рода чиновников — это не моё дело.