Во время судебного процесса гособвинители Ирина Никандрова, Александр Гладышев и судья Оксана Демяшева глумились над диагнозами Скочиленко (доходило до хохота в ответ на напоминания защиты о тяжёлых болезнях подсудимой), а председательствующая Демяшева постоянно отказывала даже в коротких перерывах — из-за чего Саша не могла принять прописанные лекарства, поменять батарейку в кардиомониторе, сходить в туалет, поесть или попить воды. И, поскольку заседания затягивались до позднего вечера, к ужину в изоляторе Скочиленко уже не успевала. На одном из заседаний ей стало плохо, приехавшие по вызову врачи скорой помощи связали состояние Саши с тем, что она двое суток подряд была лишена возможности поесть.
Правозащитный проект «Поддержка политзаключённых. Мемориал» признал Александру Скочиленко политзаключённой; международная правозащитная организация Ammnesty International — узницей совести; Русская служба ВВС включила Сашу Скочиленко в список ста наиболее влиятельных и вдохновляющих женщин мира 2022 года.
Приговор: 7 лет лишения свободы в колонии общего режима.
«НЕСМОТРЯ НА ТО, ЧТО Я НАХОЖУСЬ ЗА РЕШЁТКОЙ, Я СВОБОДНЕЕ, ЧЕМ ВЫ»
Последнее слово Саши Скочиленко
16 ноября 2023 года
Ваша честь! Многоуважаемый суд!
Моё уголовное дело такое странное и смешное, что оно было возбуждено аккурат 1 апреля. Моё дело такое странное и смешное, что иногда мне кажется: вот я зайду в зал на новое судебное заседание, и с неба внезапно посыплются конфетти, и все встанут и закричат: «Разыграли! Разыграли!». Моё дело такое странное и смешное, что когда я рассказываю о нем, сотрудники СИЗО-5 широко открывают глаза и восклицают: «Неужели за это теперь у нас сажают?». Моё дело такое, что даже сторонники СВО, которых я встречала, не считают, что я заслуживаю тюремного срока за своё деяние.
Моё дело такое, что мой следователь уволился, не дождавшись его закрытия. В личной беседе с моим адвокатом он сказал: «Я пришёл в следственный комитет не для того, чтобы заниматься такими делами, как у Саши Скочиленко».
И он бросил моё дело, которое сулило ему блестящий карьерный рост и уже принесло звёздочку на погоны. Он бросил следственный комитет и пошёл работать в магазин «Военторг». Я безмерно уважаю его поступок и считаю, что мы с ним похожи — мы оба поступили по совести.
Сама статья 207.3 УК в корне своём дискриминационна, ведь она карает только определённый круг людей — тех, кто не служит в государственных органах. Только вдумайтесь: информация, распространенная мной, получила такое широкое распространение лишь благодаря моим следователям. И эта информация для них, в отличие от меня, и была заведомо ложной. Они распространили эту информацию среди своего следственного отдела, среди прокуратуры, среди судебных органов, оскорбили этой информацией шесть военных комиссаров и создали такой повод для широкого общественного резонанса, что об этой информации узнали далеко за пределами России. Если бы меня не арестовали, об этой информации узнала бы одна бабушка, кассир и охранник магазина «Перекресток».
И на двоих из этих троих, как следует из материалов уголовного дела, эта информация не произвела ровным счетом никакого впечатления. Скажите, разве следователи распространяют наркотики среди своего отдела, чтобы доказать, что человек виновен по 228 УК? Таких сотрудников самих судили бы по той же статье. Так почему же по 207.3 УК не судят ни моих следователей, ни моего гособвинителя, а судят только меня?
Если эти пять бумажек действительно так опасны, как заявляет государственный обвинитель, то зачем вообще был затеян этот суд? Чтобы мы десятки раз обсосали и обсмаковали эти пять тезисов? Даже государственный обвинитель их произнёс и не покраснел. Давайте ещё мы устроим апелляцию, кассацию, чтобы ещё поговорить о Путине и о телевизоре… ну, не договорили мы ещё! Можно ещё дальше во все инстанции это рассылать и ещё говорить, говорить, говорить — может, даже многие годы. Ну вот, мы произнесли сотни раз эти пять текстов, и что произошло? Земля разверзлась? Настала революция в стране? Солдаты начали брататься на фронтах? Закончилась война? Нет. Ничего подобного не произошло. Так в чем же проблема?
Государственный обвинитель не раз упоминал, что эти пять бумажек исключительно опасны для нашего государства и общества. Но какой же слабой верой наш прокурор обладает в наше государство и общество, если считает, что наша государственность и общественная безопасность могут развалиться от пяти маленьких бумажек? Какой ущерб, кому я нанесла, кто потерпел от моего поступка? Об этом государственный обвинитель не обмолвился ни словом. На человека, который поднимает военный мятеж в нашей стране, который нанес огромный ущерб, уголовное дело возбуждают и тут же закрывают — через день. Так почему же я полтора года нахожусь в СИЗО вместе с ворами, убийцами, насильниками, совратителями несовершеннолетних? Неужели мой скромный поступок хоть на сотую долю процента сопоставим с означенными преступлениями?
Ваша честь, каждый судебный приговор — это послание, это своеобразный месседж для общества. Вы можете оценивать эту информацию иначе, чем мои адвокаты, иначе, чем я. Но вы согласитесь с тем, что у меня есть свои моральные ориентиры, и я не отступила от них ни на йоту. Вы наверняка согласились с тем, что я проявила храбрость, несгибаемость характера, бесстрашие.
На языке следователей посадить человека в СИЗО означает «взять в плен».
Так вот, я не сдалась под угрозой плена, давления, травли, 8-летнего запроса прокуратуры. Я не лицемерила, я не врала, я была честна перед собой и перед судом. И если вы вынесете обвинительный приговор, то какой месседж вы пошлёте нашим согражданам? Что нужно сдаваться под угрозой плена? Что нужно врать, лицемерить, менять свои убеждения, если на тебя чуть-чуть надавили? Что не нужно жалеть наших солдат? Что нельзя желать мирного неба над головой? Неужели именно это вы хотите сказать нашим согражданам во времена депрессии, нестабильности, кризиса и стресса?
Моё дело очень широко освещается в России и за рубежом. О нём делаются видеосюжеты, снимаются документальные фильмы, о нём пишутся даже книги. И какое бы решение вы ни выбрали, вы войдёте в историю. Возможно, вы войдёте в историю как человек, который меня посадил. Возможно, вы войдёте в историю как человек, который меня оправдал. Возможно, вы войдёте в историю как человек, который принял нейтральное решение — дал мне условный срок с учётом отсиженного или штраф. Всё в ваших руках. Но помните: все знают, все видят, что вы не судите террористку. Вы не судите экстремистку. Вы не судите даже политическую активистку. Вы судите музыкантшу, художницу, пацифистку. Да, я — пацифистка. Пацифисты существовали всегда. Это особый склад людей, которые считают жизнь наивысшей ценностью из всех возможных. Пацифисты считают, что любой, даже самый страшный конфликт можно решить миром. Я боюсь убить даже паука, мне страшно представить, что можно лишить кого-то жизни. Такой уж я выросла, такой воспитала меня моя мама. Войны заканчиваются не благодаря воинам. Они заканчиваются по инициативе пацифистов. И когда вы сажаете пацифистов в тюрьму, вы всё больше отдаляете желанный день мира.
Да, я пацифистка. Я считаю, что жизнь священна. О да, жизнь! Если отбросить всю мишуру этого мира типа машин, квартир, богатства, власти, успеха, социальных связей, социальных сетей, — в сухом остатке есть только она. О да, жизнь! Она невероятна. Она удивительна. Она уникальна. Она настырна, она сильна. Она зародилась на Земле, и пока ещё в далеком космосе мы не нашли её аналогов. Она пробивается сквозь асфальт, она разрушает камни, она из крохотного росточка превратится в исполинский баобаб, из микроскопической клетки — в гигантского кита. Она населяет вершины, прячется в Марианской впадине, она неистребимой силой простирается от арктических льдов до знойных пустынь.
Самой совершенной её формой является человек. Человек — очень разумная форма жизни. Это жизнь, которая может осознать сама себя. Жизнь, которая может осознать собственную смертность. Но чаще всего мы не помним об этом и живём так, будто мы будем жить вечно. Но это не так. Жизнь человека скоротечна. Жизнь человека ничтожно мала. И всё, что мы можем, — это только продлить краткий миг блаженства. Все живущие хотят жить. Даже на шеях у висельников находят царапины от их ногтей. Это значит, что в самый последний момент они цеплялись за жизнь. Они безумно, они очень сильно хотели жить.
Спросите, спросите у человека, которому только что вырезали раковую опухоль, что такое жизнь и насколько она ценна. Вот почему ученые и медики всего мира бьются над тем, чтобы увеличить продолжительность жизни человека и найти лекарства от смертельных болезней. Вот поэтому я всё не могла взять себе в толк: зачем боевые действия? Боевые действия укорачивают жизни. Боевые действия — это смерть. Мы пережили эпидемию коронавируса. Мы потеряли в ней своих дорогих пожилых близких — наших любимых бабушек, дедушек, ветеранов, наставников, учителей. Было горе, была боль. Был траур. И только-только мы стали вставать на ноги, стали оправляться от этих потерь, по чуть-чуть начали жить… Как вдруг боевые действия. Но только теперь мы теряем людей молодых. И опять боль, опять траур, опять горе. Поэтому я всё никак не могла взять себе в толк: зачем боевые действия?
Называйте это как хотите — я ошибалась, я заблуждалась, мне запудрили мозги… При любом раскладе я выйду отсюда и скажу: и всё-таки она вертится! И да, я не считаю, что к той или иной правде нужно законодательно принуждать. У государственного обвинителя своя правда. Если вы заметили, в своей обвинительной речи он никак не обосновал, никак не аргументировал, почему официальные государственные источники являются истиной в последней инстанции. Нет, никак не обосновал. Никак он не обосновал и то, почему, проанализировав разнообразные источники, я должна была прийти к выводу, что именно и только в официальных источниках печатается правда. А я объясню, почему. Вера не требует обоснований. Да, он в это верит. Он считает именно это правдой. Это его право. Он верит в то, что существуют так называемые «натовские прихлебатели». И в то, что не существует независимых СМИ, а все они финансируются из-за рубежа, и их цели — клевета и развал России. Пусть он верит в это, это его право. Но огромная разница между ним и мной заключается в том, что я бы никогда не посадила его в тюрьму за это. Тем более на 8 лет.