агополучно добралась, но затем я уехал в бар, так что неизвестно, звонила ли она. Кажется, есть какой-то способ прослушать сообщения на моем автоответчике отсюда, из «Шпал», но для этого требуется секретный код, который я забыл через полминуты после того, как сам же его составил.
— Возьми трубку, Анджело, если ты дома! — потребовал я во второй раз. — Это Хэнк Деверо.
Голос мой звучал странно, и я подумал, что Анджело может и не признать меня. Из-за текилы голос сделался ниже и брутальнее. Этот голос мог принадлежать мужчине, который больше устроил бы Анджело в роли мужа его единственной дочери. Мне Анджело всегда нравился, хотя я ему и не по вкусу. Я не воспринимаю его нелюбовь как личную обиду. Стараюсь напоминать себе, что столь же бесполезным кажется ему любой мужчина, который не носит оружие. А уж если этот мужчина вооружен недоступными Анджело словами, то он и вовсе ни на что не годен.
Мне бы радоваться, что дома никого нет. Пригрозив на камеру убивать по утке в день, пока не получу бюджет, я сделался героем для своей свиты, но я же знаю, что будь жена здесь, она бы не присоединилась к моим поклонникам. Отсюда вопрос: почему я так стремлюсь рассказать ей эту историю, почему огорчен тем, что ее нет рядом и она не увидит меня в местных новостях? Также недостает мне и Джейкоба Роуза, который тоже будет весьма недоволен тем, что я натворил. Тут-то я спохватился, что он не только оставил меня за главного (ладно, это шутка), но и специально просил ничего не делать (ага, тоже шутка) в его отсутствие. Когда до меня дошло, что те двое, с кем я в первую очередь хотел бы поделиться своей выходкой, одновременно — совпадение? — уехали из города, меня посетила чудовищная и все же почему-то вдохновляющая мысль: а вдруг это не совпадение? Едва эта мысль проникла в мою голову и начала пускать коротенькие, тоненькие корешки в плодородную почву моего давно заржавевшего творческого вдохновения, как меня настигло полнокровное видение этих двоих, моей жены и моего друга, вместе, в номере филадельфийской гостиницы. Картинка и более четкая, и более правдоподобная, чем та, что вчера привиделась мне с участием Лили и Тедди, — возможно, оттого, что Лили издавна дружит с Джейкобом. Она поддерживала Джейкоба в пору его катастрофического романа с Грэйси, во время развода с Джейн, и тогда, когда Грэйси нанесла ему внезапный удар, выйдя замуж за Майка Лоу. В последние десять лет Джейкоб — самый одинокий из моих знакомых (за исключением разве что Майка Лоу), а одиночество, как известно, избавляет порой от щепетильности. Неужели вероятность этого сценария меня вдохновляет потому, что я люблю законченные сюжеты? Но для танго требуются двое, а второй танцор в нарисованном мной сценарии — моя жена, женщина, которую я так хорошо знаю.
Затем я позвонил Мег Квигли, она сразу же сняла трубку.
— Позвони отцу, вели ему включить местные новости, — сказал я и назвал нужный канал. — Кстати, и сама бы посмотрела.
— Где вы?
— Так, в одном заведении.
— Судя по звуку, в «Шпалах», — сказала она. — Игрушечные поезда.
— Откуда славная католическая девочка знает такие места? — спросил я, хотя прекрасно помнил, из какой дыры забирал ее в прошлом году — в тот раз, когда она просила раздеть ее и уложить в кровать.
Мег проигнорировала мой вопрос.
— Почему вы не позвоните ему сами?
— К ночи он ведет себя скверно. Обзывается.
— Кажется, вы пьяны.
— Между прочим, — вспомнил я. — Ты испортила мою промокашку.
— Вот и хорошо, — сказала она.
— Я польщен, Мег, честное слово. Только…
Но она повесила трубку.
Наконец я позвонил Рейчел. Этот звонок я решил сделать кратким. Автомат находился рядом с мужской уборной, дверь то и дело распахивалась и закрывалась — так вспыхивает и угасает желание, — и всякий раз доносилась затхлая вонь засохшей мочи. Ответил мальчишечий голос. В растерянности я попытался припомнить, как зовут сына Рейчел.
— Тебе разве не пора спать? — спросил я. Половина одиннадцатого вообще-то. Джори! Вдруг его имя выплыло.
— Кто это нахер?
Надо предупредить Рейчел, как выражается ее ребенок, подумал я, а потом сообразил: да я же говорю с отцом этого ребенка! Он вернулся? Помирился с Рейчел? Эта мысль вызвала у меня глубокое мелодраматическое чувство утраты, как и утрата Мег Квигли.
— Кэл? — переспросил я. — Хэнк Деверо. Извините за беспокойство. Кафедральные дела, — добавил я, заметая следы.
Молчание. Потом где-то в стороне открылась дверь. Тот же мальчишеский голос, приглушенный расстоянием, но вполне отчетливый, прокричал:
— Эй! К телефону! Твой фан-клуб!
Снова тишина, затянувшаяся. Потом недоверчивый голос Рейчел в трубке:
— Алло?
— Рейчел, — обратился я к жене этого урода. — Свинство, что я звоню так поздно. Передайте мои извинения Кэлу.
— Нет, все в порядке? Я принимала ванну?
На миг меня посетило яркое видение — и тут же было изгнано: открылась дверь в мужскую уборную, и вновь обдало вонью застоявшейся мочи.
— Вот что, — сказал я, — возьмите завтра выходной.
— Завтра?
— Да. Выходной.
— Почему?
— У меня предчувствие: день будет скверный.
— Я не могу себе это позволить?
— Я все устрою, день оплатят, — заверил я. — Посмотрите новости в одиннадцать.
Я объяснил, какой канал.
— Хорошо? — с искренним испугом отозвалась она. По правде говоря, больше я никого не знаю, кто бы все время пребывал в таком страхе, как Рейчел.
— Скажите Кэлу, я прошу прощения за поздний звонок.
— Хорошо?
И тут до меня дошло.
— Вы снова вместе? Не мое дело, разумеется, но…
— Нет?
— Отлично. Тогда скажите, чтобы он шел нахер. Скажите ему, он мне не нравится, очень не нравится.
Исчерпав женщин, в которых я мог быть влюблен, я наведался в туалет. Стоял перед длинным общим писсуаром, в руке вялый член, из которого болезненно капала горячая моча. На досуге я мог обдумать фундаментальную несправедливость жизни. Стоило мне всего лишь теоретически представить возможность измены, самого вопиющего из грехов моего отца, и меня поразил отцовский недуг. На протяжении почти всей своей взрослой жизни я рассматривал его битвы с почечными камнями как проявление кармической справедливости. Идеальный приговор мужчине, который не умеет держать член в штанах, сперму в члене. Однако теперь я понимал, что эта логика, примененная к моим собственным проблемам, подводит меня к выводу, который я вовсе не хочу делать. Неужто склониться перед странным новозаветным речением, будто помыслить грех уже значит совершить его? Неужто я ничем не отличаюсь от моего отца, раз я думаю о том, что он осуществляет на деле? Омерзительная, извращенная философия, без всякой надобности усложняющая наш мир. Против такого сумасбродства и выступал Уильям Оккам, еретик поневоле. Нет. Простота и справедливость запрещают нам смешивать мысль и дело.
И все же мысль не вовсе ничтожна. Я вспомнил, как Рейчел с той же вопросительной интонацией пожелала мне доброй ночи. Разумеется, это может означать всего лишь, что она не знает, как обращаться ко мне в присутствии своего идиота-мужа. Или как обращаться ко мне в столь поздний час, когда оба мы не на работе. Или вообще не знает, как обращаться ко мне. А это уже означает, что она не знает, как обозначить наши отношения. И мне ли ее упрекать?
— Хэнк, — сказал я ей, той Рейчел, что возникла в зеркале над писсуаром, свеженькая после ванны, прикрытая лишь полотенцем, да и оно вот-вот упадет… Но тут вмешался другой голос.
— Нет, это вы — Хэнк, — сказал вставший рядом со мной мужчина. — А я Дэйв. Звуковик, припоминаете?
Его моча ударила в фаянс с такой силой, что у меня от зависти ослабли колени.
— Что у вас? — спросил Дэйв. — Камень не выходит?
Хоть я и спас Мисси от смертной скуки «Наших людей», но теперь ее вниманием полностью завладел Тони Конилья. Обнаружив в баре свежие устрицы, он заказал несколько дюжин, и они прибыли на льду в сопровождении коктейльного соуса и лимона. Мисси выбрала устрицу, пронзила ее рыбной вилочкой и окунула в красный соус, но Тони запретил ей потреблять моллюсков таким способом. Он был непреклонен, словно речь шла о религиозных убеждениях. Настоял на том, чтобы показать Мисси, как это делается, и она вроде согласилась поучиться. Зажав раковину между большим и указательным пальцами, Тони выжал две тщательно отмеренные капли сока из дольки лимона. Проколов моллюска вилочкой, он приподнял его напоказ, как облатку для причастия, и позволил устрице соскользнуть из раковины прямо на его слегка высунутый язык.
— Оооо! — протянула Мисси.
— Море! — произнес Тони, дважды сделав жевательное движение и сглотнув.
— Отлично! — и Мисси потянулась за устрицей.
Нет, этого Тони допустить не мог.
— Не спешите, — угрюмо предупредил он, словно поспешность могла вызвать непредвиденные и опасные осложнения. Он сам подготовил для нее устрицу. Мисси следила за тем, как Тони приправляет моллюска, затем она прикрыла глаза и высунула трепещущий в предвкушении язык. Тони очень медленно опустил на язык устрицу, и Мисси вздрогнула, ощутив ее во рту, скрестила руки на своей щедрой груди, обняла себя. А мне снова приспичило пописать.
— Море! — произнес Тони вместо благословения, когда Мисси проглотила устрицу.
— Оооо! — повторила свой возглас Мисси. — Как хорошо!
Я плюхнул на устрицу примерно столовую ложку соуса — и съел.
— Не обращайте внимания на этого человека, — пресерьезно сказал Тони. — Порой он бывает немного забавен, но в глубине души он не изыскан. Да что там — кретин.
Мисси оглянулась на меня, проверяя, насколько верна эта характеристика. Я потребил еще одну устрицу в той же манере, чтобы не сбивать женщину с толку. На женщине, как мне кажется, было слишком много косметики, хотя, возможно, это обусловлено работой перед камерой. Или же у нее кожа плохая.
Тони приготовил еще одну устрицу и скормил ее Мисси. А Мисси снова обхватила себя руками за плечи.