— Так что, — крикнул из заднего ряда Гвидо, случайный вымогатель. — Сколько денег вы заработали на этой книге?
Путь в мой кабинет лежит мимо того, где сидит Илиона.
Дверь была открыта, Илиона попросил меня войти. Худший кабинет нашей кафедры, с окнами на парковку, потому он (или она), разумеется, видел, как я подъехал. Джинсы, кеды, футболка и спортивная куртка «экономного» бренда — университетский гранж. Такие люди, как Джейкоб Роуз и Уильям Генри Деверо Младший, одевались схоже, когда сами были молодыми и радикальными преподавателями. Но на этом, каждый раз отмечаю с облегчением, сходство и заканчивается. В кабинете моего юного коллеги очень мало книг, зато впихнулся крошка-телевизор со встроенным видеомагнитофоном. Полки забиты кассетами, сплошь сериалы десятилетней давности, он крутит их день напролет, даже во время консультаций. Исследования этих самых сериалов он ради спасения окружающей среды публикует в интернет-журналах (и заодно спасает самого себя от упрека — мол, его труды не стоят той бумаги, на которой напечатаны). В данный момент он исследует сцену из сериала под названием «Различные ходы». Я повернул предложенный мне стул так, чтобы оказаться спиной к экрану.
— Это эпохальное кино! — сообщил Илиона вроде бы с искренним восторгом.
— Эпохальный сериал? — переспросил я. — Серьезная похвала.
Если он и понял, что я издеваюсь, то не поддался на провокацию.
— Великая расовая фантазия консервативной белой Америки. Чернокожие мальчики — никому не угрожающие, нежные. Богатые белые старики позаботятся о чернокожих. Замечательная штука.
Слушая его, я подумал, что Илиона, скорее всего, тот парнишка, у кого в старших классах отнимал карманные деньги представитель той же демографической страты, к которой принадлежит и Гвидо. Теперь, в университете, он наконец в безопасности. Даже над его конским хвостом никто не вправе посмеяться.
— Я подумываю насчет спецкурса в следующем году — например, сравнить несколько эпизодов из «Различных ходов» с «Гекльберри Финном». Великий американский расистский роман, понимаете? Показать, что позиция белых не изменилась, что в основе своей эта фантазия и поныне остается неприкосновенной. Джун считает, это верная мысль.
Что-то в интонации, с какой Илиона произнес имя Джун, напомнило мне о слухах насчет нашего юного коллеги и жены Тедди Барнса.
— Мне казалось, вы не даете студентам читать книги, — сказал я. — Писательство — фаллоцентрическое занятие и так далее.
Он нащупал среди бумаг пульт и нажал на паузу. На экране застыло херувимское личико чернокожего паренька, звезды сериала.
— Я не против книг. Но с ними есть опасность увязнуть в колее.
— Понимаю. Я в этой колее так и застрял с тринадцати лет.
Он сморгнул:
— Вы только в тринадцать лет научились читать?
— До тех пор я не любил читать. Любовь — вот что удерживает нас в колее.
— Точно! — Он очень серьезно закивал. — А как вы живете там, в Аллегени-Уэллс?
— У нас есть кабельное телевидение, — заверил я. — А некоторые и спутниковые тарелки установили.
— У Пола спутниковая, — подтвердил он и уточнил на случай, если я не понял, о ком речь: — У профессора Рурка.
Тогда я решил, что упоминание Джун минутой ранее особого подтекста не имело. Он их всех называет по имени — в следующем году будет подавать на постоянный контракт и дает мне понять (вдруг я задержусь в должности заведующего), как хорошо он вписался. Дружит с представителями всех фракций. Я кивнул, подтверждая, что понял:
— Большой угрюмый малый, ага.
Илиона пропустил мой комментарий мимо ушей.
— Мне нравится его дом, боюсь только, не сполз бы он с горы.
Я кое-как скрыл ухмылку.
— Джун тоже так думает.
Статья, над которой они работали весь год, была, насколько помню, посвящена образам клитора у Эмили Дикинсон. По словам Тедди, Джун — обладательница клитора и потому заведомо более чувствительная к его зашифрованным появлениям в стихах Диккинсон — должна была написать черновик, а затем она и Илиона собирались этот текст отредактировать, применив его (Илионы) суперсовременный словарь литературной критики. «Странная штука, — пожаловался мне Тедди как-то раз осенью, когда записи Джун были разбросаны по всему их дому. — В пятнадцать лет я был одержим киской — дожил до пятидесяти, и пожалуйста: киской одержима моя жена».
— Мы посмотрели там пару домов, но я пока не уверен, — сказал Илиона. Должно быть, вид у меня был озадаченный, поэтому он сразу же пояснил: — Мы с Салли.
— Ага, — кивнул я.
Салли, редко показывающаяся на людях молодая женщина, приехала вместе с ним в Рэйлтон четыре года назад и вроде бы «дописывала диссертацию».
— То есть там очень мило, и я бы не против жить под сенью дерев. Но тогда бы нам пришлось, типа, отказаться от мечты жить в интегрированном сообществе.
— Ага, — повторил я и ткнул большим пальцем в экран у себя за плечом.
— Нам не следовало и смотреть эти варианты до следующего года, пока не будет ясности с постоянным контрактом, — признал он. — Вот только сейчас рынок идеален для покупателя. Наш риелтор говорит — сейчас самое время. А кто знает, что будет в следующем году?
— Кто знает, что будет завтра? — подхватил я.
— И еще одно, — продолжал он, пристально в меня всматриваясь. — Все эти разговоры насчет сокращения штатов. Как говорится, последним пришел, первым ушел…
— По части слухов апрель — худший месяц, — напомнил я.
— Что ж, если что-то узнаете, надеюсь, вы мне скажете, потому что мы в самом деле подумываем. Джун считает, Аллегени-Уэллс — хорошее вложение в недвижимость.
— То есть Салли так думает?
— Нет, Джун. Она уговаривает Тедди купить там дом.
Она уже лет десять донимает Тедди, но Тедди не может решиться на подобные траты.
— Зачем же отказываться от своей мечты? — поддразнил я Илиону.
Он вытаращился недоуменно.
— Жить в интегрированном сообществе.
— Ну да, — сказал он. — Конечно, мы и к другим местам присматриваемся.
— И всегда есть шанс, что Аллегени-Уэллс превратится в интегрированное сообщество, — напомнил я, поднимаясь. — Говорят, тренер Грин подумывает поселиться там.
— И потом, мы же не застрянем навсегда в Рэйлтоне, — добавил он.
На этот раз я не сдержал улыбку.
— Мы все когда-то так думали, парень.
Пол Рурк забирал на кафедре свою почту, когда я вошел. Он посмотрел на меня поверх очков для чтения, и я попытался сообразить, давно ли он ими обзавелся. Я заметил, что в его волосах прибавилось седины, а щеки стали одутловатее с тех пор, как я последний раз внимательно к нему приглядывался, а было это, должно быть, лет десять назад. Вид у него взъерошенный, и я невольно подумал: уж не становится ли он одиноким пьяницей, как Билли Квигли. Выглядит так, словно с кем-то подрался, — не со мной и не с кем-то на гуманитарном факультете, а, например, с кафедры физкультуры.
— Утречко, преподобный! — сказал я. — Новый славный денек, хвала Господу!
— Привет, мудозвон, — ответил он, вновь сосредоточиваясь на почте, основную часть писем он сразу, не вскрывая, бросал в мусорную корзину у своих ног. — Видел твое шоу прошлым вечером, — продолжил он, не отрываясь от своего занятия, — поработать над ним следовало бы.
Мнение Рурка обо мне пребудет неизменно. Как бы я ни старался обратить все в шутку, забавным я быть не умею. Рейчел перестала стучать по клавиатуре и тревожно следила за нами. Я подмигнул ей — мол, все в порядке, вряд ли два старых (былых) врага перейдут к бурной ссоре прямо сейчас. Но она помнит, как Рурк однажды шмякнул меня об стену во время кафедральной рождественской вечеринки, и напрягается, стоит нам с ним оказаться в одном помещении. Наверное, если она полувлюблена в меня, ей не хочется, чтобы меня побили.
— Посмотрите-ка в словаре слово «мудозвон», — сказал я и продиктовал по буквам. — Кажется, меня тут оскорбили, но я не вполне уверен.
К моему изумлению, Рейчел вызвала на экран словарь и сверилась с ним — должно быть, из любопытства, так-то она почти никогда не выполняет мои указания. Если б она слушала мои указания, ее бы сегодня и на работе не было.
— Говорят, у нас может появиться новый сосед, — сказал я Рурку.
Он закончил возню с почтой, лишь одно послание счел достойным того, чтобы его вскрыть. Прочел первый абзац документа, в котором было по меньшей мере три страницы, и его тоже отправил в мусорную корзину. Должны же быть во мне, в моем поведении, хоть какие-то черты, восхищающие Рурка так же сильно, как меня восхитила его расправа с почтой, — но если такие черты и есть, свое восхищение он держит при себе.
— Наш юный коллега-втируша? Говорил он тебе, что мечтает жить в интегрированном сообществе?
— Только что, — признался я. — Но думает, что от этой мечты, возможно, придется отказаться.
— И что ты ему посоветовал, исходя из своего тайного знания о будущем каждого из нас на кафедре?
Я предпочел не спрашивать, что он подразумевает под «тайным знанием».
— Посоветовал ему покупать с правильной стороны от дороги.
— То есть он не входит в твой список? Или ты хочешь не только уволить его, но и разорить?
— В какой список?
— Хочешь знать правду? Я почти надеюсь, что ты включил в него и меня.
Я чуть было не повторил снова «в какой список», но тут Рейчел щелкнула мышью, выходя из словаря.
— Его тут нет? — известила она. — Мудозвона?
Рурк глянул сперва на меня, потом на нее.
— Конечно, его там нет, — сказал он. — Вот он, прямо передо мной.
Неплохая заключительная реплика.
— Послушайте, — сказал я Рейчел, когда Рурк вышел. — Вы же моя секретарша, не забыли? Это мне вы должны подавать реплики.
— Мне жаль?
— Откуда мне знать, жаль вам или нет?
Этим я окончательно сбил ее с толку.
— Понижайте интонацию к концу фразы, — напомнил я, проходя в свой кабинет.
Очевидно, Мег успела нанести мне новый визит: посреди испорченной промокашки красовался перезрелы