— Эффективно? — переспросил я. — Образование — эффективно?
— Вот увидите!
— Высшее образование?
— Дешево и сердито.
— Ну, сердито — это у нас всегда, — согласился я.
— А нужно — дешево. Скоро будет.
Я постарался скрыть, что мне это вовсе не по душе.
— Никто не может остановить это, — сказал Дикки. — Все равно что бороться с приливом. Остается лишь найти взгорок и увести туда друзей.
Ага, вот оно. Я могу войти в число друзей Дикки — если захочу.
— Значит, надо спасать друзей? И смотреть, как идут ко дну враги?
Дикки обдумал вопрос.
— Послушайте. Я знаю, ходят всякие слухи, поэтому скажу вам, что могу. Печальная правда — ректор дал мне мандат. Не только мне. Если бы! Но это по всей системе. Все администраторы кампуса. Все до одного. Я должен составить план, как сократить штат и расходы на учебную программу на двадцать процентов. Нет гарантий, что план будет осуществлен. Но составить его надо. Двадцать процентов.
Я невольно усмехнулся.
— Если спасать друзей Хэнка Деверо и топить его врагов, удастся срезать куда больше двадцати процентов.
— Вы себя принижаете! — Дикки бросился спасать мою самооценку. — Вас многие в университете уважают. Вы талантливый, любимый преподаватель, известный автор. Может, вы думаете, что мы тут, по эту сторону пруда, не знаем, кто наши лучшие люди, но, поверьте, знаем, и я в особенности. Что называется, слушаю, как рельсы гудят.
Невольно я подумал об Уильяме Черри, который вполне буквально слушал, как рельсы гудят, и ему оторвало голову, и теперь она в Белльмонде. На миг я вообразил, как то же самое происходит с Дикки.
— Я сказал что-то смешное? — поинтересовался он.
— Вовсе нет. Давайте проверим, правильно ли я понял. Я назову, кого следует уволить, и вы их уволите. Думаете, нам удастся такое провернуть?
Дикки откинулся к подлокотнику дивана, сплел пальцы за головой. У него, смотрю, даже подмышки не увлажнились.
Я же потею, и, возможно, это доставляет Дикки удовольствие. Ведь он явно чем-то доволен.
— Нет, вы не совсем поняли. Чего нам не удастся — так это не составлять план. — Он выдержал паузу, чтобы я хорошенько это осознал. — Потому что если мы не возьмемся составлять план, это сделают другие. Те, кто вряд ли проявит нашу щепетильность.
— Понял, — сказал я. — Сделать по-хорошему или по-плохому — такой у нас выбор.
— И вам не придется говорить мне, кого уволить, Хэнк! Этим я обременять вас не стану. Вы не хотите отягощать свою совесть, и не надо. К тому же платят вам не за это. Если придется проделать такую штуку, ее осуществят те, в чьи обязанности это входит. Нет, вы просто установите критерии. На основе этих критериев я смогу судить, кто для кафедры необходим, чтобы не помешать вашей миссии. После совещания с деканами факультетов я представлю рекомендации с учетом ваших советов. Президент университета будет действовать по моим рекомендациям. А ректор по его.
— И все вы — по моим?
Дикки пожал плечами:
— Зачем же мне игнорировать ваши рекомендации? Вы эксперт. Если бы я действовал сам по себе, меня бы давно взяли за хрум-хрум.
— Да, могло выйти и так.
Он кивнул, слегка покачался, руки все еще за головой.
— Хэнк, буду с вами откровенен. Я кое-что о вас знаю. Черт, я довольно много знаю о вас. Знаю, что вы говорили, и ваши слова запротоколированы: дескать, у вас на кафедре полно выгоревших людей. Теперь у вас есть шанс сделать кафедру такой, чтобы мы все могли ею гордиться.
— Я говорил, что на английской кафедре полно выгоревших? — спросил я. Правда, я часто думал так, но представить себе не мог, кто из тех, с кем я делился этой мыслью, был способен передать ее Дикки Поупу.
— Неважно, — отмахнулся он. — Говорили, и были правы. Помните: это все между нами. Только вы и я. Никто не узнает, о чем мы тут беседовали. Но я обязан указать вам еще на один важный момент. Потому что вы человек чести, и вам, вероятно, это не приходило в голову. Знаете, что в этой истории самое лучшее именно для вас? Во-первых, нет никаких гарантий, что сокращения действительно произойдут. Нынешнее правительство не слишком благосклонно к высшему образованию, что правда, то правда, но в последний момент они еще могут прозреть. Но если не прозреют, вы в любом случае не окажетесь мальчиком для битья. Поначалу будут, конечно, стоны и вопли, однако всем дадут ясно понять, что указания идут сверху, а не снизу. Горсточка людей будет вас бранить, но это и близко не сравнится с той бранью, которая обрушится на меня. А та брань, что достанется мне, и близко не сравнится с той, которой угостят ректора. Плохие парни — это мы. Мы сделаем дело, мы накушаемся хрум-хрум, а вы останетесь чистеньким. Университет останется в выигрыше. Студенты останутся в выигрыше. И если заодно мы избавимся от сухостоя, в выигрыше останутся и налогоплательщики.
— Обрежем сухостой, — раздумчиво произнес я. — Дешево и сердито.
— Идея вам по вкусу, Хэнк, я же вижу, — подхватил Дикки. — Так и должно быть, учитывая альтернативу.
— Ах, альтернатива. Да, альтернатива намного хуже, — согласился я. — И я даже не знаю, в чем она заключается.
— Конечно, знаете, — укорил меня Дикки. — Такой умный парень не может не понимать: если вы не поможете мне в этом серьезном решении, придется мне к кому-то другому обратиться за советом. И критерии кого-то другого могут не совпасть с вашими. Если я спрошу, к примеру, Финеаса Кумба, который все время пасется тут и наушничает, какой вы хрум-хрум-хрум, то кто знает? Он способен посоветовать мне потребовать, чтобы профессора имели докторскую степень. И такой критерий, при равном применении, вам не пойдет на пользу, Хэнк. Какая там у вас степень имеется?
— Магистр искусств.
Он кивнул:
— Не доктор. Что, если мне подскажут: профессору обязательно защитить диссертацию? Это будет скверно. Для вас. Для Лилы. Для студентов. Черт, даже для меня. Мне бы такого не хотелось, Хэнк.
— Но если придется… — подхватил я.
Лицо его омрачилось. Ему все это надоело, в особенности не нравилось, когда я перехватывал его реплики. Я с удовлетворением отметил темное пятно под одной подмышкой, прежде чем Дикки успел опустить руки.
— Не можете с собой справиться, да? — буркнул он. — Обязательно ерничать.
Каждая мышца его лица напряглась — что же, черт побери, делать с этим типом? Он наконец-то вполне понял, каков я, но пока был еще не готов действовать соответственно.
— Что ж, — произнес он, поднимаясь и вновь беря себя в руки. — Наверное, я слишком многого прошу. Тут есть над чем подумать. Черт, да я сам то же самое чувствовал в феврале, когда получил это известие. Поставьте себя на мое место хоть на минуточку. Это-то вы можете? Я перешел сюда из учреждения, которое только что пережило такое же радикальное сокращение, какое готовится здесь, из-за таких же в точности финансовых трудностей. Думаете, я хочу пройти через подобное во второй раз?
Дикки хорош, нельзя не признать. Его тщательно рассчитанную искренность почти не отличишь от настоящей. Попросив меня войти в его ситуацию, он тем самым потребовал от меня сочувствия — и одновременно указал, что однажды уже осуществил сокращение, так что в его решимости я могу не сомневаться.
Провожая меня к двери, Дикки вновь оглядел тянущийся вдоль стены книжный стеллаж, подошел к нему, подался рукой примерно туда, где стояла моя книга, обвел это место взглядом, видимо припоминая, что примерно здесь он ее видел.
— У меня точно есть ваша книга, — сказал он.
И почему-то сердце мне согрела мысль, что тут он ошибается.
Сдавшись, он обернулся ко мне, автору книги, который стоял перед ним, жалкой замене самой книги, предмету, который Дикки собирался снять с полки и использовать, — кто знает зачем? Чтобы польстить мне? Растопить камин? Я запретил себе поглядывать на карман пиджака. У Дикки и без того странное выражение появилось на лице, как будто он сообразил, что случилось с книгой, которую он искал. Или же он вновь вернулся к мысли, что посетила его утром и была отброшена: не воткнуть ли мне в горло нож для колки льда.
— Я слышал, вы перестали писать, — сказал он.
Это правда, только от него я подобного не ожидал.
— Не совсем, — возразил я. — Видели бы вы маргиналии в работах моих студентов.
— Но это же не книга, в самом-то деле!
— Почти то же самое. Ни книги, ни замечания никто не читает.
— Если бы не юристы и копы, у меня бы оставалось время на чтение, — сказал он. — Я начал читать вашу книгу, и она мне понравилась. Ладно, подумайте на выходных. Обсудите с Лилой.
Все лучше и лучше. Я прямо чувствовал, как по моему лицу расползается улыбка: во второй раз он исказил имя моей жены. Да, он потратил время и подготовился к разговору, но все равно ошибается.
— Я всегда обсуждаю всё с Лилой, — сказал я, — она у нас крепкий орешек. Думаете, я умен? Вам нужно познакомиться с моей Лилой. Не знаю, что бы со мной было без Лилы. Если когда-нибудь я сподоблюсь написать вторую книгу и заработаю денег, то куплю яхту и назову ее «Лила».
Дикки Поуп уставился на меня, озадаченный. Может, даже испугался, не рехнулся ли я. Пожимая мне руку, он не сразу ее выпустил.
— Боюсь, мне не удалось вполне передать вам серьезность ситуации, Хэнк, а я хочу, чтобы вы поняли: надвигается буря. С ливнем и градом.
Поскольку мы стояли у окна, откуда открывался великолепный вид на кампус вплоть до утиного пруда, я широким взмахом обвел весь наш профессорский на постоянном контракте пейзаж:
— Ни одного хрум-хрум облачка!
Глава 16
На пути через кампус я увидел, как Боди Пай нырнула в здание социальных наук через черный ход, и вспомнил, что она хотела со мной поговорить. Я вошел следом, рискуя потеряться в легендарных лабиринтах этого корпуса, — это здание, пока что самое новое в кампусе, было построено в середине семидесятых, когда хватало денег и на корпуса, и на сотрудников. Существует миф, якобы здание было спланировано так, чтобы студенты не смогли его захватить. Возможно, это правда. Отдельные модули, зигзаги коридоров, внезапные мезонины, не позволяющие пройти по прямой из одно