— По-твоему, во всем этом есть какой-то смысл?
— Конечно. Сам подумай.
Вообще-то, хотя публично я ношу маску скептика, за выходные картинка у меня в мозгу сложилась. Университет полностью переорганизуется, сокращаются дублирующие программы, уточняется «миссия» каждого кампуса. Главной фишкой нашего кампуса станут новые технологии.
— Ты, должно быть, счастлив будешь выбраться из этой фигни.
И снова Джейкоб тщательно обдумал свой ответ:
— Я еще не вполне выбрался. И, судя по тому, что я слышал, ты окажешься во тьме внешней раньше меня. Сегодня во второй половине дня, вот что я слышал.
— Войска мои восстали, — признал я, — но я еще могу обуздать их. Это вполне возможно, насколько я понимаю. Вопрос: следует ли мне это сделать?
Джейкоб поглядел мне в глаза и пожал плечами:
— Честное индейское? Не вижу, какая теперь разница.
Я кивнул:
— Опять-таки ничем ты меня не порадовал.
Отставка Джейкоба — очень плохая новость. Он был достаточно доброжелательным, ленивым, честным, слегка некомпетентным деканом, а это лучшее, на что мы вправе надеяться. И он мой друг, я буду по нему скучать. Самое скверное: я вынужден был признаться в той зависти, которую один краб ощущает к другому, сумевшему выползти из бочки.
— Наверное, этим я тоже тебя не порадую, но все же спрошу, — сказал Джейкоб. — Не согласишься ли стать моим шафером?
Я заморгал, размышляя, что еще за странная метафора. На прошлой неделе, помнится, Джейкоб говорил, что если получит эту работу, возьмет меня с собой, но едва ли это было всерьез. Но тут до меня дошло — это не метафора, Джейкоб на самом деле женится.
Он выдавил из себя улыбку:
— Грэйси будет брыкаться, но в итоге смирится.
Глупый, наверное, у меня был вид, когда я вот так таращился на него. Джейкоб, должно быть, совершенно забыл, что я понятия не имею о той женщине — кто бы она ни была, — с которой он собрался вступить в брак. Я не знал, что он с кем-то встречается, и уж тем более не знал, насколько серьезны его намерения. И почему устраивать свадьбу поручено Грэйси? Конечно, к ней часто обращаются за советом, когда организуют какие-то мероприятия в университете, и Дикки Поуп положился на нее в выборе книг для своих пустых стеллажей. И все же. Окончательно до меня дошло только через миг после того, как я услышал свой голос:
— А Грэйси какое имеет к этому отношение?
— Ну, это ведь и ее свадьба, — ответил Джейкоб. Невеста выбирает подруг, жених — шаферов, и никто не зовет тех, кто противен другой стороне, вот оно что.
Но хотя вроде все стало понятно, я еще пребывал в растерянности.
— Грэйси ведь замужем, — почему-то счел нужным напомнить я.
— Развод вступит в силу в следующем месяце, — ответил Джейкоб.
Про развод я тоже впервые слышал. Майк Лоу последнее время выглядел угрюмее обычного, однако я приписывал этот эффект его союзу с Грэйси, а не развалу этого союза.
— Так что свадьбу планируем в июне.
Я поискал, что на это ответить.
— Челюсть у тебя в совершенно неестественном положении, — прокомментировал Джейкоб.
Возможно.
— А мой нос ты на прошлой неделе хорошо рассмотрел?
Снова он разулыбался.
— Признайся, ты сам напросился. К тому же я знаю о ней все, что можно знать. Ее недостатки. Ее слабые места. Мы воевали двадцать лет. И трахались. Моя жена выгнала меня из-за Грэйси, помнишь? Грэйси вышла замуж за Майка назло мне. Потому что я тогда не сделал ей предложение.
— И все это кажется тебе убедительной причиной для брака?
— Для брака убедительных причин не существует, — возразил Джейкоб. — Брак — то, на что ты решаешься вопреки убедительным причинам.
— Ты предупредил, что собираешься увезти ее в Техас?
— Если мы примем такое решение, ее это устроит. Но я сомневаюсь, что мы переедем в Техас. Другое предложение выглядит привлекательнее.
Я снова лишился дара речи.
— Так или иначе, мы найдем компромисс. Брак — это умение находить компромиссы.
— Ты не замечал, что так говорят только разведенные?
— Не надоело быть присяжным остряком? — попрекнул меня Джейкоб. — Ведь у тебя и Лили получается — пора и мне наладить свою жизнь. В самом-то деле. Поживешь в одиночестве в Западном Рэйлтоне восемь-десять лет, многое начнешь воспринимать по-другому. Меня не привлекает перспектива умереть в одиночестве.
Я прикусил язык. Джейкоб разумно поступил, уйдя с кафедры английской литературы. Конкуренция жесткая, но вот уж кто до крайности нормальный мужчина.
«Женишься на этой женщине, и такая перспектива покажется привлекательной. — Я прикусил себе язык, чтобы не сострить еще и эдак. — Женишься на Грэйси и будешь вспоминать ужасное одиночество как старое доброе время».
Но такое нельзя говорить старинному другу, даже если он скрывал от меня свои тайны. Это я понимал. Нет, мне уже отведена роль в этой истории — я шафер, мне предстоит произносить тост. И вроде бы есть в запасе пара месяцев, чтобы привыкнуть к этой мысли.
— Ладно, помечу в своем календаре июнь, — пообещал я.
Мы поднялись и стояли, глядя друг на друга. Внезапно Джейкоб показался мне странно грустным — правда, на мой взгляд, причины для этого у него имелись. И под этой мыслью — другая, подлее, проскользнула по нижним регионам моего подсознания, высунула голову и принялась грызть, словно крыса. Я мог бы сделаться деканом. Достаточно звонка Дикки Поупу. Устно перечислить самых безнадежных — некомпетентных и выгоревших — сотрудников английской кафедры, пообещать воздержаться от убийства уток (нетрудный для меня зарок, учитывая мою полную непричастность к гибели гуся). И, как говорил сам Дикки Поуп, те, кто будет уволен, заслуживают увольнения, а все остальные — университет и студенты — останутся в выигрыше. И я тоже буду в выигрыше. Не думаю, чтобы я позарился на должность Джейкоба Роуза или на его кабинет, но есть же такая вещь — карма, и меня весьма тешила мысль о коллегах по кафедре: сегодня они свергнут меня с должности заведующего — лишь затем, чтобы наутро увидеть меня восставшим из праха в должности декана.
И все же. Все это я променял бы на возможность как следует помочиться.
— Ладно, спасибо, — произнес Джейкоб, пожимая мне руку. Ему это представлялось очень трогательным моментом — быть может, так оно и было.
— За что спасибо?
— Что не высмеял мое решение. Не сообщил мне, какой я идиот.
— А мне следовало это сделать?
Он зыркнул на меня. Наши руки разомкнулись.
— Ты уверен, что со свадьбой придется ждать до июня? — спросил я.
— Не вижу других вариантов, — ответил он всерьез, трогательный момент помрачил его зрение. — А как еще?
— Просто я подумал, ты мог бы успеть в перерыве игры в ослиный баскетбол.
Вдруг за спиной у меня раздалось такое ржание, что я едва не поверил, будто в довершение шутки прямо в кабинете декана материализовался осел. Но это была всего лишь Марджори — вернулась, пока я был во внутреннем кабинете. Ей не сразу удалось овладеть собой, а когда удалось, вид у нее был такой, словно она охотно перерезала бы себе глотку, только дайте нож. На глазах у нее выступили слезы стыда.
— Ох, Джейкоб, — пробормотала она, — извини, пожалуйста.
По правде говоря, мне тоже стало стыдно, и я не посмел оглянуться на Джейкоба, который застыл неподвижно. И все-таки зря я не оглянулся на него — тогда я бы отвел глаза от Марджори, которая вновь принялась ржать.
Глава 25
— Так где же он? — потребовал ответа Фил Уотсон.
Мы изучали висевший на стене рентгеновский снимок в поисках камня — я был уверен в существовании камня по той простой причине, что он должен где-то быть. При виде меня Фил попытался скрыть первую реакцию, но не очень-то ему удалось. Для рентгена он оснований не видел, но сделал его, лишь бы я отстал. Это я настоял на рентгеновском снимке, я хотел доказать, что Фил ошибается: у меня есть камень. Что-то же мучает меня и терзает, вот уже неделю я воображаю себе этот камень и страшусь. Он сделался слишком реальным, и я не могу отказаться от него без борьбы. Фил Уотсон имеет двойное преимущество: он не страдает излишком воображения и его отец не Уильям Генри Деверо Старший, описанный в литературе производитель камней, поэтому Фил не согласился сразу же с моим диагнозом и прибег к стандартной медицинской процедуре. Прежде чем сделать, наконец, рентген, он взял анализ мочи и, не слушая мои протесты, мол, он делает все через задницу, обследовал прямую кишку с замечательной, на мой взгляд, скрупулезностью. Он сделал нечто под названием «внутривенная пиелограмма», результаты будут на следующий день, и отправил кровь в лабораторию на анализ, результаты ожидаются в конце недели. Что же касается камня, если он есть, то это камень-невидимка, и Уотсон, к его чести, не попрекнул меня: «Я же тебе говорил», по крайней мере, не попрекнул так откровенно. Будь у меня камень, сказал он, была бы и кровь в моче. Конкременты — это не пляжные голыши, обточенные приливной волной, это острые, зазубренные, мерзкие уроды. Он показал мне их фото. Нет, проблема в том, услышал я, что у меня увеличена простата и слегка растянут мочевой пузырь, хотя ни одна из этих причин сама по себе не должна вызывать столь острых симптомов, на какие я жалуюсь. Но выгляжу я скверно, с этим Фил не спорил. Что со мной неладно? Это бы он и сам хотел знать. По крайней мере, в этом мы единодушны.
— Может, прячется где-то? — повторил я, все еще не желая отречься от своего камня. — Что-то его заслоняет, наверное.
Фил сделал гримасу, намекая, что подобное объяснение ничего не объясняет.
— Конкременты не прячутся. Если он такого размера, что вызывает закупорку, его должно быть видно.
Я всмотрелся в снимок.
— Да у меня тут и члена нет, — возмутился я, пусть и не вполне справедливо: имелся абрис, намек, призрак члена.
— Смотри, — терпеливо разъяснил Фил, — существуют два вида конкрементов в мочевыводящей системе. Почечный камень мог бы перекрыть уретру вот здесь. Они маленькие и очень болезненные. Теоретически могут не обнаруживаться на рентгеновском снимке. Проблема в том, что почечные камни не препятствуют мочеиспусканию. Ты чувствовал бы боль внизу спины. И мочился бы, как призовой рысак.