Нет, она еще не закончила. Ее голос звучал теперь ближе и более задушевно, чем когда она болтала о мистере Перти.
— Я должна кое в чем признаться насчет Рассела, папочка. Это не совсем его вина. Он не… не толкал меня на самом деле. Ты, наверное, это уже знаешь. Типа, кого я пытаюсь обмануть, верно? Что-то не совсем… не в порядке со мной… Я всегда это понимала. Я так легко…
Я уже стоял возле телефона, рука лежала на трубке. Я не помнил, как вскочил, как прошел через кухню, но я это сделал, раз оказался тут.
— Я думала, это моя тайна, но, видимо, нет…
— Джули, — пробормотал я, гортань сдавило так, что я едва вытолкнул из себя имя дочери. И так и не снял трубку и знал, что не сниму.
— В общем, не вини Рассела, хорошо?
Снова автоответчик отключился, и пока он жужжал и щелкал, я стоял, не убирая руки с трубки, смотрел в кухонное окно. Оккам куда-то убрался, словно голос Джули был невыносим для его слуха. Да и весна ведь, охота порыться в чужих садах. За выходные деревья полностью покрылись листьями, вновь спрятав нас от соседей. С того места, где я стоял, уже не разглядеть Имение Аллегени II по ту сторону дороги, даже спутниковую тарелку Пола Рурка не видно. И бывшая жена Финни, ближайшая наша соседка, скрыта роскошным зеленым покровом. И все же в эту минуту мне казалось, будто я живу на той стороне шоссе, что поражена проклятием.
Глава 26
На протяжении двадцати пяти лет я въезжал в главные ворота кампуса и оставлял машину на ближайшей к корпусу современных языков факультетской парковке, но, видимо, теперь я чувствовал себя нелегалом — четвертый раз подряд ехал в университет через гору, чтобы проскользнуть незамеченным через задние ворота. Иуда Долбодятел, крадущийся в обход. Сегодня утром я, пусть на мимолетный миг, побаловался мыслью сделаться деканом с черного хода — позвонить Дикки Поупу. Что дальше?
Когда я подъехал к задним воротам кампуса, заморосил дождь, дорога стала скользкой. Насколько скользкой, я осознал, лишь когда сумасшедшая баба в машине с логотипом «21 век» остановила машину, развернувшись на встречной полосе, дверца со стороны пассажира распахнулась, и чокнутая баба выскочила на дорогу прямо передо мной.
И тут я понял, что это не чокнутая баба, а моя мать, я едва успел затормозить в полушаге от нее. Выражение ужаса на лице риелторши, ее спутницы, свидетельствовало, до чего ей не хочется упускать такую клиентку. На мою мать отчаянный визг шин не произвел ни малейшего впечатления — не изменилось ее лицо, даже когда она сообразила, кто именно тут визжал покрышками. Сорок лет она ждала возвращения Уильяма Генри Деверо Старшего и теперь не сомневалась, что Господь не посмеет призвать ее к себе в миг этого величайшего триумфа. Он, Господь, просто шутит с ней, используя в качестве орудия меня, и мать играть в эти игры не намерена. Резко захлопнув дверцу машины, она презрительно-элегантным жестом раскрыла зонтик и указала на двухэтажный дом в викторианском стиле с щипцовой крышей, куда намеревалась войти.
К тому времени, как я припарковался чуть дальше в том же квартале, обе женщины скрылись в доме. Я бы догадался, куда они направляются, даже если бы мать не указала мне дом, даже если бы на лужайке перед ним не покосился, как в подпитии, знак «Продается». Я бы догадался, потому что в точности так выглядел каждый дом, где я жил с родителями в свои детские годы. Мне не требовалось заходить внутрь, чтобы проверить, соответствует ли обстановка, я и так знал, что там пахнет сыростью и мебель громоздится впритык.
Мать и риелтор ждали меня в прихожей, подле обтекали их зонтики. Риелтор все еще не оправилась от потрясения — несомненно, она только что познакомилась с моей матерью, раз испугалась, что миссис Уильям Генри Деверо может погибнуть на пути к поставленной цели. Миссис У. Г. Д. критически осмотрела меня — я приближался медленно, хромая, — и заявила:
— Мог бы и помочь бедному Чарлзу с коробками. Тем более он твой любимец.
— Не думаю, что ты сейчас готова обсуждать тему эксплуатации мистера Перти, — сказал я и представился леди из 21-го века — Мардж, судя по приколотой к груди визитке.
— Надеюсь, ты не собираешься переложить на меня вину за нелепую привязанность этого несчастного, — рассеянно ответила мать, пытаясь что-то рассмотреть сквозь витражное стекло двери. — Даже если я — объект этой привязанности, причина не во мне.
— Ты играешь на нем, как на скрипке.
— Чушь, — сказала моя мать. — Мы очень приятно провели выходные в Нью-Йорке. Ели в ресторанах по выбору Чарлза. На обратном пути даже на заправке для грузовиков. Если тебе непременно хочется кого-нибудь пожалеть, тебе следовало бы видеть, как твоей отец пытался надкусить ребрышко-гриль.
— Мне его жаль, — заверил я миссис Деверо.
— Ему нужны новые челюсти. Этим мы займемся в первую очередь после переселения.
Мардж никак не могла найти ключ от внутренней двери, тем самым предоставив моей матери время, чтобы внимательно меня оглядеть.
— У тебя опухли глаза. Ты плакал? — Она потянулась к моему правому глазу.
Я оттолкнул указующий перст:
— Глупости какие! А раз уж ты спрашиваешь — я слышал, будто папа то и дело ударяется в слезы?
— Я подожду внутри, — предложила Мардж, явно чувствуя себя лишней при столь странном разговоре.
Она отыскала ключ и скрылась за дверью, а мать сообщила — голосом, намекающим на конфиденциальность, но при этом отнюдь не приглушенным:
— Твой отец действительно не в лучшей форме. Эта последняя женщина — Вирджиния Вулф — его доконала.
Моя мать идентифицирует всех женщин, с которыми был связан мой отец, по их узкой специальности. Юная особа, ради которой он покинул мать, занималась в его семинаре по Лоуренсу, за ней последовали Бронте и Джозеф Конрад, и, наконец, явилась смерть с косой, то бишь с Вирджинией Вулф.
— Я убеждена: ответственность за его нервный срыв на ней. Известно ли тебе, что прежде, чем его бросить, она очистила его банковский счет и присвоила пенсионные сбережения? Твой отец — нищий.
Она выдержала паузу, позволяя мне задуматься, что же это за мир, где возможны такие злодейства.
— И мне плевать, что они там говорят в больнице. Он еще не оправился. Но и от лечения в стационаре не было больше никакой пользы. Ему требуется нормальная жизнь. Семейная обстановка. Ему нужны его книги и кто-то, с кем он мог бы поговорить о важных для него вещах. Обидно, что до осени он не сможет вернуться к преподаванию, но ничего не поделаешь.
Я заморгал.
— К преподаванию — где? — спросил я, не успев подумать.
— Здесь, конечно, — как ребенку разъяснила мне мама. — Один курс в семестр — полагаю, я не слишком многого жду от университета? Как там зовут этого человека — смешное такое имя, — который всем заправляет?
— Дикки Поуп?
— На следующей неделе мне назначена встреча с ним. Обсудим.
— Лучше не упоминай там меня.
— Не вижу в этом надобности, — отмахнулась она. — Имя твоего отца и без того достаточно весомо, как ты знаешь. И ректор — наш старый друг. Он обещал, что велит этому коротышке Поупу выделить один курс для твоего отца. Им повезло заполучить человека с таким статусом. Понадобится оформить назначение, разумеется, но со всем этим можно разобраться позже.
С тем мы перешли из прихожей внутрь дома, где ждала нас доблестная Мардж.
— А, ну вот, — сказала мама, войдя сквозь двойные французские двери в парадную столовую. От пола до потолка это помещение было застроено книжными стеллажами, и мама, я подозреваю, уже представляла, как столовая заполнится не только книгами, но и людьми — многообещающими выпускниками (у нас в кампусе таковых не имелось), заезжими поэтами или иными знаменитостями (бюджет на такие визиты не предусмотрен), восхищенными сотрудниками кафедры английской литературы, которые будут смотреть в рот моему отцу. (Финни, что ли, будет смотреть?) Она созерцала символ своей веры, и улыбка, расцветшая на ее морщинистом лице, была полна торжества.
— Ох, мама! — не удержался я. — Мне за тобой не угнаться.
У задних ворот кампуса я наткнулся на три как будто праздных автомобиля рэйлтонской полиции, а рядом стояла еще и машина университетской службы безопасности. Первая иррациональная мысль — они ждут здесь, чтобы не допустить меня внутрь, но, очевидно, задача у них была другая: после того как я проехал, первый автомобиль влился в транспортный поток, и три остальных последовали за ним. В последней машине на заднем сиденье, отведенном для правонарушителей, сидела молодая женщина, и когда кортеж проезжал мимо, я успел бросить взгляд на ее лицо — оно показалось мне знакомым, но никак не получалось вспомнить откуда. Не была ли она в толпе зоозащитников нынче утром? И совсем странно — в тот краткий миг, когда я разглядел черты этой молодой женщины, она вроде бы тоже посмотрела на меня и даже, возможно, узнала. Мое ли воображение тому виной или она в самом деле повернула голову мне вслед?
Я припарковался на дальней площадке за Современными языками. У задней двери корпуса, в зоне, где парковка запрещена, скучал красный «камаро». За рулем жена Рурка, очевидно дожидавшаяся возвращения мужа. Хотя окна автомобиля были закрыты, приближаясь, я услышал грохотавшую внутри музыку. Вторая миссис Р. — как всегда, босоногая — закинула одну стопу на приборную доску и шевелила пальчиками. Другой человек, застигнутый в подобной позе, мог бы и смутиться немного, но только не вторая миссис Р. — она сонно улыбнулась мне, когда я помахал ей рукой, и как будто ожидала, что и мне захочется сесть рядом с ней, снять мокасины, посмотреть, у кого какие пальчики на ногах.
В этот момент из задней двери вышел ее муж, увидел меня и произнес:
— Выглядишь дерьмово.
Я поблагодарил его и, к собственному удивлению, услышал, как говорю:
— Послушай, пойми меня правильно, мне твой голос не нужен. Но никакого списка я для Дикки Поупа не составлял.
Зачем я сказал ему это, сам не знаю, ведь я даже с друзьями по этому поводу не объяснялся.