Он вытянул руки перед собой во тьму, словно видел там Джули.
— И тут… не знаю. Может, она споткнулась о сумку. Услышал грохот, глянул — а она уже на полу. Налетела на…
Он запнулся и не мог продолжать.
— На кресло, — подсказал я.
Он уставился на меня влажными ошалевшими глазами.
— Нет, на стереоустановку.
— Ох, извини.
На своем творческом семинаре я бы объяснил студентам, что ради симметрии это непременно должно быть кресло.
Но Рассела симметрия не волновала.
— Я все думал, что-то не так. Она не могла упасть. Я всего лишь отодвинул ее. Может, грубовато, но я не толкал ее. Почему она лежит на полу, как это могло случиться?
И снова я дожидался продолжения, пока не понял, что на том его история заканчивается. Он не пришел ни к какому заключению, потому что не мог сдвинуться с того момента, когда обернулся и увидел Джули на полу и счел себя виноватым, хотя не понимал, как это произошло. Пока я слушал отчет Рассела, больше всего меня удивляло, что он не спросил Джули, сильно ли она ушиблась, и чем глубже он погружался в эту историю, тем больше меня пугала мысль, что не спросил он потому, что ему было наплевать. Но теперь я заподозрил иную причину. Образ Джули на полу впечатался в сетчатку его мысленного ока. Ему и в голову не пришло, что она могла лишь слегка пострадать, потому что каждый раз, когда он думает о ней, он видит ее там, на полу, одной рукой Джули прикрывает травмированный еще в детстве глаз. Все замерло на этом моменте, никакого «после» нет. Если бы я спросил Рассела, где сейчас может быть Джули, этот вопрос сбил бы его с толку. Разумом он сознает, что с тех пор прошло несколько дней, но для Рассела Джули остается все на том же месте, где он ее покинул. Возможно, он подошел к ней, попытался понять, куда пришелся удар, отнять ее руку от глаза, но к этой минуте драматический акцент их ссоры сместился. За несколько минут до того всю эту сцену разыгрывал Рассел, и он мог изменить ее ход, если бы захотел. А теперь настал черед Джули разыгрывать свою сцену как ей вздумается. И она решила устранить Рассела из своей сцены — как он перед тем решил наказать ее.
С этого момента его жизнь под заклятием. Он не может продвигаться вперед, он может лишь снова и снова обсуждать, как он попал туда, где находится теперь.
— Все-таки, — сказал он, — я хотел, чтобы ты выслушал и мою версию. Понимаю, ты должен верить Джули, но…
— Послушай, Рассел… — начал я, понятия не имея, как продолжу.
— Я хочу, чтобы ты и Лили знали: я выплачу вам все до цента, что вы нам одолжили. В смысле, даже если мы с Джули не помиримся.
— Рассел.
— Это займет какое-то время, — скорбно признал мой зять, который с осени был безработным. — Возможно, случившееся даже подтолкнет меня наконец. Пора сделать хоть что-то, даже если это что-то окажется ошибкой.
— Люди часто говорят так перед тем, как совершить ошибку, Рассел.
— Сегодня я позвонил тому человеку в Атланте. Прошлым летом он предлагал мне там отличную работу, большие деньги. Но мы строили дом, и я отказался.
— Эту историю я уже слышал.
— Вряд ли, Хэнк, — возразил он. — Я даже Джули не говорил.
Я молча ухмыльнулся в темноте.
— А, понял, — вздохнул он. — Знакомая история, вот ты о чем. И чем она обычно заканчивается?
— Я забыл, — ответил я.
Я и большинство моих коллег по кафедре — вот как это обычно заканчивается. Не стоит еще больше удручать парня.
— Той вакансии, что он мне предлагал, теперь уже, само собой, нет. Но он считает, что, наверное, сможет что-нибудь устроить.
— В Атланте.
— Компания находится там, Хэнк. В Атланте. Если бы компания была в Рэйлтоне, все вышло бы иначе.
На время избавившись от образа Джули на сетчатке своего внутреннего ока, Рассел стал самим собой — чуть ироничным, чуть посмеивающимся.
— Это я понимаю, Рассел.
— Отлично. Мне показалось, не задремал ли ты на минутку.
Я заверил, что ловлю каждое его слово.
— Ладно. Если этот чувак позвонит, думаю, я соглашусь. Если наскребу на билет на самолет.
В доме зазвонил телефон.
— Должно быть, Лили, — сказал я. — Звонит предложить тебе денег.
— Она всегда вовремя, — согласился Рассел. — Повезло тебе с ней.
Телефон звонил, мы сидели и слушали.
— Ты не возьмешь трубку? — спросил Рассел, когда включился автоответчик.
Через секунду послышался голос, но сквозь закрытую дверь я не мог разобрать чей.
Рассел поднялся:
— Не буду больше тебе мешать. И я бы просил не говорить Джули про Атланту.
Я пообещал молчать.
— Спасибо за все, — сказал Рассел, окидывая взглядом веранду. — Я почему-то всегда чувствую себя здесь как дома.
Он осматривал мой дом с большей нежностью, чем когда-либо на моих глазах осматривал свой собственный.
— Но про ос ты мне соврал, — добавил он, указывая на свес крыши, где следовало бы висеть гнезду, будь наши дома идентичны.
Мы пожали друг другу руки.
— Обещай, что не уедешь, не повидавшись с Джули, — потребовал я, потому что подозревал, что именно таков его план.
— Я позвоню ей, — ответил Рассел, — но вряд ли она захочет меня видеть.
— Все равно ты должен съездить поговорить с ней, — повторил я. Он должен убедиться, что с ней все в порядке. Что она давно уже не лежит на полу. Что она не будет до конца своих дней прижимать руку к поврежденному глазу. — Лили вернется завтра, не знаю точно, в котором часу. Сможете встретиться здесь, если захочешь.
— Я подумаю.
— Где ты сейчас живешь?
— У друга.
Я сунул ему клочок бумаги и ручку:
— Запиши мне телефон, чтобы я смог найти тебя, если понадобится.
Нехотя он подчинился.
— А ты мне так и не скажешь, как ухитрился свалиться в сточную яму?
Я поднял глаза к звездам ради пущего драматического эффекта.
— Я уснул и обмочился. Мне стало стыдно, и я спрятался на потолке над кафедрой.
Он пожал плечами:
— Не хочешь говорить — так и скажи, Хэнк.
— В другой раз, — пообещал я. Что-нибудь сумею измыслить более правдоподобное, чем правда. Конечно, я давно не практиковался, но «Нью-Йорк Таймс» когда-то восхваляла юного Уильяма Генри Деверо Младшего, сына знаменитого литературного критика, — мол, его сюжеты «крепкими корнями уходят в сад реалистической прозы».
— Это немного обидно, — вздохнул Рассел. — То есть я-то рассказал тебе все.
— Не все, Рассел, — ответил я. — Люди никогда не рассказывают все.
Кажется, он удивился, что мне это известно. Неужто думал, это его личная тайна? А чем же, по его мнению, профессионально занимается мужчина вроде меня?
Глава 30
Не прошло и двадцати минут после отъезда Рассела, как в начале нашей дороги появился какой-то автомобиль. Я следил, как свет фар перемещается по склону мимо соседских домов. Когда он миновал последний поворот, стало ясно: это ко мне.
На миг я понадеялся, что это Лили возвращается пораньше, чтобы застигнуть меня врасплох, но я же знал — этого быть не может. Когда проживешь с женой столько, сколько прожил я, научишься узнавать не только рокот ее автомобиля, но и тот особый звук, который автомобиль производит, когда она за рулем. Сотни раз я видел, как моя жена въезжает на эту гору, и я знал, что сейчас едет не она — не ее автомобиль, не ее скорость, не так направлен свет фар. Едет человек, бывавший здесь раньше, но довольно давно и не ночью; он помнит, какие у нас крутые повороты, но не помнит в точности, где они, и вынужден снижать скорость, чтобы их не пропустить. Я устрашился, не Тедди Барнс ли это — спешит отпраздновать мою победу, спросить, права ли Грэйси и в самом ли деле я прятался на потолке, спланировать дальнейшие действия, выяснить, вернулась ли Лили, и сообщить ей последние известия о безумии ее супруга. Или, хуже того, он хочет поговорить о своей жене и Илионе.
Приказав Оккаму сидеть, — иногда он даже подчиняется — я встал, включил наружный свет и подошел к перилам как раз вовремя, чтобы увидеть, как из машины вылезает Тони Конилья, один из очень немногих людей, кому я в этот вечер мог бы и порадоваться.
— Ты не отвечаешь на звонки, — заявил он, — и не перезваниваешь, хоть твой автоответчик-врунишка обещает.
Из-под мышки у Тони торчала бутылка. Оккам гавкнул на него сверху.
— Я раз десять тебе сегодня звонил, — продолжал Тони. — Твои коллеги сказали, ты исчез после кафедрального собрания. Они подозревали, что ты прячешься у меня.
— Ты же знаешь моих коллег. Если б они не приходили к неверным выводам, они бы вообще ни к какому выводу не пришли.
Тони почему-то не продвигался к веранде, а перегнулся через капот своей машины и что-то рассматривал. Уже настала ночная тишина, и я слышал, как потрескивает, остывая, мотор. С тех пор как уехал Рассел, похолодало. Оккам дважды крутанулся вокруг своей оси, рухнул на пол, вздохнул и спрятал морду между лап.
— Поднимайся.
— Сейчас приду, — пообещал Тони, однако с места не тронулся. — Сначала попытаюсь разгадать загадку.
— Ладно, считай, я купился, — сказал я. — Какую такую загадку?
— Откуда на крыше твоего авто взялась блевотина. — Он ткнул пальцем.
Тони припарковал свой автомобиль бок о бок с моим, и теперь, когда он мне показал, я увидел, что так оно и есть. Всё мой отец виноват. Если бы гараж не был завален его книгами, там стояла бы моя машина — в безопасности.
Тони подошел ближе, чтобы исследовать блевотину.
— Свежая. Полицейские эксперты установили бы время — не более часа.
Я не удержался от смеха.
Тони поднялся по ступенькам веранды, прошел сквозь раздвижные двери в кухню и вернулся с двумя стаканами, один вручил мне.
— Алкоголь, — заговорщицки сообщил он, предъявляя мне бутылку. Четверть галлона дорогущего кентуккийского бурбона, трети уже недостает. Даже при слабом освещении на веранде я увидел, что глаза Тони налиты кровью и что пить он начал без меня.
— Когда прикончим эту, я знаю, где раздобыть еще.