— Напоминать о чем? — прищурился Шишкин.
— Приказы здесь отдаю я.
Пару секунд этнограф и офицер буравили друг друга взглядами, но напоминание о полученной директиве сделало свое дело: полковник сдался.
— Вы сильно рискуете, Федор, — произнес он, отводя взгляд.
— Не более обыкновенного.
«Толстяк» приземлился примерно в километре от Фабрики, за небольшим лесом, подпирающим ее с запада. Бергер предлагал лететь к самым воротам, однако Шишкин убедил его проявить осторожность; а теперь навязывал в сопровождающие двух безов.
— Поверьте, полковник, я должен пойти один. Так надо.
— Мои ребята останутся у ворот.
— На опушке, — сделал последнее предложение Бергер. — Уверен, я смогу преодолеть двести метров без охраны.
— Если они дадут вам их преодолеть.
— Дадут. — Федор выпрыгнул из вертолета и потянулся. — Не волнуйтесь, полковник, Химик хочет со мной поговорить.
— Откуда вы знаете?
— Чувствую.
Ни рюкзака, ни оружия — даже захудалого пистолета не взял, — ни простенького бронежилета. Этнограф шел к загадочному Химику, как на университетский семинар, и Шишкин не мог не оценить его смелость.
— Чертов сорвиголова…
Проводив скрывшуюся в лесу троицу взглядом, полковник отправил формальный доклад в штаб, официально объявил привал, усмехнулся, глядя на снимающих ИБК безов, и неспешно прошел в дальний отсек, куда Бергер поместил Тару. Прошел, несмотря на строгий запрет этнографа, фактически — нарушив приказ. Однако у Шишкина была цель.
— Я хочу знать, как Фабрика охраняется.
— Зачем? — безразлично осведомилась пленница.
Лгать полковник не собирался:
— Я обязан предусмотреть любое развитие событий.
Перевод с военного: «Возможно, мне придется штурмовать объект»; и такая постановка вопроса девушку устраивала.
— Вы беспокоитесь о Федоре?
— Мне приказано его защищать.
У Тары вспыхнули глаза.
Массивные бетонные блоки, преграждающие путь к воротам, — серые, с торчащей арматурой и щербатые от пулевых отметин, блоки-ветераны, пережившие не одну атаку на Жрать; весомые стволы «молотков» из щелей двух дотов, походящие на вытянутые зрачки, опасные зрачки, убивающие всех, кого увидят; тишина и ощущение опасности… Все, как в прошлый раз, когда он так же, в одиночку, шел к воротам Фабрики, с той лишь разницей, что не на рассвете, а погожим днем. Вчерашним днем. Бесконечно теперь далеким.
И еще. Вчера его встретили уверенно, по-хозяйски, вчера его встретили люди, полностью контролирующие происходящее. Сегодня в выцветших глазах фабричного лидера пряталась настороженность. Несмотря на то что и тогда, и теперь этнограф появился у ворот один.
— Они все равно рядом, — вздохнул Химик, намекая на оставшихся в «толстяке» безов.
— Недостаточно рядом, чтобы спасти.
— Зато отомстят.
— Для этого их слишком мало.
— Прилетят другие.
Бергер усмехнулся.
Направляясь на Фабрику, он тщательно продумывал возможную модель поведения, выбрал схему «рассеянный ученый», но Химик, судя по всему, уже прознал о преподанном Расул-беку уроке, а значит, имело смысл вести себя по-другому.
И потому усмешка Бергера получилась жесткой.
— Да, прилетят. — И тут же надавил: — Ты меня ждал.
Химик в Шамильском улусе считался лошадкой темной и опасной, все знали о молчаливых и крепких мужиках, что слушаются его беспрекословно, о многочисленных стволах, защищающих Жрать, о том, что сам Расул-бек разговаривает с ним как с равным. Все знали, и потому никто не рисковал давить на тщедушного хозяина Фабрики. А вот чужак рискнул. Но чужак этот пришел с севера, из Москвы, и Химику пришлось терпеть.
— Расул поведал о нашей маленькой тайне? — с улыбкой осведомился он.
И коснулся рукой старого шрама.
— Поведал, — не стал скрывать Бергер. — Но не удивил.
— Ты не только наблюдательный, но и опытный?
— Я знаю людей, которые могут больше.
— Например?
— Госпожа Патриция, да продлятся ее дни вечно.
— Что ты знаешь о вечности?
Вопрос Химик бросил не подумав, сгоряча, резко бросил, явно принижая Федора, однако этнограф не среагировал на неожиданный выпад, продолжая гнуть свою линию. Демонстрируя знаменитое московское упрямство.
— Сейчас не о вечности, а о том, что ты можешь больше. Не столько, сколько Госпожа, но больше, чем хочешь показать.
— Не боишься мне это говорить? — тихо спросил Химик.
— Чего мне бояться? — «удивился» в ответ Бергер.
— Ну хотя бы того, что десять минут назад три спутника «Науком», которые накрывали эту территорию, неожиданно сменили орбиту. И ты остался без связи.
— Теперь я точно знаю, что пришел куда нужно, — рассмеялся Федор. — Два с лишним года я рыскал по обломкам, изучая преобразившихся местных и беглых генавров, которых одичалые туземцы принимали за колдунов. А теперь сорвал джекпот.
— И что же ты выиграл? — тяжело спросил Химик. Очень тяжело, словно из камня вырезая каждое слово.
— Сказку.
— Сказки бывают страшными.
— Тем интереснее.
Глаза в глаза, слово против слова. Тщедушный Химик стал вдруг напоминать глыбу, окутал их своей аурой, словно в скалу закатал, но Федор не отступал. Понимал, что слабее, но не отступал.
И фабричный был вынужден признать:
— Патриция молодец… умеет подбирать людей. — Не позволил себя перебить, продолжил: — Так почему ты не боишься?
— Потому что теперь от тебя точно не отстанут.
— Но ведь ты будешь мертв.
— За меня расплатятся, ведь убив меня, ты нанесешь оскорбление Госпоже.
— А если я предложу Патриции нечто существенное? — заинтересовался фабричный. — Что-нибудь такое, что заставит ее позабыть о твоей крови?
— Госпожу нельзя купить, — убежденно ответил Федор.
— Она не человек?
— Она была в Верхнем мире. Она говорила с богами, и боги позволили ей совершить задуманное. Отец моей Госпожи — тот, кто заставил отступить Смерть. Отец моей Госпожи — император, который может захватить Землю, но не хочет. Отец моей Госпожи видел души тысячелетних Традиций и тесал их, придавая им форму своего замысла. Чем, по-твоему, можно купить Патрицию, Химик?
Убежденность.
Убежденность, убежденность и еще раз убежденность. Фабричный разговаривал с Бергером второй раз, но видел этнографа разным: заинтересованным, избитым, осторожным, уверенным, но сейчас перед ним стоял человек предельно убежденный. Очень похожий на фанатика. Человек, считающий себя частью чего-то необыкновенно большого.
В этот раз они вели разговор вдали от административного корпуса, стояли у бойлерной, приземистого бетонного здания обыденно-потрепанного вида, однако взгляды, которые бросал Бергер на ее перекошенные двери, говорили сами за себя.
— Я хочу знать твои тайны.
— Сказка может оказаться страшной.
— Не повторяйся.
Продолжать спор не имело смысла. Химик распахнул двери, и Бергер вздрогнул, увидев за ними плотный оранжевый туман, в сердце которого широкие черные линии складывались в слово «Мир».
— Смерть, — убежденно повторила Тара, плотно удерживая зачарованного Шишкина в плену своего черного взгляда. — Химик беспощаден, как змея. Смерть — это все, что ему нужно.
— Так не бывает, — едва слышно пролепетал полковник.
Он уже не сопротивлялся девушке, а лишь пытался. Разум Шишкина продолжал инстинктивно противиться грубому вторжению, но изменить что-либо полковник уже не мог. Тихий разговор, на который не обращали никакого внимания отдыхающие безы, сковал несчастного крепче кандалов.
— Химик — сумасшедший.
— Химик — сумасшедший… — послушно повторил Шишкин.
— Химик хочет убивать.
— Химик хочет убивать.
— Химик убьет Бергера…
— Его нужно защитить, — «догадался» полковник.
— Немедленно!
«Глубокая» фаза вторжения завершилась, нужные идеи поселились в голове офицера, и Тара отпустила Шишкина в свободное плавание, знала, что никуда он с заданного фарватера не денется.
— А ведь я говорил, что не следует идти одному! Я предупреждал!
— Ты можешь все исправить.
— Без тебя знаю! — отмахнулся полковник, выскакивая из отсека. — Тревога!
Подскочившие безы недоуменно уставились на взвинченное руководство.
— Яйцеголовый вляпался! — громко объявил Шишкин. — Нужно выручать придурка!
— Так я остался совсем один. Меня не существовало, но я чувствовал. Потоки боли, омуты забытья, недоумение, страх — все проходило через меня, перетекало, пропитывало, исчезало и возвращалось вновь. Я знал, что умер, но реальность не отпускала. Тогда я испугался, счел себя уродом, но в следующий миг понял, что законы нарушены, мир изменился, а местами спятил. Я был жив, но я умер.
— Для трупа ты неплохо сохранился, — попытался сострить Бергер.
Этнографу показалось, что шутка будет уместной, однако Химику она не понравилась. Он исповедовался и относился к происходящему со всей серьезностью.
Выдержав паузу, он вытянул перед собой левую руку:
— Попробуй найти пульс.
— Это старая шутка.
— Мое сердце не бьется с тех самых пор, как рухнули законы.
— Изменились, — тут же уточнил Федор.
— Мы говорим об одном и том же.
— Госпожа сплела между собой несколько ветвей Древа. Это вмешательство не могло затронуть базовый принцип нашего мира.
— Какой?
— Все умирает, — провозгласил Бергер. — В этом суть Великого Колеса!
Прозвучало несколько пафосно, но с той искренней убежденностью, каковой подкупал этнограф. Громко прозвучало, ярко, и Химику оставалось лишь развести руками:
— А как быть с нами?
И на этот раз ему удалось удивить Федора.
— С вами? — растерялся этнограф. — Разве ты не один?
— Только разрывными!
— Они их не берут!
— Подствольники!
— В головы бейте!
— Гена! Генку накрыло!
Боевая операция началась в тот момент, когда осназовцы вышли из леса. Чуть раньше отрубило спутниковую связь, сеть легла, превратив «балалайки» в ненужный хлам, но на такую мелочь парни даже внимания не обратили. Заученно активизировали гарнитуры и ушли на радиоканал. А полковник подал последний из предварительных приказов: