— Действовать по плану.
Вот тогда-то и началась операция. И первые двести двадцать три секунды она действительно развивалась в соответствии с планом.
К Фабрике безы подошли быстро, но аккуратно, мастерски используя малейшие укрытия и складки местности. Знали, что их ждут, готовились к бою, к пулям и удивились, услышав холодный голос из замаскированных динамиков:
— Внимание, москва! Вход в Жрать запрещен! Отступите к лесу! Внимание, москва…
Однако предложение запоздало. На девяносто седьмой секунде операции, в тот самый миг, когда механический голос собрался повторить предупреждение, из-за деревьев вынырнул вертолет и поддержал пехоту пулеметом и скорострельной пушкой. Первые снаряды врезались в ближайшую огневую точку защитников, осназовцы, оставив осторожность, резко прибавили, полковник проорал нечто бессвязное, а Тара торжествующе захохотала.
— Западная пара! Не спать!
Сто четырнадцатая секунда.
«Толстяк» обрушил на пулеметное гнездо фабричных такой шквал огня, что толстые бетонные стены истончались на глазах, превращаясь в ошметки бетонного ничто. В конце концов «молоток» заклинило, расчет разбежался, безы снесли из подствольников маленькую калитку и ворвались во двор Фабрики.
— Мы внутри!
— Поддерживаем Ряху и Кузьму!
К месту прорыва устремляются «северяне», и единственный резерв группы — пятая пара осназовцев. Но секунды утекают слишком быстро, и с каждой из них становится все тяжелее.
— Сначала приходили те, кто умер от всполохов.
— Из могил выкапывались? — скривился Бергер.
— Их не хоронили, — скупо ответил Химик.
— Боялись?
— Всполохи несли смерть, но не разложение, — объяснил фабричный. — Человек понимал, что умер, но продолжал жить так, как жил. Останавливался на несколько секунд, понимал, что умер, и… и шел на Фабрику. Потому что здесь наш дом.
— В бойлерной?
— Около нее. — Химик криво улыбнулся. — Сила не хотела нас убивать, она не понимала, что творит. Она только касалась нас, но при этом забирала самое главное. Суть нашу забирала. А вся механика продолжала работать. Еда не нужна, питье не нужно — все дает Сила. Мы живем, но мы не живем.
— Удивительно, — прошептал Федор.
Теперь он понял, что фабричный действительно знает о вечности гораздо больше него.
— И страшно, — добавил Химик.
— Потому что вы не живые?
— Потому что не можем умереть, — вздохнул серый мужчина. — Мы можем надолго потерять способность двигаться, но рано или поздно Сила нас восстановит. И это страшно.
— Я хочу ее видеть, — решительно произнес Бергер, которому надоело стоять в оранжевом тумане. — Где эпицентр Силы?
— Прямо здесь, — грустно улыбнулся Химик.
— Только разрывными!
— Они их не берут!
— Подствольники!
— В головы бейте!
Подствольники опустели, и две «мотыги» рассекают Фабрику потоками смертоносного свинца. Но пули берут местных на изумление плохо. Швыряют на землю, вырывают куски мяса, вышибают суставы, но здоровенные работяги снова поднимаются и прут вперед. Словно боли не чуют. Словно смерти не знают.
— Кузьма?!
— Только в головы!
Потому что иначе местных не остановить.
Разрывные пули летят чуть выше, выцеливают лбы и лица, но поздно, поздно, поздно… Фабричные решили остановить прорыв любой ценой и наваливаются на москвичей отовсюду. Перестрелка превращается в рукопашную.
— Мужики! Подсобите!!!
Приклад «мотыги» раздражает всех осназовцев без исключения. Приклад «мотыги» не складывается, постоянно откуда-то вылезает и дико мешает при десантировании. Но удар им получается увесистый, и Кузьма с Ряхой щедро молотят странных фабричных здоровяков, целя исключительно в серые головы. Разлетающиеся с отвратительным чваканьем.
— У них нет крови! Совсем нет! Какое-то дерьмо внутри!
— Какое дерьмо? — спрашивает бегущий на помощь Петелин.
— Придешь — понюхаешь!
— Отставить болтовню! — приказывает Шишкин.
Но ответить ему никто не успевает, потому что наступает двести двадцать третья секунда боевой операции, «толстяк» получает в бок неуправляемый тычок с земли, подскакивает, ужаленный, и резко идет вниз, перепахивая раскаленной броней окружающие Фабрику поля.
С горы открывался великолепный вид на прячущееся за горизонт солнце. Розовые облака медленно наливались кровяным красным, но это был единственный символ опасности. Нет! Какая еще опасность? Алое небо наводило на мысль о ярких красках самой Красоты, и никогда еще Федор не чувствовал себя более умиротворенным. Во всяком случае, никогда за последние четыре года.
Катастрофа не просто тряхнула Землю, натыкав радиоактивных помоек и превратив мегаполисы и анклавы в огромные кладбища; Катастрофа переписала географию, обрушив часть материков в океан, а где-то, напротив, вздыбив из воды новые хребты и острова. Все поменяла, словно пытаясь переписать не только историю, но всю планету.
— Красота… — зачарованно протянул Бергер.
В задрипанной бойлерной, стоящей на окраине забытого богом российского улуса. Внутри неказистой бетонной коробки странная, непостижимая сила создавала по мысленному приказу Федора проекцию в чудо.
— Я могу туда уйти?
— Но не вернешься.
— Где я окажусь?
— Не знаю.
По лицу скользил легкий ветерок, ноздри щекотала растворенная в нем соль, а бирюзовая вода уже успела проникнуть внутрь ботинок. Они стояли на берегу моря. Настоящего и нет одновременно, на берегу материализовавшейся на несколько минут мечты. Двери в мечту. Они стояли там, откуда можно прыгнуть в Неизвестное.
— Здесь разрешено не все, но многое, — негромко произнес Химик. — Но только здесь, в бойлерной.
— Которая способна вырасти до размеров мира.
— Но она все равно останется бойлерной, — вздохнул фабричный. — Новый мир не выйдет за ее пределы. — И улыбнулся: — Понравилось?
— Не отвечу, пока не пойму.
— А если не поймешь?
— Мне не жалко времени. Я хочу разгадать. — Солнце почти скрылось, но красота продолжала щемить сердце, и Бергеру с огромным трудом удалось заставить себя вернуться к делам. — Мне показалось или я слышал взрыв?
— Твои друзья пытаются захватить Фабрику, — спокойно ответил Химик.
— Зачем?!
— Им приказала Тара.
— Девчонка Расула?
— Она не девчонка, — покачал головой фабричный лидер, — совсем не девчонка.
Жар.
Упругий поток расплавленного воздуха бьет в лицо. Горячая броня, пламя ракеты, выхлоп гибнущих двигателей, готовящийся взорваться преобразователь — смесь раскаленных запахов обжигает резко, безжалостно, заставляет вскрикнуть и спасает жизнь. Смесь заставляет потерявшую контроль Тару отшатнуться, оступиться и вылететь из распахнутых десантных ворот за несколько мгновений до того, как обреченная машина входит в землю и следует второй взрыв: грохочет боекомплект. Остаются двигатели, но дожидаться их гибели девушка не собирается: кое-как поднимается, бежит к ограждению, и третья, последняя волна, так уж получилось, помогает — швыряет во двор и добрасывает почти до дверей вожделенной бойлерной.
— Я победила!
Теперь помешать ее замыслу мог только Химик, но девушка была уверена, что фабричный лидер занят штурмующими Жрать осназовцами.
«А когда ты опомнишься, будет уже поздно».
Тара смело шагает в оранжевый туман и широко улыбается крупной черной надписи: «ВЛАСТЬ».
— И зло, — вздохнул Химик. — В ней очень много зла.
— Почему ты с ней возишься?
— Разве недостаточно того, что она несчастный человек?
— Я слишком циничен, чтобы в это поверить.
— Плох не твой цинизм, а то, что ты им бравируешь. — Фабричный лидер выдержал короткую паузу. — Тара — очень сильный осколок одной из Традиций. Она умеет подчинять своей воле, но использует силу неправильно, потому что обижена на сломанную жизнь, на Катастрофу и на весь мир… Тара поражена злом и не изменилась, несмотря на все мои усилия.
— Ты ее пожалел?
— Гм… Возможно. — Химик пошевелил пальцами, подбирая нужное слово. Или же решая, следует ли рассказывать Федору правду. — Тара была первой из живых, кем заинтересовалась Сила. Они понравились друг другу, стали учиться понимать друг друга, но… — Еще один вздох, короткая пауза. — Я не мог допустить, чтобы к Силе прикасалось зло, и попытался сделать Тару добрее…
— Ты? — изумился Бергер.
Хотел посмеяться, хотел напомнить, что добряки не выживают, но вспомнил рассказ Тары и прикусил язык. Химик бескорыстно помогал людям, несколько раз получал в ответ зло, но не ожесточился, не плюнул, решив, что «все они такие», продолжил помогать, оставляя себе минимум, нужный только на то, чтобы защищать Фабрику от нападений. Вот и получается, что из тех, кого до сих пор встречал Федор, Химик больше всех тянул на добряка.
— Ты слышал о прелатах Мутабор? — неожиданно спросил фабричный лидер.
— Смеешься? Конечно, слышал.
— «Концепция Добра — свеча во мраке». Это самый короткий постулат Милостивого Владыки, но прелаты, бывало, тратили годы на его постижение.
— Откуда ты знаешь?
— Мрака вокруг достаточно, — «не услышал» вопроса Химик. — И мрака внутри. Мир, кажется, соткан из тьмы, но что есть свечи? Поступки? Мы? В каждом ли из нас прячется огонь?
Наверху в очередной раз громыхнуло, и взрыв напомнил Федору, что во дворе Фабрики льется кровь. Ведомые чьим-то приказом осназовцы погибают, пытаясь его «спасти», и их смерть превращает «вечные вопросы» Химика в пафосный бред.
— В вертолете погибли все, — спокойно произнес фабричный лидер, глядя Бергеру в глаза. — Из десятерых пехотинцев живы семеро. Но им лучше уйти.
— Ты мог предотвратить бойню.
— Я запретил москве входить на Фабрику, — ровно ответил Химик. — Они умирают за то, что не послушались.
— А как же концепция Добра?