– Эти трое – далеко от периметра? – спросил Джошуа. – Я могу сбегать, глянуть…
– Не нужно! – выкрикнул Терпилин, оторвав наконец руки от лица и вцепившись в подлокотники. – Теперь это уже бессмысленно… совсем бессмысленно… От них уже ничего не осталось…
– Звери?
– Может, и звери… что-то и подобрали… звери… Их четырежды убивали. Четыре раза. Месяц назад. Мы их убивали, а они… они поднимались и снова шли к ограде… пули их в клочья рвали, а они… они шли-шли-шли… потом ползли… потом… – Терпилина колотила крупная дрожь, лицо побледнело, а по вискам стекали капли пота. – Вы когда-нибудь видели, как мертвецы встают? Видели?
Джошуа кашлянул, когда Горяинов указал ему взглядом на дверь, хмыкнул и вышел.
– Думаете, я сошел с ума? – спросил Терпилин, когда за бойцом закрылась дверь. – Думаете, брежу? Да? Тогда, может, меня нужно эвакуировать? Вывезти отсюда в лабораторию, подвергнуть изучению… Вызовите эвакуатор!
– Вы не волнуйтесь, – негромко проговорил Горяинов. – Вы так нервничаете… Это бывает. С каждым может случиться. Вы не похожи на сумасшедшего, правда. Не похожи…
Администратор не был похож на сумасшедшего, тут Гор не соврал. Ильмар Генрихович был напуган. Растерян. Напряжен. И ему было холодно, несмотря на теплое пальто с меховым воротником.
– Я не сумасшедший… не сумасшедший… Но почему вы так на меня смотрите? Вы мне не верите? А… Вы думаете, что я сейчас вру ради эвакуации? Вру… Так в чем я вру? Где неправда? Уличите меня, Климентий как вас там по батюшке? – Терпилин сцепил пальцы рук и заложил их за голову, словно собирался сдаваться. – Не молчите, стрелок! Ну, где я вру?
«А где ты не врешь?» – чуть не спросил Горяинов, но сдержался.
В конце концов, какая разница? Он работает по сценарию. Войти, осмотреть, принять первые меры. Обеспечить основную фазу операции. Это главное, все остальное – на его усмотрение. Он вообще может просто всадить пулю между глаз собеседнику. Но не хочет. Сейчас он решил не дать единственному выжившему на станции устроить истерику. Очень хочется поболтать. С выжившими одиночками так интересно болтать. И поучительно, между прочим.
– О живых мертвецах, – сказал Горяинов и пожал плечами.
– Вам не говорили, что здесь… что в зоне аномалий мертвецы могут?.. – администратор недоверчиво усмехнулся. – Вы же не с улицы сюда попали… Вы же…
– О мертвецах мне, естественно, говорили. И пять дежурных теорий изложили по этому поводу – от энергетических полей, возникших и возникающих в результате Вспышки, до паранормальных явлений… – Горяинов говорил тихо и ровно, как с больным ребенком. – Но ваша станция расположена в пяти километрах от границы зоны. Пять километров – это очень много. Это с запасом. Аномалии на таком расстоянии не возникают и не перемещаются…
«Интонация, – напомнил себе Горяинов. – Без назойливости и назидательности. Немного лени в голос. Мы ведь говорим о вещах невозможных и несуществующих. Пять километров от зоны и все такое. Я произношу глупости, они раздражают и вызывают желание высказаться – уличить и поправить».
– Да? Значит, мы в полной безопасности? – спросил Терпилин, раскачиваясь в кресле. – Пять километров – это чертовски много, я понимаю. Я и сам принимал участие в составлении первого обобщенного отчета. Пять километров от границы, до пятисот метров от поверхности земли, с возможными пиками над высотными строениями… То есть тут все нормально… нормально… Почему вы не пользуетесь связью?
– Что? – не сразу понял вопрос Горяинов, администратор слишком резко сменил тему. – Вы о чем?
– Почему вы не пользуетесь радиосвязью? – повторил свой вопрос Терпилин. – У вас нет гарнитуры. И ваш шлем… Почему с него сняли забрало? На забрало ведь выводится вся информация, с центрального пульта, с ваших сенсоров… А ваш шлем – без экрана. Почему?
– Это имеет какое-то отношение к нашему разговору?
– Конечно. Непосредственное. Самое непосредственное… – Терпилин потер лицо ладонями. – Вы можете позвать кого-то из своих людей?
– Джошуа! – крикнул Горяинов.
Дверь распахнулась, и на пороге снова возник Джошуа.
– Вы не могли бы… э-э… Джошуа, сходить в лабораторный корпус? – Администратор полез во внутренний карман, достал пластиковую карточку и бросил ее через комнату, Джошуа поймал. – В лаборатории номер три… С выбитыми окнами, не ошибетесь… В лаборатории номер три, сразу за боксом, слева, в стене сейф. Это ключ плюс код: три, двенадцать, восемьдесят семь, четырнадцать… Запомните? На верхней полке такая коробка из черного пластика. Принесите ее, пожалуйста, сюда…
Джошуа молча посмотрел на Горяинова, тот кивнул.
– Там нет ничего хрупкого! – крикнул вдогонку Джошуа Терпилин. – Если уроните, ничего страшного. Можете вообще пинать ее ногами…
– Обязательно, – ответил из коридора Джошуа.
Горяинов молча смотрел на Ильмара Генриховича. С нескрываемым интересом.
– Могу поспорить… – пробормотал Терпилин. – На что угодно могу поспорить, что у вас на глазах нет наноэкранов. Нет? Я прав? И не было? Или у вас их сняли? Да что же вы не отвечаете? Вот у меня, например, их никогда не было. Я против гаджетов в живом человеческом теле. У меня даже «балалайки» нет, можете взглянуть… нет даже гнезда для разъема. Давайте, вначале я вам покажу свое, а потом…
– Я и в детстве не велся на такие предложения, – спокойно заявил Горяинов. Во всяком случае, он очень надеялся, что произнес эти слова спокойно. Раньше у него «балалайка» была, а полгода назад – не стало. И глаза очистились тогда же. Потому, может, и жив до сих пор? Собственно, почему «может»? Интересно, что по этому поводу думает Терпилин.
– А у Абдуллы Махмутова и «балалайка» была, и наноэкраны на глазах… Он же ученый, он должен быть во всеоружии. Они все были учеными… Все до одного… Но первым попался Махмутов. Да… – Терпилин зябко потер ладони. – Мы обедали как раз… Прошло два месяца с начала нашей вахты. Ничего особенного. Да и что может быть особенного в пяти километрах от зоны аномалий? Мы гоняли беспилотники для съемок и сбора проб. Пару раз даже выезжали в зону. Рутина. Никаких изменений. Вы в курсе, что пробы земли и воздуха, взятые там… за Линией… в них нет ничего особенного? Абсолютно. Мы были к этому готовы, прогоняли пробы через тесты… химия, физика, биология… с биологией было чуть сложнее, но кто разберет – проклятые одноклеточные мутировали в момент Катастрофы или мутации продолжаются и сейчас? Биологи что-то говорили по этому поводу, Марта Замойская и Ринат Хидиатуллин… полагали, что процесс все-таки идет… Обещали, что скоро докажут… и доказали… Доказали…
Терпилин открыл ящик стола, выругался, открыл по очереди все остальные, со злостью захлопнул.
– У вас ничего нет с собой? – спросил администратор у Гора. – Ну, вы понимаете меня? Берут же некоторые с собой… флягу или ингалятор… У вас нет? Или у кого-то из ваших людей?
– Я уже говорил – нам запрещено…
– Да знаю я, знаю! – Терпилин помотал головой. – Проклятые нервы… Почти полную бутылку разбил… Почти полную последнюю бутылку…
– Вы говорили о Махмутове, – напомнил Горяинов.
– Врете, я говорил о Марте и Ринате. О том, каким образом они доказали… Но они уже потом доказали, через полтора месяца после того, как это случилось с Махмутовым. Первичный осмотр образцов, анализ оборудования, побывавшего за Линией. Он безвылазно сидел в лаборатории, прокачивал через свою «балалайку» потоки информации… А потом… мы обедали… все вместе, у нас была традиция – принимать пищу вместе, как большая патриархальная семья… Мы кушали… Тушеные овощи, луковый суп – Марта расстаралась, Эпштейн приготовил мясо, он отлично готовил мясо… Знаете, это не так просто – приготовить еду на семнадцать человек… Как раз Эпштейн внес блюдо… торжественно так… большое блюдо, потрясающий запах… – Терпилин втянул воздух через нос, словно и сейчас слышал тот самый аромат. – И вдруг Махмутов встал из-за стола… Нет, не встал – вскочил, опрокинув стул. Мы все обернулись на грохот, а Абдулла пятился от стола, не сводя глаз с Копылова… И пальцем – дрожащим пальцем – указывал на него. Вы что, не видите?! Не видите? А мы ничего ТАКОГО не видели, только удивленное лицо Копылова и ужас Махмутова. Копылов встал… Абдулла закричал, чтобы он не приближался… Бросился к двери и выбежал из столовой. Мы переглянулись. На шутку это похоже не было. Совсем не было похоже… Копылов хотел выйти вслед за Абдуллой, но я сказал, что не нужно… Зачем? Если это шутка – сам вернется. Если что-то ему взбрело в голову… я тогда мог совершенно спокойно, без эмоций сказать это самое «взбрело в голову», представляете? Я предложил продолжить обед, Эпштейн сказал, что остывшее мясо можно будет просто выбросить, и стал раскладывать порции в тарелки… Я даже успел попробовать, действительно вкусно… потрясающе вкусно… и вдруг открылась дверь, и в столовую вошел Махмутов… Ну вот, сказала Марта, вернулся… Вернулся, сказал Абдулла, и выстрелил из пистолета. Пуля прошла между мной и Отто и ударила Копылова в лицо… Бах! Пробила лоб и выплеснула на стену красную жижу… Вы видели когда-нибудь, что делает девятимиллиметровый пистолет с короткой дистанции? А да, наверняка видели… Тело Копылова упало, красное стекает по пластику стены, в столовой пахнет порохом, кровью и жареным мясом… А Махмутов говорит… что же вы, идиоты, говорит… не видели, что ли? А мы молчим, я смотрю на кровь, мне мертвого тела не видно… Прикидывался, сказал Махмутов… Только от меня, говорит… от меня…
Терпилин закрыл глаза, облизал губы.
– Первым на него бросился Отто. Вцепился в руку с пистолетом, повалил на пол. Кандауров и Царев… у Махмутова оружие отобрали, руки скрутили чем-то… Подождите, чем же его связали? – Терпилин открыл глаза и посмотрел в лицо Горяинову. – Чем же?.. Чей-то пояс? Нет, не пояс… Нет… А, полотенцем связали. Точно – полотенцем. Кто-то в столовую прямо из душа пришел… Карина, точно…
Терпилин удовлетворенно улыбнулся. Он был искренне рад, что вспомнил, чем именно связали Махмутова и кто принес полотенце. «Странно, – подумал Горяинов. – Или все нормально? Человек может пытаться спрятаться за деталями от страшного воспоминания, раздробить свой тогдашний ужас на кучу безопасных осколков».