ь. А ведь поклонники с нетерпением ждут стихотворений! Впрочем, он не хотел признавать, что никогда не читал ни одного ее произведения. Пуха подавил в себе желание подойти к ней.
Он ощутил, как его затягивает в воронку времени, что он, как крупица песка, которые одна за другой падают сквозь узкий проем песочных часов, беззвучно и без колебаний несется в определенный период своего прошлого.
Держа книгу у груди, словно студентка, поэтесса вошла в узкий переулок, по обеим сторонам которого теснились дома. Пуха последовал за ней, будто его тянула за собой неведомая сила.
Солнце ложилось предзакатными лучами на связки спутанных телефонных проводов, старые плоские бетонные крыши, груды белья, засушенные букеты роз, паутину и цыплят на крышах. Они шли по старым бесконечным улочкам, вверх по цементному холму, меж тесных жилищ бедняков.
На их коже одновременно выступил пот.
Они находились на расстоянии десятка метров друг от друга, но дышали в такт, будто были единым целым.
Женщина скрылась в невысоком бетонном домике почти на самой вершине холма.
Пуха никогда не читал и не писал стихов, но иногда рисовал кое-что. Его мать была художницей. Отец работал на государственной службе в Министерстве культуры. Он был на пятнадцать лет старше матери, внешне и внутренне консервативный и даже косный человек. В минуты уныния и подавленности мать цинично говорила сыну: «Художнику нужен спонсор, а не брак».
Несколько раз родители были на грани развода, но им все-таки удавалось помириться, и они прожили вместе до конца своих дней. Живя с родителями, Пуха часто испытывал смутное сострадание к матери, но, повзрослев, он надеялся, что у его отца, который никогда не имел права голоса, была хотя бы любовница. Отец, безусловно, был человеком авторитарным, но его авторитет не был связан с его личностью. Конечно, он был главой семьи, но он ничего не решал, а его роль в доме не основывалась лишь на качествах характера. Он жил и умер, как серый призрак.
В последний год своей жизни мать возвращалась домой только к обеду следующего дня, поскольку ночевала в своей студии. Дома она проводила дни, сидя на диване и разглядывая свои испачканные краской пальцы. Пуха только недавно понял, что в последние годы жизни мать принимала таблетки, которые ей доставляли на дом. Она говорила, что это было обычное лекарство от головной боли. Нельзя сказать, что Пуха хорошо понимал свою мать, зато он научился делать зарисовки, подсматривая за ее работой. Все началось с того, что она сказала: «Нарисуй корабль».
Пуха в гостевой книге нарисовал кораблик.
В древнейших наскальных рисунках пещерных людей понятие «я» изображалось как пиктограмма в виде корабля.
Он не помнил, чтобы мать хоть раз громко смеялась. Зато она любила читать книги из популярной в то время серии «Анекдоты из жизни». Это были единственные книги, которые ей нравились. Мать часто читала ему вслух по несколько страниц. Например, он хорошо запомнил такой рассказ:
«Пожилая супружеская пара лет шестидесяти прогуливалась по пляжу, как вдруг нашла кувшин. Муж откупорил бутылку, и из нее вырвалась струя дыма, которая превратилась в джинна.
– Благодарю вас, – сказал он. – Вы спасли меня от проклятия злого волшебника, который заточил меня в сосуд на тысячу лет. Поэтому я исполню по одному вашему желанию. Назовите же их!
Первой молвила жена:
– Хочу двухэтажный дом с видом на океан, большим садом, бассейном и теннисным кортом!
– Нет ничего проще, – воскликнул джинн, щелкнул пальцами, и перед ними предстал прекрасный двухэтажный дом с белоснежными мраморными колоннами.
Тогда муж тоже осмелел и сказал:
– Я хочу только одного – жить с женщиной на тридцать лет младше меня.
– Нет ничего проще, – сказал джинн, снова щелкнул пальцами, и в ту же секунду мужу исполнилось девяносто лет».
Поэтесса исчезла в недрах своего крошечного домика, фундамент которого просел, от чего крыша почти касалась дороги. У стены, почерневшей от копоти неизвестного происхождения, лежала куча переполненных пластиковых мешков для мусора. Все, что располагалось за карминно-ржавыми железными воротами, как будто находилось в сумерках и во мраке. Двор был наполнен запахом сырой плесени и влажного мха.
По странному стечению обстоятельств, Пуха понял, что оказался у дома той женщины, которой не так давно уже доставлял лекарства. Она жила в квартире, которую будто окунули в тень: внутренности дома были невероятно мрачными. Когда дверь открылась, он увидел силуэт женщины, словно отраженный в помутневшем зеркале. Чье-то лицо, нарисованное размытыми красками темноты и теней, появилось сначала в одном черном проеме окна, исчезло и опять возникло в другом. Хозяйка дома молча протянула руку, чтобы забрать банку с таблетками. Ее белоснежная кожа на правой руке оголилась и сияла в свете вечернего летнего солнца. В комнате отдаленно звучало радио, диктор объявлял прогноз погоды. Таблеток в банке было достаточно на полмесяца, то есть, если не произойдет ничего особенного, Пуха должен был вернуться только через две недели, к новолунию. Могут ли это быть мать и дочь? А что, если поэтесса тоже принимает эти таблетки?
По пути домой он зашел в книжный магазин и попытался найти книги из серии «Анекдоты из жизни». Он помнил, что в последний раз мать читала третий том, но владелец книжного магазина порекомендовал взять пятый, так как вышел он совсем недавно.
– Вы меня выслушаете? – спросил он в трубку телефона фрилансера Ёни той же ночью.
– Конечно, выслушаю. А потом вы меня выслушаете. Мы же ради этого и созваниваемся? – раздался из трубки мягкий голос Ёни.
– Послушайте анекдот из книги, которую я только что закончил читать. Буду признателен, если вы честно оцените, действительно ли он смешной.
– Хорошо, – ответила Ёни с искренней заинтересованностью и как будто кивнула на другом конце провода.
– «Ученик из Японии по имени Судзуки перевелся в американскую школу. Во время урока учитель спрашивает:
– Кто сказал фразу «Дайте мне Свободу или дайте мне Смерть!»? Кто знает?
Все ученики потупили взгляд, в классе тишина. И только Судзуки поднимает руку и торжествующе говорит:
– Патрик Генри, в Филадельфии, в 1775 году».
– Какой хороший мальчик, – сказала Ёни. – Все выучил.
– Это еще не конец. Слушайте дальше: «Учитель хвалит Судзуки и говорит всем брать с него пример, ведь Судзуки усердно изучил американскую историю, хотя он и иностранец. Вдруг с задних парт слышится громкий шепот:
– Эти японцы…
Учитель, вскипая от злости:
– Кто? Кто это сказал?
Судзуки немедленно поднимает руку и говорит:
– Генерал Макартур в битве за Гуадалканал в 1942 году.
Другой ученик говорит с сарказмом:
– Фу, меня сейчас стошнит!
На этот раз Судзуки отвечает прежде, чем учитель задает вопрос:
– Джордж Буш, когда ел суши с премьер-министром Танакой в Токио в 1991 году.
Наконец, разозленный ученик встает и прямо говорит Судзуки:
– Закрой рот!
Судзуки весело отвечает:
– Билл Клинтон Монике Левински в Овальном кабинете Белого дома, 1997 год, в Вашингтоне».
– …
– Ну, как вам? Смешно?
– Даже не знаю, – голос Ёни звучал нерешительно. – Он не то чтобы несмешной, но… как бы это сказать… он слишком надуманный. Его будто специально написали, чтобы поднять антияпонские настроения среди американцев. Это звучит не как юмор, а как политическая ирония. Похоже, его опубликовал дерзкий журналист, но не для того, чтобы люди посмеялись. Нож, замаскированный под ручку. Анекдоты необходимы не только чтобы поднимать настроение, но и чтобы отвлечь от монотонной повседневности, правда?
Его ожидания не оправдались. Он нашел этот анекдот в том самом пятом томе и ожидал, что это поможет ему впервые нормально поговорить с поэтессой и заставить ее снова улыбнуться.
– И та часть про Билла Клинтона – лично я считаю ее худшей. Она делает анекдот пошлым и неуместным. Думаю, что шутки могут дополняться намеками и сексуальным подтекстом, но здесь… это прозвучало, как политическая агрессия, в результате которой пострадало мирное население.
Ему стало неловко, но в то же время в нем разгоралось желание рассказать про письмо.
– Мне написала женщина по имени Мария, с которой я познакомился в Чили больше десяти лет назад, в письме она просила выслать ей тысячу долларов.
– Это очередной анекдот?
– Нет, настоящая история.
– Она из тех, кто продает свое тело?
– Скорее нет, но… скажем так, я не исключаю.
– Вы больше никогда не встречались с ней? Не созванивались и не писали друг другу?
– Ни разу, с тех пор я больше не бывал в Чили.
– Это гораздо смешнее предыдущего анекдота.
– Я рассказываю вам о том, что случилось на самом деле. Мы с тех пор ни разу не общались, и я не знаю, как с ней связаться, даже лица ее не помню.
– Вдруг вспомнилось, как давным-давно я читала очень похожий на вашу историю роман.
– Что за роман?
– Автор – Жоржи Амаду, бразильский писатель, к тому же коммунист.
– «Государство – это народ, а народ никогда не умрет». Знаете, кто это сказал?
– Нет, возможно, Амаду?
– Нет, Авраам Линкольн во время Геттисбергской речи, 1863 год.
– Где вы это прочли?
– В той же книге – «Анекдоты из жизни», пятый том.
Повесив трубку, мужчина аккуратно положил в конверт пять стодолларовых купюр, которые он обменял незадолго до закрытия банка, тщательно запечатал письмо и на конверте написал адрес Марии из Вальпараисо.
Ему нравилось наблюдать за поэтессой с определенного расстояния. Женщины любят постоянно чему-то учиться, и поэтесса не была исключением – она брала уроки немецкого. После работы она отправлялась в бедный квартал на холме. Он садился спиной к необычайно низкой стене, чтобы послушать, как она, находясь внутри этого мрачного дома, читает что-то вслух тихим голосом. В комнате их всегда было двое. Та, которой Пуха приносил лекарства, и сама поэтесса. Он не знал, кем они друг другу приходятся. Хозяйка дома, которой он доставлял лекарства, всегда оставалась в тени, словно в помутневшем зеркале, поэтому Пуха никогда не видел ее лица. Она лишь молча протягивала свою руку, оголяя белую кожу, а он передавал ей банку с таблетками. Казалось, будто одна из женщин была тенью другой. Когда они одновременно вслух читали текст, их голоса становились неразличимыми, словно говорил один человек.