Пуха стоял на улице перед стеклянной дверью. Он наблюдал, как по узкому переулку, где располагался аудиотеатр, на вечерний променад идут жители района, как возвращаются домой работники, как едет синий автомобиль, за рулем которого сидит женщина средних лет, как, взявшись за руки, идет пожилая пара, возможно, бывшие одноклассники, которые встретились через сорок лет после выпуска. Все они двигались в своем темпе, но вдруг застыли, как будто внезапно что-то вспомнили, и посмотрели на вывески у обочины дороги, на витрины магазинчиков, на прохожих и на небо. Его нечаянно задел проходящий мимо мужчина, несущий в руках клетку с котенком. Прикрыв рот рукавом теплого пальто, которое надел явно не по сезону, ведь на улице стояла жара, он приглушенным голосом извинился. В тот же момент человек поспешил прочь, будто украл что-то. Пуха посмотрел ему вслед – он был уверен, что карманник вытащил его бумажник. Столкнулся и исчез. Карманники всегда действуют по этой схеме. Его охватило беспокойство. Он порылся в кармане в поисках бумажника. Пусто. Но тут он вспомнил, что изначально не взял его, а только положил в карман несколько купюр. Пуха терпеть не мог сильно выпирающие карманы.
Женщина подняла голову, и копна неестественно черных волос откинулась назад и открыла ее щербатое лицо, испещренное едва заметными оспинами. Мужчина указал на аудиотеатр грубой мозолистой рукой. Женщина с щербатым лицом посмотрела на мужчину, в ее взгляде читалась грусть и любовь, и спросила: «Ты правда не бросишь меня, как обещал в том письме?» Юбка женщины трепыхалась, как белье на веревке в ветреный день, хотя на улице был штиль. Обнажились ее щиколотки с выпирающими сухожилиями, миниатюрные ступни и дешевые на вид туфли, поблескивающие новизной.
Наблюдая всю эту сцену, он внезапно почувствовал невыносимую головную боль. Она была настолько сильной, что он закричал. В ушах раздавался звон огромного чугунного колокола, доводя до безумия. Пуха застыл на месте. Голова болела так, будто ему в макушку вбивали огромный гвоздь. Каждый раз, когда неизвестный ударял молотком, он отчаянно хватался за голову. Пуха пошел вперед, в неведомом ему направлении, его руки безвольно болтались, как плети.
Головная боль немного отступила, но Пуха сразу ощутил сильное головокружение и прикрыл глаза. В ту же минуту перед ним, в невероятной близости, возникло лицо поэтессы. Он отчетливо видел свое потрепанное отражение в ее широко открытых глазах. Ее абсолютно бездвижные зрачки были огромными, как распустившиеся бутоны, в них читалось какое-то неведомое чувство, которое пронизывало и охватывало ее полностью. Пуха бессознательно поднес руки к ее лицу. Ее неподвижное лицо оказалось прямо под его ладонями. Оно будто говорило: «Я – чувства». Но на самом деле его ладони касались стеклянных дверей, которые стали теплыми и липкими от его рук. Двери театра были закрыты. Поэтесса находилась внутри, за стеклом. Она медленно поднесла свои ладони к его, словно отвечая ему. Их руки будто соприкоснулись друг с другом. Сердце билось тихо и быстро. Кровь бурлящим потоком ударяла по стенкам кровеносных сосудов. Они стали единым целым даже без прикосновений.
«Мы – ничто», – ему показалось, что поэтесса шевелила губами и говорила с ним. На самом деле стекло было настолько толстым, что до его ушей не доходил ни единый звук, но в тот момент Пуха чувствовал, что она точно обращается к нему.
– Мы ничто. Теперь мы ничто. В конце мы возвращаемся в никуда.
– Мы уже давно вместе… – резко воскликнул Пуха, испытывая неведомые прежде чувства. – Мы хорошо знаем друг друга! Как близки ко мне твои глаза! Как мил твой голос!
Поэтесса зашевелила губами, приоткрыла рот и произнесла фразу, которая, казалось, звучала так:
– Все кончено, все кончено.
– Все не может закончиться так! Не делай этого! Открой дверь!
– Нет, не могу, – женщина покачала головой.
– Почему нет?
– Тогда я умру.
– Ты умираешь? Что за глупости ты несешь! Ты не умрешь! Ты проживешь долго, как слон, и состаришься вместе со мной! Ты не умрешь! Не умрешь! – он замахнулся, его слова звучали яростно, но сдержанно. Он заметил приближение двух охранников из соседнего здания, которые уже давно наблюдали издалека. Они прикрикнули на него, схватили за руки, игнорируя его слова: «Я не сумасшедший, я не пьян, я ничего ей не сделал, мы давно знакомы, мы… Мы просто смотрели друг на друга и будем делать это впредь!» Охранники не обращали внимания на его невнятное бормотание. Они считали его сумасшедшим. А может, и пьяницей. Когда на светофоре загорелся зеленый свет, мимо проехал синий автомобиль, за рулем которого сидела женщина средних лет. Поэтесса по ту сторону стеклянной двери застыла на месте, как каменная статуя, и смотрела на Пуху широко раскрытыми глазами. В ее неподвижных зрачках отражалось потрепанное отражение Пухи. Как крупицы одна за другой падают сквозь узкий проем песочных часов, его образ словно проникал в бездну ее взгляда. В пучину затягивало его глазницы, которые, словно пещеры, впали в изможденное лицо, иссохшиеся губы, отчетливо выделяющиеся на белках красные прожилки сосудов.
3
Они проснулись около полудня. Через окно без занавесок в узкую комнату вваливался жаркий дневной зной. Солнце слепило глаза, словно они в один момент лишились век.
Проснулись они не потому, что выспались, и не потому, что все вокруг было таким ярким, а только потому, что вокруг было слишком жарко. Невыносимо жарко. Вся комната пылала и горела зноем. Будто в полусне они достали из холодильника пиво и свежие огурцы. Это было похоже на магию: каждый раз, когда они открывали дверцу, там всегда были пиво и свежие огурцы.
К тому же под подушкой Аями звонил телефон. Девушка ответила на звонок, держа в руке огурец.
Разговор длился недолго и состоял всего из нескольких коротких фраз.
– Кто звонит в такое время? – пробурчал мужчина.
– Это с телеканала, – ответила Аями. – Уже полдень, так что звонить в такое время абсолютно нормально.
– Я имел в виду, что сейчас очень жарко, – пробормотал мужчина с банкой пива в руке. – Мы спали всего несколько часов, как сейчас может быть полдень?
Он говорил таким тоном, будто одновременно ворчал и жаловался. Мужчина молча рассматривал тесную комнатушку. На прикроватном столике стояла банка с неизвестными синими таблетками, на полке разместился похожий на коробку желтый радиоприемник. Такой раритет можно было увидеть только в антикварных магазинах или на блошиных рынках. На пустой полке одиноко лежала книга под названием «Слепая сова», написанная каким-то малоизвестным автором. Остальное пространство, не занятое кроватью и другой мебелью, казалось, было тесновато даже для одного человека. Окно было открыто, но прямо за ним чернела грязная стена, не давая свежему воздуху проникнуть в помещение, а если внутрь попадали солнечные лучи и зной, то высвободиться наружу они уже не могли. На узком подоконнике стояла расплавившаяся на солнце и изогнувшаяся в странной позе свеча, на столе рядом с банкой таблеток лежали бумага и карандаш, как будто кто-то собирался писать письмо.
Мужчина повернулся и снова пробормотал:
– Так жарко и влажно, будто меня накрыли мокрым одеялом… Не выспался совсем… Мне нужен холодный душ, а потом – еще поспать… Где здесь ванная комната?
– Ванной нет, – ответила Аями с закрытыми глазами, жуя холодный огурец. Мужчина, который все еще лежал, пребывая в состоянии полусна, тут же открыл глаза.
– Как это? Где же вы моетесь?
– На кухне есть раковина и ведро, так что можете набрать воды и помыться, – медленно и небрежно ответила Аями.
– Как это? Из ведра? – громко воскликнул мужчина. Он с трудом поднялся, вышел из комнаты, посмотрел в сторону кухни, которая была продолжением комнаты, обнаружил, что из крана капает вода, и покачал головой.
Он опять вернулся в комнату и упал на кровать.
– Из ведра. Я двенадцать часов летел с другого конца света, и теперь я потею, как свинья, не имея возможности помыться.
Мужчина поворчал и залпом осушил банку с пивом, которую до этого оставил на столике. Закрыл глаза и сразу заснул от навалившейся усталости, но через несколько часов снова открыл глаза.
«Теперь. Вы. Знаете. Что. Три. Пещеры. Это. Три. Воронки. В моем. Теле. Однако. Они. Принадлежат. И вам. Ибо. Благодаря. Вам. Эти. Места. Впервые. Были. Наделены. Особым. Смыслом. Тело. Единственный. Канал. Общения. Между. Нами. Другого. Такого. Нет… Днем. Температура. Достигнет. Тридцати. Градусов. Штиль. Тени. Нет. Опасность. Ожогов. Тридцать. Градусов. Штиль. Тени. Нет. Днем. В городе. Возможны. Миражи. Высокая. Вероятность. Плавления. Асфальта. И. Автомобильных. Шин. Штиль. Безоблачно. Возможны. Ожоги. Слизистой. Оболочки. Небо. Ясное. Атмосфера. И. Воздух…»
– Это еще что за звуки? – спросил мужчина и посмотрел наверх.
– Это радио, – ответила Аями, сидя на краю кровати и снимая пропитанную потом блузку.
– Зачем вы его включили? – мужчина пытался подавить гнев в голосе.
– Оно само включилось.
– Может, выключим его?
– Нет, не могу.
– Почему не можете?
– В нем… сломался переключатель. Оно включается само по себе, а потом так же выключается.
– Тогда вытащите провод из розетки.
– Нет, не могу.
– Почему не можете?
– Я… я очень боюсь магнитных полей. Как и газа, или ножей, или грозы.
По его лицу было видно, что сон полностью улетучился. Вытянувшись на кровати, он заговорил:
– Ёни, вы, похоже, специально делаете все, чтобы меня разозлить.
– Не специально. Смотрите, вот и радио замолчало. Скоро привыкните и на все это перестанете обращать внимание. И, кстати, я не Ёни.
– Как не Ёни? А кто тогда? – испуганно спросил мужчина. – Главный редактор сказал, что в аэропорту Инчхон меня встретит некая Ёни. Вот почему я сразу, впервые увидев вас вчера вечером, или сегодня утром, решил, что вы Ёни.
– Насколько я знаю, вы уже знакомы с Ёни. Я имею в виду, вы сидели рядом друг с другом в поезде, когда она была в Европе.