Маленькая Аями на улице во время прогулки нашла крошечный синий камень. Она подняла его, и в тот же момент под ним, как огромный зев, стала разрастаться глубокая бездна. Этот ход вел в параллельное измерение, в мир за оборотной стороной зеркала – она слышала об этом когда-то очень давно. Где-то там внутри темной бездны, в другом мире жила еще одна Аями. Там были окна в домах, река и мост, ездили автомобили, стоял храм, где во дворе старуха с щербатым лицом бросала цыплятам белый рис. Это была и Аями из прошлого, и из будущего. Она была и той, и этой одновременно. В том мире она была и цыпленком, и старухой. В этом крылась тайна ночи и дня, существовавших одновременно. Аями обнаружила этот мир одним движением, подняв крошечный камень. Она вспомнила этот мир, где все смешалось воедино. Вспомнила настолько отчетливо, что остальные воспоминания поблекли.
– Мне все же стоит поехать к учительнице, – сказала Аями два часа спустя. – Я позвонила ей раз сто, но все бесполезно.
– Она не могла куда-нибудь уехать?
– Все равно она должна поднимать трубку. Она сказала позвонить ей сегодня вечером, собиралась рассказать больше о поэте, которого я должна встретить в аэропорту. Как-то она упоминала, что познакомилась с ним случайно: они оказались на соседних сиденьях, когда она путешествовала по Европе.
– Раз так, давайте поедем к ней вместе.
Они поймали такси. Автомобиль долго ехал по ночным улицам. Огни города превращались в длинные цветные ленты, которые тянулись мимо окон, как будто кто-то включил режим замедленной видосъемки.
Таксист не смог проехать по узким улочкам, ведущим к дому Ёни, поэтому они вышли из машины и продолжили путь пешком. Переулок напоминал темную бездну – ни единого луча света, покосившиеся мертвые дома, будто в них никто никогда не жил. Духота и сырость, зловоние, исходящее от грязных цементных стен, не исчезали даже ночью. Здесь не было даже обыденных печальных атрибутов бедных кварталов: света ночника в спальне, смеха из телевизора, перешептывания домочадцев, запаха бурлящего на огне позднего ужина, громких ссор супругов, криков детей и ругани пьяниц.
В уличном фонаре перегорела лампочка. Даже ларька поблизости не было.
Они пошли по дороге, сквозь липкий и влажный воздух, держась за руки.
– Так какую сказку вы хотите написать? – неожиданно спросил директор театра, будто вдруг вспомнил их прошлый разговор.
– Хочу написать мистическую историю, полную тайн и загадок, с обычными персонажами.
– Что значит «с обычными персонажами»?
– Например, слепая принцесса и храбрый рыцарь в облике лебедя, злой дракон и волшебник, – выпалила она, будто ей не хватало дыхания.
– Никогда не читал подобных сказок, поэтому представить не могу, – поспешно ответил директор. – Мне никогда не нравились сказки.
– А что вам нравилось?
– Романы о приключениях, на которые я бы никогда в жизни не решился. Рассказы про пиратов, бандитов и разбойников. Например, «Робин Гуд» или «Питер Пэн».
Наконец они подошли к дому Ёни. В ее окнах не горел свет, как и во всем районе. Они остановились на мгновение, переводя дыхание.
– Говорят, людей отсюда переселяют. Этот квартал якобы выбрали для создания «образцового района» с улучшенной инфраструктурой и условиями жилья, – пояснила Аями директору театра, который пришел к дому Ёни впервые.
– То есть она уже не живет здесь?
– Не может быть. Она бы точно сказала мне, что переезжает именно сегодня.
Они толкнули ворота и оказались в крошечном дворике. Под ногами валялись разбросанные повсюду обломки предметов и мусор, создавая атмосферу печального безмолвия. Было настолько темно, что им пришлось пробираться к двери на ощупь. Директор постучал в дверь.
Ответа не последовало. Свет не включился – никаких следов присутствия человека.
Широко раскрытыми зрачками она всматривалась в темноту, как вдруг в углу двора среди груды пустых картонных коробок обнаружила лежащих в ряд мертвую кошку с котятами.
– Давайте попробуем открыть дверь, – прошептала Аями. – Учительница всегда клала ключ сюда, под цветочный горшок.
Директор театра нащупал ключ и открыл входную дверь. Прямо за ней располагалась кухня. Из крана в жестяное ведро капала вода. В погруженной в темноту комнате этот звук, отражаясь от бетонного потолка, эхом разносился по всему пространству. Аями нажала кнопку выключателя на стене. Свет не загорелся.
– Похоже, во всем районе отключили электричество, – пробурчал директор театра. Они прошли через кухню и оказались в единственной комнате.
Внутри никого не было. Им снова пришлось бродить во мраке. Когда глаза привыкли к темноте, Аями увидела банку с синими таблетками, которая так и стояла на своем месте. Она заметила, что на этажерке, как и прежде, рядом с желтым радиоприемником, похожим на коробку, стояла книга «Слепая сова». Свеча на подоконнике осталась на прежнем месте. Рядом с банкой таблеток на столике лежали бумага и карандаш, как будто учительница писала письмо, на прикроватной тумбочке она увидела книгу, которую они еще не читали на уроках. Девушка тихо прочла название.
– «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?»[4]
– Вы что-то сказали?
Директор театра споткнулся в темноте.
– Это сборник пьес, которые мы должны были читать на уроках после «Слепой совы».
Выйдя на улицу, они стояли, не зная, что делать дальше. Может, Ёни ненадолго вышла? Аями предложила расспросить соседей. Если в соседнем доме кто-то был, конечно. Она помнила, что хозяин квартиры Ёни с семьей жил по ту сторону двора, но, судя по всему, в его доме тоже никого не было. Сквозь стеклянные окна без занавесок неявно проглядывали детали заброшенной гостиной со сломанным торшером, металлической вешалкой для верхней одежды, набросанными тряпками и зонтом, похожим на те, что берут на пляж. Все вокруг застыло в пространстве в состоянии тусклого опьянения, в воздухе витал запах неизвестного металла; во тьме было скрыто нечто тяжелое, таинственное, древнее, возможно, давно уже умершее, и, прежде всего, было невыносимо жарко.
– Давайте уйдем отсюда, – директор взял Аями за руку. – Я видел полицейский участок внизу, у подножия холма, давайте пойдем туда и все разузнаем.
Они снова побрели по переулку. Ничего не изменилось с того момента, когда они поднимались к дому. Появилась только иссиня-черная фигура сидевшей на скамейке в одиночестве женщины средних лет, которую они раньше просто не заметили. В руке у нее был веер, подъюбник из тонкой ткани был высоко закатан. Они прошли совсем близко, на вид ей было гораздо больше пятидесяти. Энергичными движениями она обмахивала веером обнаженную промежность, в которой скапливалась густая темнота. Женщина повернула испещренное оспинами лицо в их сторону. У нее за спиной на воротах висела деревянная вывеска, на которой от руки было написано «Гостевой дом».
Как и сказал директор театра, у подножия холма они увидели освещенный полицейский участок с горящими фонарями. Они вошли внутрь. В комнате, откинувшись на спинки стульев, сидели молодой и пожилой полицейские в одинаковой форме. Подойдя ближе, Аями поняла, что оба полицейских спали с полуоткрытыми глазами. На скамейке в зале спал пьяный мужчина, лицо которого скрывала белая маска. На нем было длинное пальто с широкими рукавами, явно непригодное для жаркой погоды. У его ног стояла клетка, в которой спал котенок. При тусклом свете лица полицейских выглядели сизо-синими, сливаясь с цветом их формы.
Директор постучал пальцем по деревянному столу. Молодой полицейский, не поднимая век, посмотрел на них затуманенным взором и одним выражением лица спросил, чего они хотят. Директор объяснил ситуацию и сказал, что они хотели сообщить об исчезновении человека, если это возможно в их случае. Молодой полицейский спросил, являются ли оба заявителя членами семьи пропавшей, на что получил отрицательный ответ. На это полицейский безучастно ответил, что заявители не могут знать, сколько времени она отсутствует.
– По правде говоря, сегодня вечером я разговаривала с ней по телефону, но с тех пор она не отвечает, а когда мы пришли к ней домой, там было пусто… – осторожно объяснила Аями. – Кроме того, весь район был безлюдным и, на удивление, очень темным.
– Ночью все районы безлюдные и темные, для жилых кварталов это нормально, – ответил полицейский с явным безразличием. – А в этом районе люди обычно уходят на работу рано утром, поэтому ложатся еще раньше. Кстати, вы сказали, когда вы пришли в дом вашей знакомой, ее не было. А вы уверены в этом? Может быть, она заснула и не услышала звонка или не хотела открывать дверь посреди ночи. Кроме того, – полицейский указал на часы на стене, – уже почти час. Сложно говорить об исчезновении, если из свидетельств только тишина в доме и темные окна.
– Но ее квартира точно была пустой… – Аями покосилась на директора, который отошел от нее на шаг. Она не знала, будет ли иметь значение для полицейского тот факт, что они сами открыли входную дверь и вошли в квартиру. Однако директор театра молча стоял в тени у стены.
– Возможно, она просто куда-то вышла, – сказал молодой полицейский, не скрывая своего равнодушия. Пьяница в маске камнем лежал на скамье, погруженный в сон, как и его котенок.
Они вышли из участка, перед ними раскинулось большое серое двухполосное шоссе. По пустой дороге на полной скорости промчался белый автобус с ярко освещенным салоном. В ярко освещенном салоне автобуса, собравшись вокруг широкого журнального стола, несколько женщин умиротворенно читали книги, а в самом темном углу, на последнем месте, сидел монах с закрытыми глазами.
Некоторое время Аями и директор бесцельно бродили по улицам. Где-то вдалеке оглушительно взвыла сирена «Скорой помощи». Аями вдруг заговорила:
– Авария, наверное, – после ее слов звук сирен пропал, будто его поглотила тьма.
Они посмотрели на пустынное, безлюдное шоссе.
– Я думаю, мы поторопились с выводами, – сказала Аями. – Может, учительница поехала в больницу. Она ничего не сказала вечером по телефону, но, скорее всего, внезапно почувствовала себя плохо.