ланы тоталитарной машины, о чем мечтали многие философы, а встроился в несправедливое общество без посягательств на его фундаментальные законы. Люди по-прежнему дурачили себя и делали это с удовольствием…
В десятом часу Роман обнаружил, что напрочь забыл связаться по «Скайпу» с Антоном, одиннадцатиклассником из Москвы, который готовился к ЕГЭ. Репетитор чертов. Может, ученик согласится восстановить занятие. А не то минус тысяча рублей.
Воинственный утопизм
Поначалу Роман с опаской смотрел в глазок перед выходом из квартиры, а затем привык. Соседи не докучали.
Рузана Гаязовна, составляя расписание, сделала молодому специалисту нежданный подарок: установила ему методический день в понедельник. Роман наслаждался сдвоенным выходным на диване. В воскресенье отправил весточку родителям, посмотрел цикл передач по истории Древнего Египта, провел по скайпу занятие с Ильей, девятиклассником из Барнаула. Илья держался молодцом, употреблял редкие для ученика слова «гнушаться» и «недомолвка». Напоследок Роман велел алтайцу перечитать «Левшу» и занести в тетрадь самые яркие языковые находки Лескова.
В том, чтобы связаться напрямую с человеком из другого часового пояса с целью поведать ему о синонимах и антонимах, мнилось что-то потустороннее. Как будто гадать по фотографии или оформлять справку о доходах в фирме, где никогда не работал.
В понедельник Роман ради хохмы заказал на «АлиЭкспресс» красный халат. Древний Египет сменился Древней Грецией, место суховатого ведущего с бородой занял тонкоголосый усач, с трепетом выдыхавший слово «эллины». Вроде Роман встречал его в университете, в Первом гуманитарном корпусе. Курсе на втором.
Горло не отпускало, письмо К. не писалось. Что более существенно – рушился замысел, ради которого затевалась вся эта эпопея. Детей не интересовали, по большому счету, ни свобода, ни справедливость, ни избавление от конформизма. Они твердо верили, что умнее и осведомленнее мамы и папы, а тем паче и бабушки с дедушкой, что прогрессивнее и практичнее их, что деление столбиком унижает при наличии калькулятора, а перепихон в машине или на кухне – верх раскрепощенности и предел удовольствия. Те, кто сильнее, без раскачки наводили свои порядки везде, где только можно, и кормились чужим восхищением. Самые наглые – и страхом вдобавок. Те, кто слабее, мучились от накопленных обид и искали отдушину в виртуальном пространстве, огнем и мечом очищая от злодеев вымышленные миры и добиваясь воображаемого признания. Эдакий нестройный отряд Уолтеров Митти, но с хромой фантазией и стерилизованными мечтами.
Навязанная – разношерстным окружением, стечением обстоятельств, новостным потоком, раскрученными фильмами, рекламой с экранов и билбордов – логика рано или поздно приведет каждого ученика к заключению, которое предстанет как неисправимо горькая мудрость – нехитрая, зато окончательная. Не прочитав и строчки из Гоббса, дети вырастут и придут к выводу, что они зажаты в тиски. По одну сторону – спятивший от избытка власти и мании все держать под контролем старик-государство с крючковатыми пальцами, все еще могучий и гарантирующий какую-никакую безопасность. По другую сторону – подлость, разнузданность, алчность и полное отсутствие совести, в наибольшей последовательности воплотившиеся в делягах, менялах и прочих воротилах разного пошиба, несильно стесненных писаным законом. Выбраться из тисков невозможно – заявит едва ли не любой из этих детей, когда вырастет. Будь ты воспитательницей из младшей группы, дамочкой с мартини, попом в рясе, волейболистом, штукатуром или бродягой на нарах, ты разделишь эту логику, если позволишь себе принять ее правила и преломить хлеб с теми, кто считает, что человек человеку волк.
Неужели Роман возомнил, будто сумеет убедить учеников, что жизнь может быть иной – без Левиафана? Что человек вовсе не велик, как уверяют некоторые писатели, но и демонизировать его – поспешный ход?
Что парадоксально: сложные вещи иногда объяснить проще, чем очевидные. Казалось, ученикам легче растолковать, что такое феноменология духа или эпистема у Фуко, чем внушить представление, что учеба не столь плохая штука и каждый имеет право требовать справедливости.
Как ни тривиально, остается засучить рукава и трудиться. Или сбежать из школы через неделю. Извините, мол, переоценил себя.
Мысленно засучив несуществующие рукава на желтой футболке, Роман наварил перловки на вторник и среду. В школьной столовой молодой специалист не был замечен главным образом потому, что носил еду в контейнере и чай в термосе и обедал после уроков в кабинете.
Ночь перед очередным будничным испытанием выдалась беспокойной. Через стенку назойливо тянуло табаком, точно соседи думали думы, смоля сигарету за сигаретой. Бессчетное количество раз перевернутая подушка нагрелась до последнего квадратного сантиметра. Чтобы заглушить стук сердца и молоточки в висках, Роман в темноте босиком прошагал сорок четыре круга по комнате – по двадцать два в обе стороны – и снова лег. В постели молоточки настигли.
Без четверти четыре Роман, протирая красные глаза, встал. Пока кипятилась вода для чая, из шкафа был извлечен Пинчон. Что он скажет о минувшей неделе, как справился наш воинствующий утопист?
Четыреста восемьдесят один, пятая сверху. Нет, снизу.
«…лайн Б». Они построят себе домик на самом краю…»
Гордыня и гнев
– Здравствуйте, Роман Павлович! Вы не будете возражать, если я поприсутствую на вашем уроке?
Разумеется, молодой учитель не располагал правом возражать директору. Нагрянувший на четвертый этаж Марат Тулпарович с толстой белой папкой под мышкой переступил порог кабинета русского языка и выбрал место в последнем ряду. Предстоял разбор «Господина из Сан-Франциско» в 11 «А», до звонка оставалось пять минут. Роман с предельной аккуратностью вывел на доске число и тему, следя за тем, чтобы буквы получились ровные и красивые. Зазнавшийся хвостик у «я» в слове «сентября» был хладнокровно обрезан мокрой тряпкой. С началом рабочей недели, дорогая инспекция.
Ученики, все в милицейской форме, переглядывались и шептались, смущенные директорским надзором. Трели звонка подняли их из-за парт. Роман решил не ломать привычную схему урока. Согласно ей, перед совместным обсуждением текста в одиннадцатом классе каждый по очереди высказывал собственное впечатление. Этот прием Роман подсмотрел у преподавателя из МГУ на семинарах по зарубежному романтизму.
– Мне рассказ понравился больше, чем «Антоновские яблоки». Тут есть сюжет, а там его нет. На первой странице мне показалось, что дальше будут приключения…
– Мне рассказ не очень понравился. Я все ждала, что с героем случится что-то важное, а он умер неизвестно почему. Его даже не жалко. Вот смерть Оли из «Легкого дыхания» была трагичной…
– Мне текст понравился…
Марат Тулпарович словно бы целиком погрузился в документы из белой папки и не слушал.
Когда ученики отстрелялись, слово взял Роман.
– Скажу вещь, какую учителю говорить не положено. Статус не позволяет. Тем не менее буду с вами откровенным. Я бы солгал, если бы заявил, будто чтение Бунина приносит мне удовольствие.
Все в классе подобрались, даже Марат Тулпарович поднял голову. Что, если сейчас задать ему вопрос, как он относится к Ивану Алексеевичу? Наверное, в будущем директор пошутит так, что мало не покажется.
– Безусловно, я ценю мастерство писателя, но, когда я читаю «Антоновские яблоки», или «Темные аллеи», или «Грамматику любви», у меня возникает чувство, будто я еду на дряхлой телеге по осенней грязи. Накрапывает дождик, лошадь еле плетется, спицы застревают в колее, ямщик напевает тоскливую песню, а дороге нет конца. И неясно, куда путь ведет, зачем.
– Тогда почему Бунина в школьную программу включили? – робко поинтересовалась Гафарова, блондинка на втором ряду.
– Резонный вопрос, Диана. Когда я признался, что ценю бунинское мастерство, я не лукавил. Моя задача состоит и в том, чтобы вы научились правильно определять сильные и слабые стороны любого явления. Неважно, писатель это, музыкант, близкий друг, фильм, статья в журнале или новый законопроект. Пожалуй, многие согласятся, что Бунин – автор неувлекательный. И характеров ярких, мясистых, бьющих наповал, как у Грибоедова или Гоголя, у него нет. Зато проза Бунина обладает своими достоинствами, которые отметили в Нобелевском комитете. Если бы я предложил вам выступить в качестве адвокатов Ивана Алексеевича, на что бы вы обратили внимание в первую очередь?
На брошенный клич никто не отозвался. На доске, под темой, Роман нарисовал единичку.
– С такими заступниками приговор будет неутешительным, – сказал Роман. – Тогда начну я. Первый аргумент в защиту, он же самый очевидный. Бунин великолепно владеет деталью. Его художественный мир населен разнообразнейшими цветами, звуками, вкусами, запахами. Припоминаете, какой сигнал слышат пассажиры перед обедом?
– Вроде гонг, – сказал Митрохин.
– Если точнее, то китайский гонг. На протяжении всего рассказа возникают фоновые звуки: звенит гонг, завывает сирена, раздаются гудки, играет оркестр…
Кимранова, листавшая на первой парте сборник бунинских рассказов, не отрывая глаз от текста, торопливо и невыразительно зачитала фразу:
– «Он слышал тяжкие завывания и яростные взвизгивания сирены, удушаемой бурей». Здесь говорится, что есть звуки громче сирены.
– Верно, Аида, и это важное наблюдение. Какими бы громкими ни были звуки цивилизации, им не сравниться со звуками стихии: с бурей, ветром, вьюгой. Это принципиальный момент для понимания произведения. К этому мы вскоре вернемся.
Роман написал на доске, рядом с единичкой, слово «Деталь». Он встретился взглядом с директором, отложившим в сторону белую папку с документами. Вот будет засада, если Марат Тулпарович затребует план-конспект урока. И влепит штраф за его отсутствие. Ирина Ивановна как-то вскользь упомянула, будто молодой специалист обязан составлять конспекты всех уроков в течение двух лет.