Хаирзянов усиленно закивал. Гостья бросилась на все лады прославлять отзывчивого Романа Павловича. Ее опухшие губы раз пять растянулись в виноватой улыбке.
– Меня беспокоят не только оценки Ильназа, – сказал Роман. – У человека совершенно нет друзей, он отделен от класса, не ладит со сверстниками. Ваш сын выходит гулять?
– Нет. Там плохие мальчики, – заявила родительница.
– Согласен, в основном полные отморозки, – кивнул Роман. – Но ведь есть и порядочные.
– Нет, они не любят Ильназа, – отрезала гостья, почесывая псориатические пятна на локте.
Роман махнул рукой. Как растолковать матери, что ребенок не приспособлен ни к чему? Что у него нет талантов, сноровки, упорства, чутья, что он самостоятельно даже в торговом центре не сориентируется? Предположим, завысят ему оценки и экзамены он с грехом пополам сдаст. А дальше? Дед Мороз вытащит из бездонного мешка военный билет и пристроит охранником на склад канцтоваров, где Ильназ на веки вечные разминется с плохими мальчиками? Или его по специальной программе отправят в столицу?
Проводив Хаирзяновых, Фируза Галиакбаровна вскоре вернулась и выразила благодарность за тройку.
– Такой класс, – сказала она. – У Тенишевой мать сутками пропадает. Амирову опекает бабушка, внучка у нее ворует деньги на пиво и сигареты. А директор нас с 6 «Б» сравнивает. Как будто он не знает, что к нам отправили всех, кого в 6 «Б» не взяли. Когда еще набирали детей в первый класс. У 6 «А» до меня четыре классных руководителя сменилось. Разве это правильно?
– Неправильно, – сказал Роман.
– Еще у меня Макарычев есть. Астагфируллах! – встрепенулась учительница. – Он же контрольные по всем предметам должен принести!
Роману доводилось слышать это эмоциональное высказывание. Означает что-то вроде «Упаси меня Аллах!». Фируза Галиакбаровна беспокоилась не напрасно. Макарычев был в списке мертвых душ, которые числились на домашнем обучении и, вопреки обязательствам, не являлись в школу за заданиями. По негласной установке Марата Тулпаровича, мертвым душам рисовали тройки, чтобы перевести в следующий класс. Макарычев в свои шестнадцать, по слухам, занимался автомобильным бизнесом и контролировал торговую точку на местном рынке. Успешный пацан в школе не появлялся, и оставалось лишь догадываться, какого рода образование он получает на дому. Явно не Пушкина изучает.
– Может, позвонить Макарычеву? – предложил Роман.
– Бесполезно, – сказала Фируза Галиакбаровна. – Вы сильно устали?
– Не сильнее вас. А что?
– Надо сделать за него две работы: по русскому и по литературе. Их все равно не проверят, они нужны по факту. Поможете?
Пока классный руководитель 6 «А» искала по школе других учителей-предметников, дабы они выполнили за Макарычева ряд контрольных, Роман веселился. Сперва он переписал текст из сборника диктантов, намеренно коверкая орфографию и пунктуацию в таком объеме, чтобы хватило на тройку. С грамматическим заданием «Макарычев» справился наполовину, завалив фонетику. Ни одна ошибка не ускользнула от красной пасты всеведущего Романа Павловича. Затем настал черед литературы. Учитель решил за призрачного подопечного тест и настрочил микросочинение по «Дубровскому», где сравнил Владимира Андреевича с Данилой Багровым. Вот вам компетентностный подход, вот вам образовательный стандарт!
Разобравшись с обязанностями за первую четверть, Роман распахнул окно и высунулся в него по пояс. Холодный ветер провентилировал замороченную голову. Андрюха, одиноко бросавший мяч в корзину на спортивной площадке, замахал рукой и крикнул:
– Вызываю тебя на баскетбольную дуэль!
– Сейчас спущусь, – ответил Роман, поднимая кверху большой палец.
В спортивных штанах и в рубашке с коротким рукавом трудовик смотрелся грозно. Суровое облачение в преддверии ноября.
Возвращаясь домой с проигранного поединка, молодой специалист подумал, что зря дразнил Хидиятуллина с Аксеновым. С одной стороны, шпана имела понятие только о строго вертикальных отношениях. Тот, кто не из их круга, либо фраер, либо гражданин начальник. Гопник либо наглеет без границ, либо вынужденно повинуется. С другой стороны, возвышаясь за счет малолетних бандитов, Роман словно примирялся с вертикалью. И шел на сделку с совестью, потому что ехал в провинцию в том числе за тем, чтобы бороться с иерархиями.
Письмо № 3
От кого: Сатурна Япета Титановича, город Кольцов, улица Солнечная, дом 6, квартира 66, 646646
Кому: Нептун Талассе Протеевне, город Синь Сосет Глаза, улица Системная, дом 8, квартира 88, 464464
Как ты там, моя наяда?
С момента расставания ваш покорный слуга так и не научился рассказывать истории. Вздумай я поделиться забавным эпизодом из учительских будней, я бы забуксовал на прелюдии и увяз в сверхштатных подробностях. Ты бы заснула на шестой строке. Так что без историй.
Если мой заработок помножить надвое и накинуть тысячи две сверху, то получится как раз средняя зарплата по Республике Татарстан. Я не борзый, молодому специалисту не следует пить бельгийское пиво вместо гватемальского кофе со скидкой и покупать красивые костюмы по первому требованию души. Деньги если не развращают, то сужают кругозор уж точно. Чем их больше, тем непреклоннее их тон. Деньги гудят над ухом. Этот магазин несолидный, этот вовсе для оборванцев. В этом шоколаде избыток жира, а в нектаре много сахара. Клади обратно. Тебе стоит обратить внимание на ремесленные сладости и тот гранатовый сок холодного отжима с верхней полки. Телефон смени. А уж как деньги привередливы при выборе одежды!
В моем случае развращать некого и нечем. Я не грежу о досуге с девочками в сауне. Наркота не волнует меня, потому как я ее не потребляю и потреблять желания не имею. С рок-н-роллом тоже мимо – он для меня объект имманентной рецепции, не более.
«Объект имманентной рецепции» – это мощно, согласись. Университет научил меня облекать простые мысли в сложные слова. Аутентичный, релевантный, детерминация. Аннигилировать и интеллигибельный. Музыка для ушей моих. Хотя практической пользы от гуманитарного образования нет.
А вред есть. Не беда, что оно не учит жизни и не задает правильный алгоритм на будущее. Беда в другом. Университет не помогает ориентироваться в окружающей действительности, не объясняет законы, по которым действуют человек, общество, цивилизация. Преподаватели предпочитают изложить ряд теорий по этим вопросам. Ловите, ребятки, вот вам Платон, вот Аристотель, вот Локк и Руссо, я же своим мнением не обладаю и снимаю с себя ответственность за ваши просчеты. С уважением, ваш доцент. Или ваш профессор.
Опаснее всего, когда тебя напрямую вводят в заблуждение. Как на педагогике, например. Очередная очевидность, ставшая для меня откровением: педагогическое, вне всякого сомнения, словосочетание «трудный подросток» лишено смысла, потому что подростки не делятся на простых и трудных. Все они трудные, а иные еще труднее. Простых людей вообще не существует. Простой человек – тот, с чьими тараканами ты имел счастье разминуться.
Учительствовать мне скорее нравится. Вести уроки интереснее, чем заниматься околоучебной поденщиной, да и времени последняя отнимает ого-го. Как пример, в каникулы нас часами вынуждают заполнять в школе отчеты. Понятия не имею, читают ли их где-нибудь. В конце четверти завуч заставила меня проверить на ошибки все классные работы с начала сентября, а сама не проконтролировала, несмотря на обещание. Так и лежат тетради грудой, ждут Ирины Ивановны.
Я не марксист и даже Фейербахом не увлекаюсь, но в последний месяц все чаще ловлю себя на мысли, что бытие определяет сознание. Бытие отводит мне шесть-семь часов сна в сутки, сознание подстраивается под график. Бытие бьет ключом по голове, сознание выбирает терпимое отношение к такому неучтивому обхождению со мной сил, от меня не зависящих. Бытие сосет соки из сознания и… Впрочем, довольно.
Помимо главного тезиса материализма, меня преследует и диалектика. Я научился кричать, не выходя из себя и не напрягая связок – это плюс. Я привыкаю кричать – это минус. Я снова объясняю вещи простым языком – это плюс. Я привыкаю растолковывать банальности – это минус. Правда, диалектика эта какая-то нарушенная, избирательная. Перехода количества в качество по-прежнему нет, развития – тоже. Какое развитие, если самые продуктивные часы каждый день я трачу не на себя, а на обязательства? В те же минуты, когда остаюсь наедине со своим «я», мне нужно накапливать душевные силы, мне лень читать, узнавать новое, шевелить извилинами. Меня одолевает дрема, когда надеваю наушники или смотрю фильм на ноутбуке.
Я по-прежнему люблю запрокидывать голову и упираться взглядом в небо – синее, бледно-желтое, грязно-сизое, маренговое, любое. И по-прежнему не принимаю лозунгов и девизов.
И вроде ничего жуткого не случилось. У меня не вырос живот, я не угодил в тюрьму, я не живу от попойки до попойки. В интернете не зарабатываю, тоже плюс. Я потерял тебя, однако бывает и страшнее. Только не бей, бывает, честно. Знакомый моего знакомого (пусть будет Коля), который собирался порвать с опостылевшей подружкой, узнал о ее беременности. Засада, верно? Как новообращенный материалист, уверен, что быть с нелюбимым человеком хуже, чем не быть с любимым. Колю съедает настоящее, меня греет прошлое. Картинки из него.
Как правило, вспоминается милая чушь. Как я торопился на лекцию, а ты со смехом вцепилась в мою ногу, чтобы не выпускать из постели. Чуть не оторвала. Или как ты съела тарелку киви и нектаринов на свой день рождения. На стенку лезть охота, как вспомню. Затем шок отступает и накатывает легкая переливчатая меланхолия. С оттенками, полутонами, послевкусием. Кому расскажи об этом, он покрутит у виска и растолкует, что лучшие воспоминания – это первый поцелуй и закаты на крыше, а не тарелка с нектаринами.
Ну и пускай.
Может быть, сама того не ведая, ты бережешь меня от черствости и равнодушия. Мне подчас недостает терпения и воли быть справедливым с учениками. И все же я не отказываюсь от своих принципов – от разнообразия и равенства. Неизвестно, насколько получается им следовать. Если бы надо мной занесли меч и дали последнее слово, я бы сказал, что не учил детей тому, во что не верю сам, и не предъявлял им требований, которые не предъявляю и себе. Слабое оправдание, наверное.