– Ладно, возвращайся к заданию, – велел Роман.
– Ашер тоже с ними ходит, – сказал Кирила Петрович. – Вы в «Фикс прайсе» были?
– Это магазин через дорогу? Где все по сорок три рубля?
– Да, Роман Павлович. Там камер на самом деле нет. Ашер и 8 «А» в «Фикс прайсе» пиво и чипсы воруют. В портфель кладут и уносят.
Похоже, Кирила Петрович был не прочь заделаться доносчиком, на добровольной основе поставляя отборный компромат на учеников. Роман опять поборол искушение выведать, какие тайны скрывает будничная жизнь его подопечных. Во-первых, Кирила Петрович увлекся нечистым и небезопасным занятием. Во-вторых, пущай секреты остаются секретами. Окутанными мраком.
– Алмаз, тебя упражнение заждалось, – напомнил Роман. – И еще. Ты больше никому о штабе и о «Фикс прайсе» не рассказывай. Чужие тайны выбалтывать нехорошо. Да и Эткинд тебе спасибо не скажет, если узнает. Тебе ясно?
– Ясно, – сказал Кирила Петрович и уткнулся взглядом в учебник. – Что такое воевода?
Он вроде не обиделся на учительскую реакцию и продолжил определять род существительных.
Целый вечер Романа преследовала строчка «Людей неинтересных в мире нет».
Письмо № 5
От кого: Зимовьева Грустяна Тоскановича, город Льдов, улица Сверхурочная, дом 5, квартира 55, 634634
Кому: Вершинину Бубну Костровичу, город Пещерск, улица Шаманова Духа, дом 0, квартира 0, #^%*@&
Я не поздравил тебя с Новым годом, и зря. Ты трепетно относишься к этому празднику и, как и многие девушки, закупаешься подарками для родни и друзей. Нередко на последние деньги. Кстати, футболка с кенгуру при мне. В Казани.
Вовсе не уподобляю тебя «многим девушкам», как ошибочно можно подумать по первому абзацу. Само собой, не имеется в виду, что составлять с ноября списки и запасаться новогодними подарками – неотъемлемая часть женской натуры. Скорее, речь о культурной привычке, сложившейся в определенном социоэкономическом климате.
Так вот.
С днем рождения тебя, Кира. Это поздравление – никакая не компенсация за Новый год. Любое пожелание при данных обстоятельствах обрело бы комический окрас, поэтому без пожеланий. Пусть это будет свидетельством того, что я помню. Я помню все, что происходило с нами, но боюсь об этом говорить.
Не хотелось бы обрывать письмо на этих словах.
Опять о буднях?
Больше недели по дороге в школу и обратно я сталкиваюсь с социальным плакатом из серии «Все равно?!». Большие буквы на белом фоне билборда наставляют на дидактический лад: «Честность. Что это? Расскажите вашим детям».
Не то чтобы я категорически против социальной рекламы. Меня расстроил посыл именно плаката о честности. По моему скромному мнению, дети гораздо лучше осведомлены насчет честности. Я не идеализирую детей: маленькие стервецы врут напропалую. Как дышат, если ты понимаешь. Мне раз тридцать за урок приходится пресекать ложь – примитивную, неуклюжую, безликую. Дневник забыл, тетрадь потерял, в туалет надо, будильник сломался, электронный дневник с домашним заданием заблокирован. Такая ложь примитивна потому, что дети четко различают грань между правдой и неправдой. Их легко вывести на чистую воду. Даже если ребенок сталкивался с потерей родных и с предательством, он врет неумело, несообразно своему исключительному опыту.
На некотором этапе происходит щелчок, и представления о правде эволюционируют. Если до некоего момента ложь измерялась соотношением с реальностью (что не соответствует реальности, то ложь), то теперь она приобретает шкалу. На одном полюсе появляется «ложь во благо» или оксюморон «оправданная ложь», на противоположном – «гнусная ложь», «грязная ложь» и им подобные словосочетания. Между полюсами располагаются промежуточные, терпимые решения, полумеры, которым и названия сложно отыскать в русском языке. Человек, бессознательно смирившийся с необходимостью говорить неправду, настолько овладевает навыками лгать, что схватить его за руку крайне непросто. При попытке уличить кого-то во лжи неловкость скорее испытает уличивший, ведь неприлично заявлять в глаза, что тебе врут. Неприличнее, чем врать, например.
Если не веришь, попробуй сказать христианам, что они убеждают тебя в том, о чем сами с достоверностью не знают и знать не могут. Попытайся поймать на лжи госчиновника – в прямом эфире, встретившись с ним лицом к лицу. Или дистрибьютора, который на пороге твоей квартиры с улыбкой толкает тебе набор ножей или электрочайник. В дураках во всех случаях окажешься ты. Даже автор социальной рекламы «Все равно?!» не признается в собственном лукавстве. Вы считаете, что детей не нужно учить честности, вознегодует он. То есть вы приветствуете ложь? Вы потворствуете нравственной распущенности подрастающего поколения? Вам все равно?!
Это и называется взрослением.
Позавчера директор попросил меня по-дружески выручить учительницу по биологии, участвовавшую в районном этапе конкурса «Учитель года». Требовалось переписать ее эссе о педагогическом кредо. Честно ли выдавать плоды чужого труда за свои и обделять соавторов? Если нет, то как воспринимать, например, редакторскую помощь писателям? У них ведь тоже соревнования: «Букер», «Большая книга», «Ясная поляна», прочее всякое. С одной стороны, редактор не вторгается в содержательный пласт, а лишь поправляет формальные недочеты, помарки вычищает. С другой, малейшее изменение формы влечет за собой и сдвиги в содержании. Как быть, если обе точки зрения верны? Получается, что профессиональные отношения между автором и редактором вне честности и лжи.
Тогда получается, что честность приносится в жертву необходимости, которая как раз оправдывает неточности в логике и, что более важно, нарушения морального кодекса. Стоит ли объяснять это детям? Должны ли родители первыми травмировать ребенка открытием, что мир строится на лжи, что притворство (менее грубое наименование для лицемерия) в малых дозах – качество, без которого в социуме не выжить? Или родители обязаны учить порядочности и честности в надежде, что ребенок самостоятельно определит момент, когда честность надо в себе погасить?
Усваивать правила, чтобы их нарушать.
Шизофрения.
Ментальный тупик.
P. S. Главное, чуть не упустил. Ты мне приснилась. Я предложил увидеться, ты кинула на бегу: «Не сейчас, я поехала электрифицировать велосипеды. В марте». Сквозь сон я подумал, что обязательно расскажу это тебе и мы посмеемся. Посмеялись, как же.
Раньше меня выручал прием: представить себя героем комедии абсурда и иронизировать над неприятностями. На ногу наступили, ха-ха. Преподаватель злой был на зачете, отправил на пересдачу, ха-ха. Так проще собирать себя по частям. Теперь самоиронии не хватает. Власть тоски плюс электрификация всей нервной системы. Не смешно, правда?
С пробуждением пропадает связь с миром Гипноса и Морфея, где я живее, чем в реальности. С миром, который calm & peace. Воссоединение с тобой несбыточно, пока я нахожусь по ту сторону сна.
Мысли упорно ведут к человеку, с которым можно откровенничать-обо-всем. Ради которого я готов рваться за границы того, что я есть, и делаться сильнее.
С днем рождения.
Надежность в людях
Пятого февраля явился Андрей, хозяин квартиры. Оплачивая аренду и коммунальные услуги, Роман расстался с последней наличностью. Как и за декабрь, за январь насчитали астрономическую сумму за отопление. Если бы не доходы за репетиторство, исправно начисляемые на банковскую карту, то впору было питаться водой и воздухом.
Андрей пришел со стулом.
– Не скрипит и не шатается, – пояснил хозяин. – Пригодится.
– Спасибо.
– Могу раскладушку привезти.
– Не нужно, Андрей. Для чего?
– Ты девок совсем не водишь?
Роман растерялся и не сразу ответил.
– Как-то не до этого, – вымолвил он.
– Нельзя, чтобы кровь застаивалась, – сказал Андрей. – Особенно в молодости. Видео и картинки всякие – это не то. Рукой пошмыгал туда-сюда, салфеткой вытер. Как будто вместо борща домашнего куриный кубик в кипятке заварил. Ну, ты понимаешь.
– А то, – сказал Роман.
Вряд ли стоило сообщать, что его либидо в затяжной спячке и упрямо будить его порнографией – затея не из лучших. Андрей подумает себе невесть что.
– Раньше я постоянно сюда баб водил, – сказал хозяин. – Подружек, соседок, знакомых. И тебе советую. В разумных пределах, конечно. Польза для организма. Завлеки, скажи: «Давай книжки посмотрим».
– Музыку послушаем, – продолжил Роман.
– Умеешь же. Слов много не надо, девки на другое клюют.
Роман вообразил, как приглашает домой первую встречную из ночного клуба, укладывает в постель и донимает Пинчоном, зачитывая наиболее ядреные фрагменты. Например, тот, где за праздничным столом гости сочиняют экстравагантные названия блюд, каких недостает в меню: тефтели из тромбов, струпные сэндвичи, бубонные бургеры, отечные оладьи с катарактным конфитюром.
Шестого февраля, следующим вечером, Роман, кутаясь от злого ветра в демисезонную куртку, пешком добрался до центра. Литератор Азат топтался на остановке, бросая косые взгляды на бюст Льва Гумилева, с которого начиналась улица Петербургская.
– Ни на секунду не усомнился в том, что ты не отвергнешь мое иррациональное предложение, – сказал Азат, как будто они с Романом разошлись буквально вчера. – Представь, я только что видел хорошую книгу и совсем не хотел ее купить.
– Что так? – спросил Роман. – В карманах пусто?
– Время грозное, не до книг, – сказал Азат. – А издание славное. Сборник статей о конструктивизме. С макетами и редкими фотографиями.
Роман снял деньги в ближайшем банкомате и выразил желание подкрепиться в бюджетной забегаловке, потому что с утра во рту не было ни крошки. У литератора загорелись глаза: он пообещал удивить москвича и повел за собой через подземный переход на улицу Баумана.
– «У часов»? – Холодок пробежал по спине Романа, когда он узрел вывеску и мемориальную плиту, свидетельствовавшую, что в этом доме творил крендели Горький. – Сюда меня затащишь?