– С чего ты взял? – сказал Азат.
– А вдруг?
– Нам дальше.
Ветер, как назло, дул в лицо. Несмотря на никудышную погоду, промоутеры бойко сновали между прохожими и тыкали под нос яркие листовки. Промоутеры, сочетавшие в себе достоинства киников и стоиков, мужественно сохраняли беспечность посреди кутерьмы и не реагировали на оскорбления. Из невидимого репродуктора лился женский голос, преисполненный ласки и заботы: «По словам психологов, именно сегодня человечеству нельзя отказывать себе в удовольствиях, поэтому специально для вас…»
– Ненавижу, – проскрежетал Азат. – Удовольствий ей не хватает. Именно сегодня. Чума стучится в двери, а они мартини с маффинами жрут. Салтыкова-Щедрина на вас нет.
Только сейчас Роман заметил, как порывисты движения Азата. При ходьбе казанец выкидывал ноги вперед, точно пинал воздух. Когда впереди появлялся промоутер с листовкой, литератор резко прятал руки в карманы и огибал рекламщика по дуге.
На пути образовался краснорожий пьяница в тулупе.
– Пацаны, выручайте, мелочь нужна!
– Студенты мы голодные, – проворчал Азат, ускоряя и без того не медленный шаг.
– С тобой все в порядке? – осторожно поинтересовался Роман, догоняя спутника.
– Приношу извинения, – сказал Азат. – Нервы расшатаны. Сердце скачет. Это ведь центральная улица, лицо города. Попробуй пройти ее от начала до конца. С пульсометром. Посчитай, сколько раз пульс вырвется за пределы нормы.
– Для чего?
– Для того чтобы определить, какое оно – это лицо города. Посчитай, сколько раз к тебе обратятся. Промоутеры, дистрибьюторы, алкоголики, бабки с протянутыми дланями, прочие попрошайки. Целая банда подростков клянчит деньги на детский приют. Браслетиками китайскими заманивает. Шестой месяц орудуют, благодетели. С раннего утра до поздней ночи. В дождь и в мороз. За это время не то что на детские приюты – на дома престарелых собрали бы.
– Это нервирует, – согласился Роман.
– Это пожирает! – воскликнул Азат. – Самое гнусное не в том, что мелочью просят выручить. А в том, что лица у них не добрые. Не одухотворенные. Злые, грубые, лукавые, наглые, самодовольные, остервенелые, но не добрые. Центральная улица, напоминаю.
Игнорируя ветер, который слезил глаза, Роман присмотрелся к прохожим. Суждение Азата не сильно расходилось с истиной. К ряду эпитетов стоило отнести «пустые» и «унылые».
– Грядет нечто страшное, – сказал Азат. – Ты только не смейся, но я это предчувствую.
– Не смеюсь.
– И не считай, пожалуйста, будто я строю из себя провидца. Художник-пророк и прочая мистическая лабуда – это не обо мне. Я ценю практичность и везде ищу причинно-следственные связи. И тем не менее что-то, очевидно, надвигается. Мировая война, ядерная катастрофа, экологический коллапс. Что-то такое, значимость чего не сумеют отрицать даже самые легкомысленные. Даже те, которые не отказывают себе в удовольствиях.
Роман пожал плечами.
– Когда яйца долго не вытаскиваешь из кипящей воды, они лопаются, – сказал он. – Твои опасения как минимум не беспочвенны.
– При возрастающем напряжении разрядка неминуема.
Спутники приблизились к заведению с простым названием «Добрая столовая». Пока поднимались на второй этаж, Азат поделился историей, как у него с друзьями зародилось альтернативное наименование – «Злая пекарня». Роман охарактеризовал переделку как остроумную.
Столовая предстала типичным общепитом с некоторыми выразительными особенностями. К кухонным работницам с половниками и кассирше с белым колпаком, к стандартным красным подносам, кастрюлям с супом и мискам с салатом прибавился огромный стенд со сведениями о вегетарианстве и фотографиями знаменитостей, ведущих зеленый образ жизни. К стенду крепились прозрачные кармашки с бесплатными листовками о преимуществах растительного питания. Справедливости ради, многочисленные едоки предпочитали тефтели и отбивные соевому гуляшу. Второй колоритной деталью Роман счел компанию боевых старушек, оккупировавших стол в середине зала. Бабки молча и с невероятной скоростью выделывали пальцами замысловатые жесты, подчас перебивая друг дружку и даже корча потешные рожицы. В стане глухонемых разгорались страстные баталии.
– …трудно поверить, однако иногда я все еще силюсь понять политические лозунги, – раздавался впереди голос Азата, продвигавшегося с подносом вдоль полок с едой. – К примеру, свежий, от местной верхушки: «Наша республика – надежность в людях». Это значит, что в Татарстане надежные люди? Или что без надежных людей республика загнется? Или что надежность заключена в людях, а не в тракторах и комбайнах? В любом случае, какая здесь связь с «Единой Россией»?
Азат прерывал скороговорку, чтобы попросить то или иное блюдо. Он взял овощной суп, макароны со стручковой фасолью и виноградный сок. Роман автоматически заказал то же самое. Цены поражали: на сотню рублей можно было объесться солидными порциями первого и второго и в придачу разжиться компотом со сладкой булочкой. То, что булочки здесь пекут первосортные, подтверждал запах: в столовой пахло не кислыми щами, а любовно приготовленной выпечкой.
Когда Азат и Роман достигли кассы, из-за их спин вынырнул курносый малец с темным лицом и хлопнул свой поднос с пшенкой перед кассиршей, чтобы расплатиться быстрее.
– Эй, парниша, – пробормотал Азат.
– Какой я тебе парниша, – огрызнулся малец с характерным южным акцентом.
– Ты стоял после нас, – сказал Азат.
– Иди ты.
Дерзкие карие глазки не моргали. Из-под лыжной шапки, нахлобученной на голову, как носок, торчали черные волосы.
Азат, смешавшись, отступил. Дождавшись очереди, он протянул кассирше деньги, засунул скомканный чек в карман и проследовал к свободному столику нервической походкой. Руки с подносом дрожали.
Добредя до углового стола, Роман неспешно выгрузил тарелки рядом со спутником и произнес как бы невзначай:
– Соль забыл.
Роман направился к курносому, в одиночестве уплетавшему кашу. Лицо детское, пусть и намечается чернота под носом. Класс восьмой. Хотя нет, скорее седьмой или шестой. Южане выглядят старше. Плохо, что пуховик на молнии. За молнию не схватишься, как за пуговицу.
– Ты бы извинился перед моим другом, – сказал Роман.
Наглец покосился наверх и промолчал, продолжая жевать. Ложку он держал основательно, всей пятерней.
– Ты глухой?
– Чего пристал? – отозвался малец без тени боязни. – Иди давай.
Роман скрутил парнишке ухо и выдернул из-за стола. Стул упал. Столовую огласил визг, как будто кому-то по меньшей мере вырвали ноготь. Какой стыд. Роман протащил упиравшегося наглеца до двери, как нашкодившего ученика, и толкнул ее свободной рукой. На лестнице шкет начал ругаться на родном языке, брызжа слюной, и поскользнулся на ступеньке. Если бы не твердые пальцы, вцепившиеся в его ухо, курносый полетел бы головой вниз. Спасаешь тут жизни!
На улице Роман отпустил мальца и похлопал его по щекам, чтобы привести в чувство. Шкет с ненавистью уставился на обидчика.
– Слушаешь?
Сопение в ответ.
– Короче. – Роман схватил парнишку за воротник. – Еще раз протолкнешься без очереди, нагрубишь кому-нибудь или обидишь кого-то, жди проблем. Я за тобой приду. Может, через день, а может, через месяц. Или позже. Но я за тобой приду.
Роман швырнул любителя пшенки в снег и вернулся за стол к Азату. Внутри все клокотало. Пульс определенно выбился за пределы положенных шестидесяти-восьмидесяти ударов в минуту.
– Суп остыл, – констатировал Роман, попробовав.
– Не жестко ты с ним? – спросил Азат.
– Я знаю, кем они вырастают, если в детстве потакать их распущенности. Пусть приучается к тому, что не все дозволено.
– И все же…
– Он не прав, – отрезал Роман.
Азат нацепил на вилку макаронину и сосредоточенно разжевал.
– Он, наверное, братьев сейчас позовет.
– Он – не прав. Забудем о нем.
Всем видом Азат показывал, что не прочь свалить из столовой. И поскорей. Роман, с завистью посматривая на бойких бабок, с подчеркнутой независимостью перетиравших на пальцах старушечьи дела, расправился с ужином и поддался уговорам литератора посетить чудесный парк Черное озеро с многовековой историей. Всю дорогу Азат оборачивался, точно выискивая глазами разъяренных братьев, одержимых местью.
По пути литератор познакомил Романа с потертым годами конструктивистским домом в форме буквы П, квартиры в котором целенаправленно выдавались сотрудникам ГПУ и НКВД. Расположился дом, что закономерно, на улице Дзержинского. Как выяснилось, казанцы десятилетиями пугали друг друга чекистскими застенками в округе Черного озера. По слухам, в тайных подвалах спятившие от крови и кокаина палачи расстреляли тысячи людей. А задолго до революции в парке имел привычку гулять студент Казанского университета Лев Толстой, о чем неоднократно с ностальгией вспоминал в дневниках.
Перед спутниками простерлось футбольное поле в сугробах. Трибунами служили длинные скамейки, выстроенные в несколько рядов. Смахнув снег с краешка ближайшей скамейки, Азат присел. Роман примостился рядом и начертил указательным пальцем на снегу букву К. Вскоре под ней, невидимой строкой ниже, образовалась буквы Р с кривой палочкой. Контрольная работа, например. Каста роботов или красный рассвет.
– У меня нет точки опоры, – сказал Азат, глядя вдаль. – Мне близка философия анархизма. Я разбираюсь в различиях между анархо-коммунизмом, анархо-синдикализмом и анархо-примитивизмом. В то же время меня смущает лозунг «All cops are bastards» на каждом заборе. Согласен с тем, что от полиции вреда больше, чем пользы. Но повально зачислять всех в ублюдки? Я лично знаком с двумя следователями – это честные и достойные полицейские.
– Ни в один лозунг нельзя вместить всех людей, – сказал Роман. – Тоже не люблю лозунги.
Из-под скамейки выпорхнула здоровенная крыса и юркнула под соседнюю трибуну. Роман, вздрогнувший от неожиданности, как завороженный пронаблюдал за спринтерским забегом черной хвостатой тушки. Азат даже не шелохнулся.